— Уважаемый Юрий Михайлович! 12 ноября вы отпраздновали 65-летие. Наше интервью приурочено к вашему юбилею. Поздравляем вас, желаем всего самого доброго и хотим спросить о вашем уникальном творческом пути. Вы человек универсальных дарований, которому подвластны все литературные жанры. Легко ли вам было в ходе литературного становления переходить от поэзии к прозе, от прозы к публицистике и совмещать все это с научной работой (написанием диссертации) и редакторской деятельностью? Какое из занятий наиболее «ваше», вам по сердцу, чем более всего хотите заниматься в ближайшие годы?
— Вряд ли меня можно назвать человеком универсальных дарований, ведь есть другие образцы, удивительные. Например, журналист газеты «Правда» Егор Гайдар стал экономическим реформатором, а профессиональный комик Владимир Зеленский работает ныне президентом Украины… Мои же способности так или иначе сосредоточены в литературной сфере. Что же касается разнонаправленности, то замечу: все серьезные литераторы пробовали себя (часто успешно) в самых разных формах и жанрах. Пушкин, Гоголь, Тургенев, Катаев сочиняли и стихи, и прозу, и публицистику, и пьесы, и научные статьи, в разные периоды жизни отдавая предпочтение разным жанрам. Противоречия тут никакого нет. Думаю, композитор, сочиняющий исключительно симфонии, выглядел бы странно. Вполне логично, что молодой поэт Юрий Поляков в 1981 году написал диссертацию о своем ровеснике поэте Георгии Суворове, погибшем при освобождении Эстонии. А редакторской работой занимались в той или иной степени почти все серьезные литераторы. Пушкин в 1830 году плотно редактировал «Литературную газету», хотя выволочки от Бенкендорфа получал бедняга Дельвиг. Не могу сказать, что и мое 16-летнее пребывание на посту главного редактора ЛГ было безоблачным. Переход от одного жанра к другому чаще всего диктуется спецификой темы и задачами, поставленными автором перед собой. Стихи и проза – это отложенное влияние на общество. Публицистика – своего рода «прямой массаж сердца». Думаю, что в ближайшие годы, как и в предыдущие, я буду распределять свое усердие между прозой, драматургией и публицистикой.
— Ваши новые книги – в основном публицистика. Пишется ли параллельно художественная проза, или «лета клонят» к суровому гражданскому слогу? В интернете появилась информация, что вы пишете сборник рассказов о советском детстве. Какие они будут по настроению? Перекликаются ли с вашими «советскими» повестями, на которых лично я росла – «Работой над ошибками», «100 дней», «Апофегей», «ЧП районного масштаба» и пр.?
— Это ошибочное впечатление. Вероятно, вы следите за новинками русской прозы по коротким спискам «Букера», «Большой книги» или «Ясной поляны», где меня нет по известным причинам. Кстати, я в течение нескольких лет был «академиком» экспертной группы «Большой книги», убедился в том, что это чистой воды лохотрон: на тебя жестко давят, чтобы ты отдал свой голос, скажем, Прилепину, а не Алексиевич, графоман Леонид Юзефович легко обходит выдающегося прозаика Александра Терехова. В общем, я со скандалом сложил с себя полномочия.
Напомню, что за последние десять лет у меня вышли в свет огромная «ироническая эпопея» «Гипсовый трубач», которую издатели выпускали частями, и два больших романа – «Любовь в эпоху перемен» и «Веселая жизнь, или Секс в СССР», последний вот уже полгода является лидером продаж, о чем вы тоже, вероятно, не подозреваете. В тот же период появились гораздо меньшие по объему сборники моей публицистики: «Левиафан и Либерофан», «Перелетная элита», «Желание быть русским», «Босх в помощь!», куда я включил мои статьи и интервью, выходившие в периодике. Так что никакого ухода из прозы в публицистику не наблюдается.
