Оно, безусловно, оказало колоссальное влияние не только на нашу страну и историю, сломав и распяв историческую Россию в 20-е годы, но и на весь мир. Ибо такой стремительной эмансипации незападных миров, наверное, не было бы в ХХ веке, если бы не революция в России. Полагаю, что как раз незападные нации мира должны быть куда больше благодарны этой революции, чем мы. Именно русский народ прежде всего и больше всего пострадал за ХХ век, принеся больше всего жертв на алтарь этого эксперимента, как бы к нему ни относиться.
Я повторю свой тезис, сложившийся и как у гражданина, и как у историка: масштабы произошедшего 100 лет назад события не позволяют относиться к нему как к фарсу, даже если стоять на позициях крайней ненависти ко всей большевистско-марксистской атеистической философии. И при этом было бы ненаучно и граждански некорректно, тем более бесплодно для нашего будущего, сегодня в нашем мудром подходе вставать на одну из сторон в этой революции. Надо попытаться с высоты прожитого, принятого и отвергнутого, грешного и жертвенного, панорамно, объяв все, проанализировать и осмыслить эти события с карамзинским подходом — «все это нами сотворено, а значит наше»,
Здесь уже прозвучали немалое количество очень очевидных и полезных перекличек с сегодняшним днем. В конце концов, задачей любого исторического исследования, тем более осмысления, является не только задача разобраться в прошлом, но и увидеть перспективы будущего. Хотя, как правило, опыт утрат и поражений мало чему учит. Люди и нации совершают ошибки, повторяя невыученные уроки истории.
Запад и Революция – вот тоже тема, которая по-настоящему беспристрастно и по доступным документам не разработана в полной мере и подвергается совершенно произвольному толкованию. Русская революция опрокинула мировое равновесие, это было землетрясение в мировой политике. Итоги Первой мировой войны и движение мира в ХХ веке были бы иными, если бы «Россия, держа победу уже в руках, — как написал У. Черчилль, — не пала на землю, пожираемая заживо червями…»
Отсутствие России на Версальской конференции и закулисные связи с ней большевиков, готовых даже торговать территориями ради сохранения «цитадели революции», вывели на авансцену мировой политики США и Британию и сделали ХХ век веком англосаксов. Они же, разделавшиеся с кайзеровской Германией по принципу «горе побежденным», что не в последней очереди создало благоприятные условия для рождения нацизма, для победы над которым потребовалось невиданное напряжение и колоссальные жертвы прежде всего нашей страны.
Мне кажется очевидным, что, оглядываясь на ХХ век и внимательно рассматривая без гнева и пристрастия Революцию и Гражданскую войну в развитии, невозможно отрицать, что эти процессы были чрезвычайно усилены до опасного уровня Первой Мировой войной. Именно война обострила все противоречия, расколола общество и привела к взрыву. И Троцкий, и Парвус, подсказывавшие Ленину радикальную стратегию, прямо исходили из того, что война – это катализатор революции, поэтому надо добиваться «поражения собственного правительства в войне».
Этот чудовищный тезис, прямо скажем, невозможно оправдать. Но он ярко говорит о примате идеологии в сознании революционеров и радикальных реформаторов по сравнению с естественным ощущением причастности и принадлежности человека к собственной истории, пути в ней собственной нации и собственного государства.
Запад и сегодня, оценивая русскую революцию, почему-то склонен искать корни ее максимализма ни у Робеспьера, ни даже у Петра Великого, ни у Томаса Мюнцера или Иоанна Лейденского, а скорее у Чингисхана. Ибо для Запада мы — варварская империя, а «марш Буденного – это конский топот азиатских орд», как сказано метафорически в публицистической работе эмигранта Н. Ульянова.
Русская интеллигенция – вечный эпигон, принялась догонять Европу. Но философия прогресса не вмещалась в религиозно-философский фундамент русского государства того времени с его православным самодержавием, идеей власти как служения. Позиция интеллигенции, радикальная и непримиримая, приводила к страшным катаклизмам, к огромному разрыву между самой системой власти и позицией передовой части общества, стоящей уже на атеистических, безрелигиозных началах.
