России нужна национальная философия
Александр Дугин
Сегодня все чаще можно услышать мнение: философия кончилась.
Она больше не нужна. В России нет философии и слава Богу.
К философии стали относится как чему-то необязательному, излишнему, как нудной и пустой демагогии.
В этом есть и вина самих наших философов.
В советское время они десятилетиями обосновывали неизбежность коммунизма, безальтернативность социализма, абсолютную истинность марксизма, а когда в конце 80-х пришел момент испытания, они без долгих объяснений затараторили о хозрасчете, рынке, свободе и западном опыте.
Российские философы нашего времени на самом деле чрезвычайно низко уронили статус философии.
Ведь, казалось бы, философа ничего не должно интересовать, кроме истины.
Он должен быть погружен в стихию чистой мысли, и тем самым освобождаться от грубой социальной зависимости.
Нельзя требовать свободы от обычных людей, принадлежащих конкретной политической системе.
Но философ просто обязан быть свободен от всего, кроме истины, иначе ему не стоит становиться философом.
Ну а если уж философ выбрал марксизм в качестве канвы своей философии, то должен хранить ему верность, независимо от сиюминутной конъюнктуры.
Увы, этого экзамена советские философы не выдержали, и тем самым серьезно дискредитировали саму идею философии.
Такие, значит, у нас были философы.
Но несмотря на этот печальный вывод, сегодня надо двигаться дальше.
Без выработки национальной философии Россия просто не сможет идти по своему историческому пути.
Бытие государства и народа не может быть сведено к решению серии чисто технических вопросов.
Как бы важны национальные проекты в конкретных областях ни были, каким бы серьезным фактором ни являлся материальный и экономический уровень жизни, в основе всего лежит мысль, обобщение, работа человеческого духа.
Без этой работы, а значит и без создания полноценной национальной философии Россия начнет пробуксовывать.
Хаос технической проблематики при отсутствии общей собирающей все воедино философской модели захлестнет наше общество.
И мы окажемся беззащитными перед лицом тех вызовов, которые брошены нам и извне, и изнутри.
Освободившись от марксистской диктатуры в области мысли, мы не заполнили образовавшийся вакуум ничем конкретным.
Но вслед за фазой освобождения от бремени сгнившего тоталитаризма, мы неумолимо входим в фазу созидания.
Нам необходима новая мысль.
Национальная философия новой России вытекает из основных задач, стоящих сегодня перед нашим народом. Первостепенной задачей является сохранение стратегического и национального суверенитета. А также укрепление культурной и духовной идентичности.
В другие эпохи в центре философской проблематики вставали иные темы и направления.
Когда-то проблемы познания, когда-то вопросы морали, когда-то основания прогресса, когда-то чисто религиозные и догматические сюжеты, когда-то гуманистическое понимание человека. Эти темы никогда не утрачивают ценности, но приоритеты расставляет конкретика эпохи. И вначале необходимо дать внятный и ясный ответ на центральный вопрос, а затем переходить к остальным. Уже вокруг этого может завязаться философская полемика: какое направление выбрать в качестве приоритетного в современной русской философии?
И хотя мнения здесь могут разойтись, не подлежит сомнению одно: если существуют риски утраты нашим государством суверенности, если стремительно размывается идентичность нашего народа, его культурный и духовный образ – а именно это происходит в эпоху глобализации и установления на планете американоцентричного «нового мирового порядка» — то в центре внимания философии должна стоять главная проблема.
Вопрос о бытии России. О формах и проявлениях этого бытия. О его диалектике и его метафизике.
Начинать в такой ситуации необходимо с разработки национальной онтологии, с постановки в центре внимания вопроса о сущности русского бытия.
К созданию национальной онтологии русские мыслители, философы, писатели, художники подходили не раз. И надежная база для такой онтологии уже создана. Так что все будет строиться не на пустом месте.
В основе всего лежит древне-русская православная мысль, которая вращалась не столько вокруг абстрактных вопросов богословия, как католическая схоластика, сколько вокруг вполне конкретных тем – о месте русских и русского православия в мировой истории, об избранничестве русского народа для несения великой мировой миссии, о практике духовного и нравственного преображения человека в процессе воцерковленного благочестивого бытия, о поиске высшей правде, о просветленной и обожженной соборной личности.
Природа, история, человек, политическое устройство, общество все это связывалось в сознании русских эпохи расцвета Традиции в единый узел пресветлого православия, откуда и возникла идея Святой Руси. Особого, уникального пространства, где все напитано высшим спасительным смыслом и преображено нездешним невечерним светом.