Я действительно пишу сборник рассказов о советском детстве. В известном смысле стилистически мои рассказы близки к ранним моим повестям, ведь стиль – это человек. Вы и сами можете в этом убедиться, прочитав два рассказа из этого цикла, опубликованные в ЛГ: «Пцыроха» и «Брачок». Пролегоменами к новой книге о детстве стали в известной степени главы «Гипсового трубача», посвященные жизни Кокотова в пионерском лагере. Но вампиров там, в отличие от романа Иванова «Пищеблок», в помине нет. Мой жизненный и — не побоюсь этого слова – исторический опыт – диктуют несколько иной взгляд на то время. Кроме того, мне очень не нравится, когда на советскую эпоху возводят напраслину, как та же Людмила Улицкая в своих «детских» сочинениях. Не надо все-таки свои личные и семейные комплексы объявлять архетипами. Если в детстве у тебя были на лице обильные прыщи, и первая любовь по этой причине не задалась, советская власть и КПСС тут ни при чем.
— Несколько лет назад вы говорили, что готовите новую редакцию знаменитой повести «100 дней до приказа», куда войдут не пропущенные в свое время советской цензурой страницы и ваша армейская переписка с любимой. Эта книга вышла? Кстати, какую бы сейчас вы написали повесть об армии? Не было мысли затронуть тенденцию «откупать» или иначе «освобождать» сыновей от армии, активно проявляемую родителями?
— Да, я собирался опубликовать первый, запрещенный военной цензурой, вариант «Ста дней», написанный в 1980 году, но когда разобрал архив и обратился к рукописи, обнаружил, что рукопись действительно нуждалась в доработке, а рекомендации редакторов носили в основном литературный, а не идеологический характер. От редакции к редакции вещь в самом деле становилась лучше, и то, что я убрал из текста казарменный мат, пошло ей на пользу. В конце концов, я отказался от идеи публикации первого варианта. Тем более, что «Сто дней» были напечатаны в 1987 году в журнале «Юность» у Андрея Дементьева не потому, что я «доработал» текст и убрал «острые места» (они-то как раз остались), а потому что Горбачев, боясь военного переворота, воспользовался приземлением немца Руста на Красной площади (очень странная история!) и снял всю военную верхушку, включая руководителя военной цензуры. Этим-то и воспользовался Дементьев, поставив непроходную повесть в ноябрьский номер.
То же самое произошло с «Письмами из казармы». Я служил в Олимпийской деревне под Западным Берлином и действительно написал моей жене Наталии более 100 писем. Все они были заботливо сохранены. Но когда я стал готовить их к печати, то понял: для широкого читателя за исключением отдельных мест наша семейная переписка интереса не представляет. А поскольку манией величия я пока, слава богу, не страдаю и не расцениваю каждую свою почеркушку как бесценный артефакт, то благоразумно отказался от идеи публикации. Около десятка писем для наглядности я опубликовал в эссе «Как я был колебателем основ», которое вошло в мой новый сборник эссеистики «Селфи с музой». Эта книга скоро выйдет в издательстве еженедельника «Аргументы недели». Там, кстати, недавно вышел мой публицистический сборник «Быть русским в России». Кого волнует судьба русского народа, рекомендую прочесть. Если же не волнует – лучше не читать.
А проблемы современной армии находят отражение в моей прозе, драматургии, публицистике. К тому же я много лет являюсь членом Общественного совета при Министре Обороны РФ. Однако живого опыта современной армейской жизни у меня нет, а без этого писать прозу об армии так же невозможно, как сочинить книгу о городе Курске, где был проездом и успел лишь выпить пива на вокзале.
— Еще одна ваше яркое произведение 90-х — «Ворошиловский стрелок». Его сюжетная и нравственная коллизия активно обсуждалась в обществе. Если бы вы сегодня обратились к этой теме, то решили бы ее так же, или что-то переосмыслено за прошедшие годы?
