— Что, на ваш взгляд, сейчас происходит с экономикой страны, с ее бюджетом и чего нам ждать в ближайшие месяцы и по итогу года? Хотя прогнозировать очень сложно.
— Это тот случай, когда мы наблюдаем торжество разума, а точнее торжество безумия над любыми хозяйственными соображениями. Мы видим острую эпидемию ковидабесия. Потому что страна болеет с этими симптомами с октября месяца. Просто оптимизированное здравоохранение, ориентированное на подражание другим странам, заметило это только когда господа из Италии сказали: «Можно!» Естественно, всерьез относится к людям, которые накануне этого коронабесия, когда уже болели и умирали с этими симптомами, как я подозреваю, радостно рапортовали о том, как они добивают остатки медицины, говоря, что это правильно и хорошо, нельзя.
Рассказывали, что в Москве врач в среднем получает 140 тысяч. Хотелось бы этого врача увидеть. Не Рошаля и не товарища, который в стерильной зоне с бородой ходит, а врача, который лечит. Понятно, что доверять им нельзя, просто потому что хочется жить. Мы все обязательно попадем в рай, но хотелось бы чуть попозже. При этом мы имеем уничтожение российской экономики. Зачем это происходит в мире?
Зачем мир взялся уничтожать свою экономику — это отдельная тема. Я думаю, что генеральной репетицией была Грета Тунберг, которая показала, что никто не осмелился возразить. Все остались растениями. Значит, можно. И дальше у всех свои задачи.
Американские военные, которые высадились непосредственно в Северной Италии, чихать хотели на коронавирус. Они, судя по всему, знают, что это такое, поэтому проводят в Европе самые большие маневры со времен распада организации Варшавского договора. Германия свои 16 тысяч человек не дала. 20 тысяч американцев осталось в Европе в качестве усиления оккупационного корпуса. То, что в мире у каждого свои интересы, это понятно.
Что касается нас, я вижу очень четко две с половиной мотивации. Мотивация первая — сильная. Либералы устроили демонстрацию безумия начальства: пенсионная реформа, повышения налогов.
Когда нам рассказывали, что 17 тысяч рублей — это средний класс, товарищ Собянин в Москве в качестве прожиточного минимума пообещал 19 500. Значит, он обещает больше, чем получает средний класс. Здесь все понятно.
Но они увидели, что слишком у большого количества людей есть друзья, родственники на Украине. Мы не хотим скакать, как на Украине. Худой мир лучше доброй ссоры и лучше плохое начальство, которое нас не устраивает, чем заведомое безумие и возврат в 1990-е годы.
У нас в руководстве есть группа людей, которая, как президент Путин, пытается всех успокоить: «Ребята, все спокойно».
А есть группа людей, которая разжигает изо всех сил, как на «Эхе Москвы». Либеральный клан увидел, что у него есть последний шанс на выживание не только в мире, но и в России тоже. Если сейчас людей лишить возможности жить не какими-то реформами, а просто запретив выходить им из дома. Посадили всех под домашний арест.
Обратите внимание, как замечательно либералы глумятся над этими плакатами. Стоит молодая женщина с плакатом «Я останусь дома, если вы накормите моих детей». Либералы над этим глумятся совершенно искренне, потому что дурочка, которая не получает деньги от Сороса, она дурочка в их понимании.
Когда была пенсионная реформа, я говорил, не понимая на самом деле, что это имеет буквальное значение. Задача либералов — сделать жизнь в России физиологически невыносимой, чтобы люди поднялись и смели все. Сейчас они делают физиологически невыносимой. Причем для всех. Для 17 миллионов гастарбайтеров, которые находятся на нашей территории. Государство видит три с небольшим миллиона, а у нас в одной Москве их больше. Они уже стаями нападают на людей и ничего не боятся. Их в тюрьме кормить будут. А кто их сейчас кормит? Никто. И товарищ Собянин, практически их распустив, ситуацию в столице еще более подогрел.
— На самом деле вы правильно сказали об интересах. Я опубликовал текст в «Правде.ру» как раз по итогам того, что Собянин открыл новую больницу «Вороново». Я поднял самые разные архивы. Выяснилось, что за время нахождения Сергея Семеновича у власти в Москве, было сокращено порядка двух тысяч больничных коек.
— Он этим гордится. По-моему, инфекционных?
— Инфекционных.
— Вообще это люди, которые возвращают российское здравоохранение в 1913-й год. Это декоммунизация. Я обращаю ваше внимание, что даже если больницу строят на схватившемся бетоне, потому что кое-где у нас строят на не схватившемся, чтобы они через три года точно завалились.
Больница — это не объект, на основании которого мы осваиваем бюджетные деньги. Больница — это место, где больных хотя бы держат. Я не говорю «лечат». Это нереально. Нужны врачи. Простите, пожалуйста, у нас от всего здравозахоронения остались одни его оптимизаторы и организаторы, прости Господи.
— Людей сокращали, переучивали.
— Нет. Как происходит переобучение, мне расписали в регионах, когда людей научили надевать халаты под роспись: «Теперь вы инфекционист». Но если у нас главврач Коммунарки — анестезиолог, а не инфекционист. Инфекционистов извели как класс. Некого поставить на профильное занятие.
— Я когда писал этот текст, подумал: в Москве закрыли несколько инфекционных больниц. Сейчас строим больницу «Вороново» на 800 мест, если не ошибаюсь. Это значительно меньше 2 тысяч. И больница в Коммунарке была построена для онкобольных.
— Это не больница. Коммунарка — это отделение больницы. Я понимаю ваш вопрос: почему бы не профилировать обратно то, что закрыли?
— Вопрос заключается в том, что главные интересы мэра Москвы заключаются в строительстве, поэтому когда мы закрываем одни социальные объекты, появляется повод через какое-то время строить новые.
— Да. Это способ освоения бюджетных средств.