Так, к примеру, споры последователей Иосифа Волоцкого, так называемых осифлян, с нестяжателями, велись вокруг именно идеала Святой Руси, и становится без него непонятными.
Иосифляне считали, что церковь и монастыри должна обладать наделами земли и участвовать в хозяйственной деятельности.
А нестяжатели, вслед за Нилом Сорским, считали, что монахи должны сосредоточиться на деле спасения и отложить все земные попечения – в частности, хозяйственные.
Что интересно – и те, и другие считали, что их путь ведет к исполнению русским народом своей богоизбранной миссии.
Последователи святого Иосифа Волоцкого считали участие церкви в бытоустроительстве вполне приемлемым, именно потому что Русь была святой, и все стороны народного и государственного бытия были обращены к спасению – себя и мира.
И именно поэтому св. Иосиф Волоцкий не видел опасности обмирщвления. Вступая в русскую жизнь, даже в ее частные и технические стороны, церковь только помогала направить ее к высшей цели.
Нил Сорский полагал, что мирские заботы отвлекут иноков от умного делания, которое в свою очередь призвано не только обеспечить личное спасение, но и осветить светлым примером путь всему народу.
Несмотря на остроту полемики оба были признаны Русской Церковью святыми.
Идея Святой Руси, Москвы Третьего Рима, о котором писал псковский инок Философей, лежит в основе нашей национальной философии, русской онтологии.
И никакая новомодная теория не может помешать нам теперь признать это фундаментальный факт.
Факт православной и мессианской сущности всей русской мысли – от ее истоков до самых последних изгибов развития.
Огромный вклад в национальную онтологию внесли славянофилы. Будучи прекрасными и глубокими знатоками западной философии, они настаивали, тем не менее, на том, что Россия должна идти своим собственным путем, опираясь на национальные ценности, на собственную религиозную, духовную и культурную традицию. По мнению славянофилов, Россия будет интересна Европе и другим народам мира не как подражающее и догоняющее общество, а как самобытная цивилизация.
Эту же идею разделял великий Достоевский. Чей вклад в разработку русской онтологии, в идею нравственного и духовного начала, преобладающего в русском человеке, огромен.
Не только консервативные славянофилы и другие русские патриоты внесли свой вклад в своеобразие русской философии.
Даже левые народники, жестко критикуя самодержавие и жизненный уклад царской России, искренне выступали за интересы именно нашего русского народа.
И когда они настаивали на необходимости прогресса и даже отчасти использования опыта Запада, они желали применить это к собственной нации, усилить и укрепить ее. А отнюдь не ослабить и не оплевать.
Поэтому некоторые исследователи, в частности, Михаил Агурский, для описания взглядов русских народников — Герцена, Огарева, Михайловского — используют парадоксальное сочетание национал-западники.
Запад им интересен лишь как элемент, усиливающий мощь собственно российского общества и русской государственности.
Любовь к народу, к русской природе, к русскому мессианскому началу мы видим и у консерваторов, и у народников, только в разных пропорциях и в разных оформлениях.
В эпоху Серебряного века русской культуры национальная мысль вспыхивает и разгорается с новой силой, ища себе выхода и в консервативно-религиозных и в революционных формах.
И не случайно иногда русские юноши от увлечения марксизмом снова переходили к прославлению русской самобытности и религиозной философии.
Как например авторы знаменитого сборника «Вехи».
Это не непоследовательность и не парадокс – русская мысль во всех своих формах была пронизана национальной стихией, укоренена в нашей уникальной духовной культуре, где огромную роль играло и Православие, и наши просторы, и особость восточнославянской традиции, перемешанной с влияниями множества других народов, населявших земли России.
Многие национальные философы и деятели культуры, такие как Бердяев, Устрялов, Блок и Клюев саму большевистскую революцию распознали не как занесенный с Запада феномен, а как бурное и кровавое, но выражение донной русской стихии, загнанной в подполье веками доминации прозападной европейской элиты.
Эта трактовка Октябрьской социалистической революции как революции национальной, и соответственно, осмысление места советской мысли в общем контексте нашей национальной истории еще ждет своего часа.
Глубоким прозрением в диалектику российской истории отличались философы евразийской школы – Трубецкой, Савицкий, Алексеев, которые первыми проследили цивилизационную и геополитическую преемственность между Россией Романовых и Россией Ленина-Сталина.
И казавшиеся поначалу большинству в белой эмиграции странными пророчества о том, что большевики рано или поздно восстановят Российскую империю в небывалом территориальном масштабе, развернут русское влияние на пол мира, в ХХ веке стал явью.
Но в этот период русская стихия выражала себя через советскую философию и марксистские догмы.