— Коллега, мне чужие лавры не нужны. Эта легендарная лента снята была покойным Станиславом Сергеевичем Говорухиным по мотивам повести отличного писателя-детективиста Виктора Пронина «Женщина по средам». Сценарий писали Говорухин, Бородянский и ваш покорный слуга, прорабатывавший диалоги. Действительно, название «Ворошиловский стрелок» предложил режиссеру я – и он предложение принял. Да, в самом деле, либеральная критика поначалу обругала наш фильм, заявив, что Говорухин и Ульянов «зовут Русь к топору!» Интересно, что те же самые критики тогда же в 1990-е годы восхищались голливудскими боевиками, в которых оскорбленный «тихий» американец», купив кольт невозможного калибра, мстил своим обидчикам, укладывая трупы штабелями. «Вот, — восклицали они, – у американцев есть чувство собственного достоинства, поэтому они лучшие в мире, а мы рабы государства!» Но стоило рабу-фронтовику взять в руки винтовку, чтобы отомстить за поруганную внучку (а в основе фильма – реальная история), они завопили: «Караул!» Впрочем, двойные стандарты наших либералов общеизвестны. Я же думаю, власть не должна доводить граждан до такого состояния, когда они берутся за оружие, чтобы восстановить попранную справедливость, а ее у нас в Отечестве становится все меньше – в отличие от нефти и газа…
— Пословица гласит: «Когда говорят музы, пушки молчат» – но так ли это на деле? Это вопрос о месте писателя, человека искусства в целом в обществе – каким вы его видите и каков ваш идеал?
— Я думаю, писатель силен прежде всего своей искренностью и умением нащупать болевые точки современной жизни, конечно, при наличии вербального таланта. Увы, в последние десятилетия наплодилось множество авторов, во-первых, плохо владеющих русским языком, а во-вторых, считающих лукавство и уклончивость литературными достоинствами. Они ошибаются: неискренность — профессиональная черта дипломатов, а не писателей. И хотя власти предержащие ныне почти не прислушиваются к мнению писателей, наш долг говорить правду и читателям, и сильным мира сего. Да, за это не получишь нынче премию «Большая книга», но ведь и Льву Толстому не дали ни Нобелевскую премию, и премии «Ясная поляна» у него не было.
— Есть ли у писателя сегодня реальная возможность влиять на события в стране? А у Союза писателей, утратившего свою прежнюю власть и материальные возможности? Как «музам» заставить замолчать пушки?
— Союз писателей ныне утратил влияние по двум причинам. Прежде всего, это была продуманная акция политтехнологов, направленная на ослабление влияния слова на умы: слишком большую роль литераторы сыграли в разрушении советского государства. Преемники это обстоятельство учли. Помните знаменитую эпиграмму времен «оттепели»:
Нам, товарищи, нужны
Подобрее Щедрины.
И такие Гоголи,
Чтобы нас не трогали…
Далее. Случайно или целенаправленно во главе всех частей распавшегося Союза писателей оказались или ничтожные литературные персоны, или талантливые литераторы, лишенные воли и принципов. В результате влияние писательского сообщества на российский социум сегодня можно определить названием одного странного романа «Около нуля». Сегодня новый руководитель Союза писателей России Николай Иванов предпринимает отчаянные усилия, чтобы реанимировать некогда мощную организацию. Хочется пожелать ему удачи… А музы, по-моему, никогда не заставляли пушки замолчать. Напротив, музы в случае войны меняли свои кифары на боевые трубы. Бороться за мир – это благородное дело, а быть пацифистом во время войны – это примерно то же самое, как объявить себя непротивленцем, когда на твоих глазах хулиганы убивают прохожего.
— В качестве доверенного лица Президента России что лично вы или ваши коллеги могут сделать для культуры, искусства, писательского цеха? Недавно вы говорили в интервью, что вас потрясла ситуация с Татьяной Дорониной – но можете ли вы, скажем, вмешаться в нее или в какие-то иные шокирующие общественные ситуации?
