Трудный путь деофшоризации
Михаил Делягин
Замах издалека
Одним из проявлений восстановления российской государственности стала деофшоризация экономики, начатая В. В. Путиным.
Уже в мае 2009 года он отметил на президиуме правительства: «Назрела необходимость решения таких застарелых вопросов, как налоговый контроль за использованием трансфертных цен, закрытие… офшоров, используемых при незаконной минимизации налогов».
В декабре 2011 года на юбилейном съезде «Деловой России», то есть при крайне заинтересованных свидетелях, В. В. Путин указал на необходимость предотвращения ухода бизнеса в офшоры: когда «за офшором не видно конечного бенефициара», это пугает потенциальных инвесторов. Он назвал офшорный режим функционирования российского бизнеса «наследием эпохи дикой приватизации», без ликвидации которого невозможно ни формирование нормального предпринимательского климата, ни доверия за рубежом к России.
Санкции, введенные западными организаторами и сторонниками переворота в Киеве, созданная ими атмосфера русофобии укрепили «налоговый эгоизм» западных юрисдикций, не стремящихся делиться налоговыми доходами иностранных (в том числе и российских) компаний.
В декабре 2015 года первый вице-премьер Шувалов, признав провал «амнистии капитала», поручил Минфину подписать декларацию к соглашению об автоматическом обмене информацией о финансовых счетах лишь до конца 2016 года — и это притом что на деле такой обмен все равно требует двусторонних договоров.
Поскольку заявляемой целью Запада в отношении нашей страны является нанесение нам максимального ущерба, его сотрудничество маловероятно и в части обмена налоговой информацией.
Однако актуальность проблемы не оставляет сомнений, что после отвлечения политического ресурса государства на выборы в Госдуму деофшоризация получит новый существенный импульс.
«Ох, нелегкая это работа — из офшора тащить бегемота!»
Система офшоров выстраивалась международным бизнесом десятилетиями; защищающие ее интересы нормы — неотъемлемая часть международного права, охраняемая статьями высококвалифицированных юристов. Для противостояния им у России не хватает специалистов, а между тем скандал с 50 млрд. долл., присужденными было «акционерам ЮКОСа», показал, что бывает, если ее интересы в конфликте с Западом доверять его же юристам.
Российский же бизнес уходит в офшоры не только из-за действительно плохого делового климата, но и для конкурентных преимуществ. Здесь та же ситуация, что и с теневой экономикой: возможность нарушения правил для одного оборачивается массовым их нарушением, чтобы остаться на рынке и не проиграть конкуренцию.
Вместе с тем не стоит забывать, что еще в 2006 — 2007 годах довольно значительные капиталы вернулись в нашу страну (в том числе из тех самых офшоров) без каких-либо кампаний, просто убедившись в более высокой норме прибыли при приемлемых рисках.
Рост враждебности к России на Западе, переосмысление ценностей значительной частью даже богатых людей, потрясенных поддержкой Западом нацизма на Украине, а также изменение экономической ситуации из-за девальвации рубля и медленного восстановления цен на нефть приведут к возвращению на Родину части ранее бежавших капиталов.
Политический аспект: костлявая рука 90-х
Проблема деофшоризации носит старательно замалчиваемый в силу его колоссальной значимости политический аспект. Еще харьковский поляк Бжезинский издевался в 90-е: если ваша элита хранит деньги в наших карманах — вы-таки точно уверены, что она ваша?
Состав элиты изменился, но ее дух, привычки и обычаи остались прежними. Офшорная экономика — следствие либеральных реформ, проводившихся в 90-е годы по американским указаниям и под жестким американским контролем в том числе и для обеспечения надежного контроля за Россией через ее элиту. Многие критики российской государственности активно участвовали в ее формировании и развитии, включая таких прекрасных людей, как Касьянов и Браудер.
Неприятие деофшоризации Касьяновым (в конце 2013 года он назвал ее целью присвоение собственности компаний властями), вероятно, вызвано его жизненным опытом. Журналистские расследования времен его премьерства однозначно указывали на его связь с самыми разнообразными офшорами; чего стоит хотя бы забытая сейчас передача прав требования 77,7 млн. немецких марок в начале 2000 года по долгу МПС перед Минфином безвестной кипрской офшорке «Фелирио трейдинг» с подставным хозяином!
А скандально известный Браудер и вовсе использовал для «оптимизации» налогов даже российские офшоры, не брезгуя для этого фиктивным наймом инвалидов (один из которых со справкой об умственной отсталости числился… финансовым аналитиком!).
В результате резкий отказ от офшоров оказался политически невозможным. Деофшоризация идет трудно в том числе и потому, что противоречит интересам либерального политического класса, сформированного в 90-е и перешедшего из-за гуманизма власти и терпения народа через нулевые в наше время.
Само наличие офшоров раскрывает перед элитой соблазнительную лазейку, грозящую гибелью стране. Поддавшаяся соблазну элита ощущает себя частью не народа, а сиятельного глобального управляющего класса, служащего, как отметил один российский олигарх, только своим деньгам, выведенным из страны.
Деофшоризация, которую проводит Путин, лишь внешне выглядит как борьба за налоги. На деле это процесс исправления мотивации политического класса России и восстановления его пусть пока еще не патриотизма, но хотя бы лояльности своему народу.
Как и все психологические изменения, они не могут быть проведены быстро и требуют постоянных усилий.
Вероятно, принципиальным переломом станет возврат в Россию прав собственности: понятно, что о суверенитете не приходится говорить всерьез, пока собственность на не менее чем половину крупных частных активов оформлена в офшорах, и соответственно управляется на основе интересов, часто даже теоретически не имеющих отношения к стране нахождения этих активов.