И корректная расшифровка этого русского кода в мысли советского периода еще ждет своего часа.
В русской онтологии, как мы видим, найдется место и для консерваторов, и для прогрессистов, и для правых и для левых.
Единственно, что бросается в глаза, наша мысль, наша философия постоянно и упорно отвергает ортодоксальную западную либерально-демократическую буржуазную философию и научный позитивизм. Нам близки и понятны все крайности, в том числе крайности западной мысли. Но усредненная посредственная индивидуалистическая, эгоистическая рациональность нам чужда на всех этапах нашей философии. Показательно, что и поздние славянофилы, и русские народники в равной мере люто ненавидели западный прагматизм и его ведущих представителей.
Имя Иеремии Бентама, выдвинувшего лозунг «добром является то, что приносит мне пользу», а это основа современной глобалистской гедонистической этики, вытекающей из англо-саксонской философии, вызывал и вызывает у всех поколений русских философов устойчивую ненависть. Вот почему, кстати, либеральные реформы в 90-е годы захлебнулись.
Мы отвергли их не только по из-за жалких и постыдных результатов, но и по глубинным философским основаниям.
Есть ценности, которые нашему народу нельзя навязать даже силой. Американские ценности личного благополучия и эгоистического потребительства относятся именно к такому разряду, и отвергаются нашим духом вместе с теми, кто их пытается нам навязать.
Мы разными путями, часто сбиваясь, увлекаясь и поддаваясь эмоциям, но явно идем по пути национальной онтологии, мессианского мышления, поиска высокого нравственного идеала.
В русском слове «правда» навеки нераздельно слиты понятие истины и моральной справедливости, добра.
Мы не способны отделить человека от его нравственной составляющей, от императива духовного совершенства в рамках нашей универсальной, но одновременно глубоко национальной миссии.
И в этом также состоит особенность нашей национальной философии.
Человек для нас мыслится, по словам публициста Аскольдова, одновременно и ангелом, и зверем.
Мы пронзительно чувствуем в нас самих в нашем народе в нашей культуре оба этих начала.
Нет ничего возвышенней и ангеличней русского подвига и русской доброты. Но и страшней русского национального зверства.
Мы основательно освоили оба этих полюса, и рвемся от одного другого, всегда проскакивая мещанскую мелко-европейскую середину.
Русская мысль давно подбиралась к национальной антропологии, нащупывала к ней подходы. Сегодня без стеснения и без оглядки на кого бы то ни было, мы в полный голос можем заявить – русский человек — это особое явление, более этическое, чем биологическое, более философское, нежели материальное. И понять наш парадоксальный народ можно только с помощью особых интеллектуальных средств. Подчас довольно суровых.
Ведь говорят, же что для русского хорошо, немца смерть.
Пример такой непереводимости русской культуры дан в ироничном и восхитительном рассказе Лескова «Железная воля». О необыкновенных перипетиях германца в российской глубинке и его трагической смерти в соревновании с сельским священником, кто больше съест пельменей.
Сегодня никакие инстанции и исторические обстоятельства не мешают нам осуществить синтез нашего философского пути. Нам предстоит собрать воедино те интуиции, которые составили ткань философствования нашего народа через историю. И творение этой философии было оплачено судьбами, жизнями, смертями, подвигами, взлетами и падениями, восторгами и отчаянием наших предков.
Создание национальной онтологии — это задача именно нашего поколения. Прежние поколения готовили нам для этого почву, сдерживаемые от исполнения этой задачи множеством трагических исторических обстоятельств. А грядущие поколения, если мы не осуществим возложенной на нас историей задачи, окончательно утеряют ключ от связи времен, утратят живой контакт с национальной стихией, необратимо пропитаются разлагающими энергиями глобализма, общества спектакля, вирусом постмодерна.
Либо мы, либо никто. У нас не на кого кивать в прошлом. И не на кого надеяться в будущем. Выработка полноценной национальной философии России — это задача именно для нас. И с этой задачей невозможно справиться в одиночку.
Нам предстоит сделать коллективное соборное усилие. Философское усилие, чтобы собрать в сложной мозаике философского наследия, где подчас слишком много лишнего и пустого, но и кое-где не достает необходимых и главных звеньев, картину вечной России, России духовной и целостной, неповторимой и единственной. Спасающей, спасительной, но требующей спасения, взывающей к нему.
России туманов и трав, жаворонков и богомольцев, опьяняющих и бесконечно прекрасных русских слов, и белокурых девичьих кос, которые заворожили мысль лучших русских, да и не русских людей, своей бездонной и мятущейся тайной…
