— Юрий Михайлович, ваша жизнь в литературе кажется мне парадоксальной: и тридцать лет назад, и сегодня вы в писательском сообществе словно бы свой среди чужих, чужой среди своих. 

— Ну да, случилось так, что для либералов я слишком патриотичен, а для патриотов слишком либерален. Когда-то Сергей Михалков защищал мои «Сто дней до приказа». Когда ему в ЦК стали говорить, что Поляков антисоветчик, Михалков ответил: «Он не антисоветчик, а последний советский писатель-классик». Как писатель я писал о властях всегда достаточно жестко, но как гражданин всегда принимал участие в жизни общества. Я три раза был доверенным лицом Владимира Путина, членом президентского совета по литературе. Если писатель, публицист во всем согласен с властью, он подлец и приспособленец. А если писатель ни в чем и никогда не согласен с властью, он негодяй.

Я не выходил на Болотную площадь, потому что не считаю задачей писателя орать на площадях. Его задача — обличать пороки власть имущих в своих книгах. А пороков хватает. Чего только олигархия наша стоит. Если бы ленточный червь солитер обладал хоть каким-то сознанием, он бы понимал: высосав все силы из организма, на котором паразитирует, погибнет и сам. А наши олигархи откровенно паразитируют на Отечестве. Трамп — суперталантливый бизнесмен, застроивший пол-Америки. Его личное состояние — 3,5 миллиарда долларов. А многие наши олигархи непонятно чем занимаются, но доходы их порой намного больше трамповых.

— Каковы подводные камни литературной деятельности?

— Коварство нашей профессии заключается в том, что, когда ты остановишься в развитии — никто не знает, и ты не знаешь. Это может случиться в любой момент. Можешь проснуться, сесть за машинку, а ты уже остановился в развитии, но этого не знаешь. Ты будешь лудить все точно так же, только люди со стороны будут говорить страшное слово «исписался». Произошла у человека остановка в развитии. Пожелать всем хочется, чтобы вот эта остановка произошла как можно позже. Помните, как спрашивают героя Луспекаева в «Белом солнце пустыни»: «Тебя сразу убить или помучиться хочешь?» «Лучше, конечно, помучиться». Вот хотелось бы еще на литературном поприще помучиться (смеется).

— Вы почти 17 лет были главным редактором «Литературной газеты», а два года назад покинули свой пост. Почему?

— Это решение созревало мучительно и долго. С самого начала по сути. Когда я возглавил газету, мы первым делом возобновили рубрику «Если бы директором был я», которая была одной из самых знаменитых в «Литгазете». Вспомнил, как я, молодой поэт, шел по коридору, а вдоль стен стояли, затрудняя проход, громадные бумажные мешки с письмами, и письма, как опара, из этих мешков выпирали. Я спрашиваю у сотрудника, что это такое. Это, говорит он, письма в рубрику «Если бы директором был я», в основном о том, как сделать счастливой страну и весь мир. Возобновляя рубрику, подумал — ну, сейчас нас письмами завалят. Не тут-то было. Пришло три шизофренических письма — и все. Я понял, что что-то произошло с читателем. Исчерпались колоссальные креативные силы, которые были в народе. На смену энтузиазму и вере, что перемены к лучшему реальны, пришла апатия. Невозможно верить в будущее страны, когда власть не объясняет, куда эта страна идет, и хронически врет.

— Вы обмолвились, что есть четыре категории писателей. Первая — «я понимаю, как это сделано, и понимаю, что могу сделать лучше», вторая — «понимаю, как это сделано, и могу сделать так же», третья — «понимаю, как это сделано, но сам так сделать не могу» и четвертая — «я не понимаю, как это сделано». А кто входит в последнюю категорию?

— Булгаков, Чехов, Гоголь — для меня непостижимо то, что что они делали, абсолютный космос.

— Ваша новая книга «Веселая жизнь, или Секс в СССР» — это ностальгия по юности или по ушедшей эпохе?

— И то, и то. В книге много иронии. Ведь в русском языке есть такая идиома «я устрою тебе веселую жизнь». В эпоху застоя было предостаточно маразма и веселья в ерническом понимании этого слова. Но и романтично жили — гораздо романтичнее, чем сегодня. И, конечно, веселились и хулиганили, поскольку молодость-то бурлила…

— А расскажите какую-нибудь хулиганскую историю той поры.

— Пожалуйста! Восьмидесятый год. Кутаиси. Фестиваль национальной поэзии. Сидим с коллегами за большим столом и в неограниченных количествах пьем кахетинское. Все уже под хорошим градусом. Поэт из Краснодара читает мне свое стихотворение и спрашивает: «Ну как тебе?» «Да как тебе сказать, — отвечаю, — рифма слабовата». И тут же получаю в ухо. Наношу ответный удар. В драку моментально включаются все присутствующие, и через несколько минут дерется уже весь семинар. И тут в зале появляется партийное руководство. «Кто зачинщик?» — вопрошает секретарь горкома. Показывают на меня. Партийный босс подзывает меня и спрашивает: «Из-за чего драка?» «Из-за рифмы», — честно отвечаю я. «Вот теперь я вижу, что это настоящий фэстиваль поэзии!» — с грузинским акцентом произносит секретарь. На следующий день я стал лауреатом премии Маяковского. Хулиганство и успех, они иногда в одной упряжке ходят…