— Я был трижды доверенным лицом Владимира Путина, 14 лет входил в состав президентского Совета по культуре. К сожалению, почти все мои инициативы так ничем и не закончились. Да, президент поддержал мое предложение возродить эталонное издательство «Художественная литература», но исполнители нашли туда такого директора, что я даже пожалел о своей инициативе. Я много раз призывал вернуть «Роспечать», развалившую книжное и литературное дело в стране, в лоно Министерства культуры. Со мной все соглашались, но писатели до сих пор остаются в ведении Министерства цифрового развития. Не странно ли?
Другой пример. Я и мои товарищи неоднократно призывали прекратить погром эталонного русского театра. Речь, прежде всего, о МХАТе имени Горького, которым 30 лет руководила Татьяна Доронина, макиавеллиевским манером удаленная из театра год назад. Внедрение туда в качестве худрука куратора «Золотой маски» Эдуарда Боякова примерно то же самое, как назначение пиромана начальником противопожарной охраны. Уже сняты из репертуара больше десятка любимых зрителями спектаклей, в том числе и мои комедии «Особняк на Рублевке» и «Как боги…», а взамен в храме Мельпомены читают лекцию о том, как правильно распределить домашний мусор в четыре контейнера! Актерам, возмутившимся такой странной переориентацией русского реалистического театра, не дают играть в спектаклях. И это не бред, а реальность. Но президент Путин, которому Доронина после награждения в Кремле час рассказывала о катастрофе, последствия которой для русского театра еще просто не осознаны, взял качаловскую паузу. Мне, как трижды доверенному лицу, горько и обидно… Я-то всегда считал и продолжаю считать, что Путин в нашей стране не только гарант Конституции, но и гарант здравого смысла…
— Вы пишете книги, пьесы и киносценарии – как вы считаете, какое направление больше востребовано народом? Многим кажется, что зрелищные искусства, кино и театр, вытесняют книгу – это так? Уж не говоря об интернете, который формирует особое, «клиповое» мышление, создает привычку к коротким текстам, быстро усваиваемой информации, неглубокой подаче…
— Если даже бои гладиаторов в Риме не вытеснили античную литературу, то каким образом кино и театр могут вытеснить книгу? Научно доказано, что именно чтение максимально развивает мозг и заставляет работать воображение. Скажу больше: литература лежит в основе таких синтетических искусств, как театр и кино. Главное, чего не хватает сегодня театру и кино, так это хорошей литературы. Экранизация слабого романа – это выброшенные продюсерами деньги и зря потраченное зрителями время. Особый разговор – «проза блогеров». Торопливая случайность текстов, возможная, когда нужно мгновенно отреагировать на событие и вбросить текст в Сеть, в литературе недопустима. Однако авторы именно таких «кликнутых черновиков» ныне объявляются писателями и даже увенчиваются премиями. Тогда почему подгулявший гражданин, поющий в трамвае, не солист Большого театра?
— О «молодой» литературе – читаете ли вы ее? Какие наблюдаете тенденции? Выделяете ли каких-то авторов, у которых есть потенциал? Были ли в вашей биографии случаи, когда вы помогали открытию молодых талантов? Считаете ли вы перспективным то, что сейчас люди приходят в литературу?