В связи с этим ответственность интеллигенции сегодня необходимо проанализировать. Именно интеллигенция всегда замышляет именно революцию, в то время как народ хочет лишь перемен к лучшему, а потом обвиняет «варварский народ», что он не понял и извратил «великие идеалы». Мы это видели уже в редуцированной форме в новейшей истории нашей страны в 90-е годы. Однако, что же это за доктрины в умах у интеллигенции, если они оперируют в своих концепциях, идеях и прожектах каким-то выдуманным народом, а не тем реальным, который есть на самом деле? Грустные, даже покаянные и весьма честные размышления русских интеллигентов в изгнании о неизбежности революционной стихии и обрушении государства (сборник «Из глубины». 1918), дают нам прекрасные уроки.
Я настаиваю на том, чтобы мы, а в общенациональной дискуссии обязательно будет участвовать и нынешняя коммунистическая мысль, вдумчиво отделяли саму идею революции, также позицию, идеологию, ненависть ко всему русскому и православному у пламенных большевиков 1917 года от философии и общественного сознания послевоенного Советского Союза.
Большевики начала XX века замышляли Революцию, строили свои прожекты, в том числе и для всего мира, в женевских и прочих заграничных кафе. Россия же была для них всего лишь материалом — факелом, который зажжет весь мир. А вот философия и менталитет послевоенного Советского Союза были уже иными. В партию в окопах Сталинграда вступило крестьянство, сознание которого оставалось в немалой степени органично 1000-летней исторической России, хотя и выражалось в принятых кодовых формулировках, густо замешанных на ленинско-марксистской лексике. Их сознание, желание созидать на своей земле, а не менять весь мир, весьма отлично от менталитета первых пламенных большевиков из европейских кафе, говоривших на 5 языках, но ненавидевших собственную страну, мечтавших полностью искоренить все, что составляло красоту и смысл русской жизни.
Это тоже надо обязательно исследовать, и сразу станет видно, как в опыте послевоенного Советского Союза дух мая 45-го года в значительной степени обезвредил антигосударственный и антиисторический пафос прожектерства первых большевиков. Не видеть разницу между «окаянными днями» по Бунину 17-го года и тем, что было в Советском Союзе уже моего поколения – это просто антиисторично.
Когда общение стало открытым, а я начала работать за рубежом, я часто сталкивалась с неведением в отношении даже 50-60х годов, которые для западного человека представлялись похожими на 20-е, и 30-е. Семья моего отца пострадала от репрессий, поэтому у меня нет симпатий к сталинизму. Тем не менее, я не могу согласиться с недобросовестной попыткой выборочной, а значит, продиктованной иными политическими целями демонизации лишь отдельных периодов советской истории. Для нас все периоды – и ленинский, и сталинский это историческая данность.
Мы все периоды можем и должны смело сравнивать. На Западе нельзя тронуть Ленина, его с уважением щадят ярые критики «тоталитаризмов», похоже, в благодарность за сокрушение великой геополитической силы, которой была Российская Империя. А вот Сталина они ненавидят не за репрессии — это фальшь! Это мы не хотим повторения репрессий, ни ленинских, ни сталинских, ни робеспьеровских, ни кромвелевских, которые нашими революциями так и не были превзойдены. В ленинский период было не меньше, а больше репрессий, но на Западе ненавидят и демонизируют только Сталина, чего никогда не делали в отношении своих Робеспьера и Кромвеля. А, значит, ненависть эта не за репрессии, а за создание в новой форме «великодержавия», оплаченного вовсе не репрессиями, а жертвенной борьбой нашего народа против фашистской агрессии. Именно май 1945 года, а не периоды 20-30х годов, сделали СССР великой державой, без которой опять «ни одна пушка в Европе не стреляла». Запад вполне принял революционный крах нашего великодержавия, отгородившись от него санитарным кордоном, но не мог потерпеть в лице победившего СССР опять равновеликого всему совокупному Западу исторического субъекта, — государства, которое не давало управлять миром из одной точки. И об этом мы должны говорить, это осмысливать и анализировать.
Фонд исторической перспективы активно участвует в освещении и осмыслении революции. Мы уже ведем целый проект, готовим сборник статей о российской государственности, который так или иначе будет в этом ключе, готовим значимые телевизионные проекты, курсы лекций для YouTube и т.д.
Надеюсь, что мы будем работать вместе. Главное – не привести общество к новому расколу, потому что нас разделяет прошлое, но должны объединить задачи будущего.