— Да, я помогал молодым писателям. В советские времена даже был секретарем Союза писателей РСФСР по работе с молодыми. В бытность главным редактором ЛГ придумал тематическую полосу «Литрезерв», где опубликовались многие талантливые дебютанты. В затеянной мною премии «Золотой Дельвиг» имелась специальная номинация для талантливой молодежи. Читаю ли я молодую литературу? Приходится… Что меня в ней смущает? Во-первых, обилие авторов, лишенных от природы вербальных способностей. Им не объяснили в самом начале, что без особого словесного дара в литературе делать нечего. Раньше для этого существовал целый штат консультантов, которые мягко, но твердо объясняли: «Вам, голубчик (голубушка) лучше поискать другую сферу применения для своего честолюбия!» Именно это я бы сказал трем четвертям лауреатов премий «Большая книга», «Букер», «Ясная поляна» и т.д. Во-вторых, период ученичества, овладения литературным ремеслом ныне сведен до минимума, а то и вообще упразднен. В свет выпускаются книги, которые во времена моей литературной юности редактор вернул бы на доработку со словами: «Вам еще рано писать, надо еще долго учиться!» А теперь такой «сырец» не только поступает на магазинные полки, но и отмечается премиями, например, за конъюнктурный антисоветизм. Молодой автор, обретя лавры, решает, что учиться больше нечему, что он мастер, а он даже не подмастерье… Понятно, что такие «недоподмастерья» создать настоящие произведения не в состоянии. Увы, у нас сейчас принято из политических соображений заигрывать с молодежью, и на состоянии современной русской литературы это отражается не лучшим образом. Низкий уровень «поэтов», приехавший на творческий семинар в Тавриду, меня просто ошеломил. Такое впечатление, что их просто поймали на улице и попросили некоторое время поизображать из себя стихотворцев…
— Немного о «Литературной газете». Сейчас меняется традиционный формат литературных и в целом культурных изданий. Это благо, зло или неизбежность? Положение многих литературных изданий сегодня тяжелое – видите ли вы пути выхода из этого «гуманитарного кризиса»?
— Это неизбежность. Придя в 2001 году на пост главного редактора «ЛГ», я озаботился созданием сайта. Его попросту не было, хотя газетой до меня руководили весьма продвинутые журналисты. Сегодня количество пользователей сайта «ЛГ» значительно превышает бумажный тираж. Ну и что? Главное, не носитель, а содержание. Эпос о Гильгамеше, выдавленный на глиняных табличках, мы сегодня можем прочесть на планшете. И что? Гильгамеш от этого поменял сексуальную ориентацию? Нет, не поменял.
А вот тема «рынок и пресса» — совсем другой разговор. Между прочим, ЛГ, основанная Пушкиным и Дельвигом в 1830 году (нам скоро исполнится 190 лет), закрылась во второй половине 19-го века, когда в газетно-журнальную сферу пришли настоящие рыночные отношения. Мне кажется, наша власть не совсем понимает, что «ЛГ» и «толстые» журналы – это особый, исторически сложившийся, очень важный сектор культуры, который не может зависеть от рыночной стихии, ведь не закрывают же, к примеру, разные музеи-квартиры, хотя окупить они себя не могут. Вопрос о толстых журналах мы тоже ставили перед президентом на совете по культуре и Литературной совещании в 2014 году, но воз и ныне там. Надеюсь, когда Роспечать вернут в лоно Минкультуры, решится вопрос и с финансированием «толстых» журналов. Речь идет ведь о небольших деньгах. Средств, потраченных на одни гастроли большого симфонического оркестра, той же «Юности» хватит на год. Другое дело, что возглавлять «толстые» журналы должны крупные писатели с разными, желательно, идейно-эстетическими предпочтениями. Сегодня же во главе иных изданий стоят просто анекдотические персонажи, частично описанные мной в сатирических романах.
— Часто ли вам задают вопросы о прототипах ваших романов о литературном цехе – «Козленок в молоке», «Гипсовый трубач»? Что такое прототип для писателя – необходимость, реальная основа сюжета, или просто редкая удача, когда невозможно пройти мимо яркого типажа?
— Конечно, задают. В моем новом романе «Веселая жизнь, или Секс в СССР», тоже отчасти посвященном литературным нравам, мелькает «косящая» под Ахмадуллину поэтесса Ника Лаева. Говорят, «прототипша» себя узнала и смертельно обиделась. Впрочем, на все эти вопросы я ответил в эссе «Как я варил козленка в молоке» и «Как я ваял «Гипсового трубача», их можно прочесть на моем сайте, а скоро они в новой редакции выйдут в сборнике «Селфи с музой».
