О. Журавлева ― Добрый вечер! Меня зовут Ольга Журавлева, и сегодня у нас в гостях, как и полагается, писатель Александр Проханов. Здравствуйте, Александр Андреевич!
А. Проханов ― Добрый вечер!
О. Журавлева ― Вам тут пишут, как полагается. У нас есть чат YouTube и есть номер для SMS +7-985-970-45-45. Так вот, вам тут пишут, что вам нужен непременно новый ноутбук на сверхмощном российском процессоре. Потому что вы так много лет говорите нам о том, как Россия должна развиваться, должно быть развитие. А как вы себе это представляете Действительно, сверхмощные российские не только ракеты, но и процессоры, ноутбуки и всё остальное. Или нам это не надо?
А. Проханов ― Да нет, наверное, это надо. Но это придет тогда, когда в основе нашего сознания, нашей идеологии будет очень мощный позитивный, огненный образ русской мечты или русской победы. Остальное приложится. Появятся свои мосты, свои железные дороги, свои компьютеры, процессоры, свои телевизионные и радиоведущие. Всё зависит от этой центральной монады, центрального духовного взрыва, имя которому либо Победа, я называю, либо Русская Мечта — это одно и то же.
О. Журавлева ― А у вас русская мечта — она только в форме победы, причем желательно военной?
А. Проханов ― Нет, Русская Мечта и Русская Победа — она в бесконечном количестве форм. Это победа побед. Конечно, это прежде всего все военные, ратные победы, самые огромные, древние, малоизвестные, забытые. Но, конечно, это и победа великой русской иконописи, небывалой, такой огромный мистический взлет русского сознания, выраженный в иконописи. Это и потрясающая, дивная и неповторимая русская архитектура со Спасом на Нередице и с Покровами на Нерли. Это, конечно, и сама глубинная победная способность русского государства восставать из праха каждый раз, когда оно опрокидывается в эту бездну.
Поэтому идея победы, идея мечты — это стремление народа к праведному, божественно справедливому государству. Если говорить языком старомодным или догматическим, это стремление к построению Царствия Небесного на земле. К этому стремились все — от сталинских большевиков до старца Филофея, и до нас с вами, Оля.
О. Журавлева ― Я не совсем понимаю, как древние иконы связаны с русской мечтой о будущем, но вам виднее в любом случае. Вас тут спрашивают, Александр Андреевич. Вас все спрашивают о том, что генерал Ивашов сделал заявление. Причем он потом еще в нашем эфире отдельно говорил о том, что это не его личное заявление, а коллективный текст, который согласовывался. Это всё заявление даже о мире, о том, что войны не должно быть, и даже об отставке главнокомандующего. Это желание офицеров, ветеранов военной службы. В общем, это серьезно, как мне кажется. Что это значит?
А. Проханов ― Я очень долго дружу с Леонидом Григорьевичем Ивашовым, считаю его блистательным человеком и редким человеком для нашей военной среды. Потому что он является военным интеллектуалом с очень большим таким гуманитарным и гуманистическим наполнением. Он философ, он геополитик, он метафизик. В смысле, он мистик, он наполнен учениями обожения мира, вселенной. Это редкое сознание в наше время. Среди военных оно вообще исключительное, почти небывалое. Поэтому повторяю: всё, что исходит от Ивашова, является неповторимым, драгоценным и для него суверенным.
Это заявление, которое он сделал — я его несколько раз посмотрел и я подумал… То есть я не в праве его отвергать, не вправе осуждать, у меня нет никакого желания им восторгаться, солидаризироваться с ним. Я просто подумал, что мы живем в эти месяцы в ужасном информационном пространстве. Наше общественное сознание исковеркано, изуродовано. Мы все стали истериками, все стали психопатами. Мы живем среди войны идей, нервов, психопатий, маний всевозможных. Просто мне кажется, что в этих условиях у Леонида Григорьевича нервы не выдержали, и это результат его такой повышенной возбудимости.
Причем не он один в этих состояниях прибывает — многие из моих друзей не понимают, что происходит, и готовы рвать на себе волосы. Что касается меня, я, конечно, тоже не железный. Я тоже часто пребываю в растерянности, в недоумении. Иногда паника меня охватывает, в том числе и военная паника охватывает меня.
Но мне всё-таки кажется, что если страна находится накануне войны, если у нас военная ситуация, если нам действительно предстоит война, то государственнику — может быть, военному государственнику, — негоже произносить такого рода речи или делать такого рода заявления, даже если в этих заявлениях есть истина, экзистенция и правда. В русской традиции, конечно, военной, нравственной и политической — не кидать камни в государство в момент, когда оно переживает очень опасные и грозные времена.
Поэтому я считаю, что это заявление и выступление Ивашова — это дело его сознания, его этики, его миропонимания. Но ни я, ни многие мои коллеги из Изборского клуба не готовы были бы разделить с ним эту точку зрения.
О. Журавлева ― Но подождите, генерал-полковник Ивашов говорит о том, что война не случается сама по себе. Войну кто-то развязывает. И он выступает против того, чтобы эти войну развязывали. Он, как военный интеллектуал, как мне кажется, и геополитик, о чем вы сказали, понимает, о чем речь. Так же, как его коллеги, которые солидаризируются с этим заявлением. Может быть, они знают чуть больше, чем вы, и поэтому делают такие заявления?
А. Проханов ― Может быть, они знает всё. Но моя реакция на сегодняшние процессы заключается в том, что я не знаю ничего. Я не кокетничаю. Я не знаю, какое таинственное существо находится там, в глубине всех этих процессов. Что оно делает внутри — в Европе, за океаном, внутри России? Кто это оно, которое выпускает на поверхность такие страшные и грозные пузыри, от которых люди сходят с ума, хватаются за оружие?
Я не знаю, кто оно. Просто мне предлагают постоянно рефлексировать на то, что вылезают на поверхность,что подхватывают наши информационные глашатаи, что говорят американцы, что говорит Зеленский — то одно, то другое. То Макрон приехал, то Байден мерзавец и дебил, то он достаточно опытный политик, гораздо более сущностный, чем Трамп.
Вот я не хочу рефлексировать здесь, на этой волне. Потому что завтра, если я буду идти в канве с нашей официальной пропагандой, мне придется, может быть, обниматься с Зеленским или участвовать в перестройке № 2, когда откат от этой конфронтации с Западом будет такой, что НАТО придет не просто в Киев или на Украину, а придет в мою заимку, и там у меня будет расположена штаб-квартира НАТО.
Поэтому я повторяю: я очень сдержан и не хочу исследовать вопрос, кто его развязывает, кто в этой войне прав, кто неправ — я вижу, что что-то происходит, случается что-то грозное. И это грозное затрагивает мою страну. Как оно затрагивает, я тоже до конца не понимаю. Заставляет ли десантироваться на Крещатик или заставляет мою страну блефовать этой войной. Что-то там происходит. Но в любом случае, я, как государственник, никогда не позволю себе нарушать вот эту государственную этику. Я присягал своему государству и я остаюсь верным.
О. Журавлева ― Скажите, а вы разделяете государство — вот это, которому вы присягали, — и руководство этим государством? Или это всё-таки одно целое?
А. Проханов ― Я считаю, что государство — это и руководство, это и народ, это и те, кто сидит в тюрьме, это и те, кто только что родился. Государство — это, конечно, огромная и кстати, тоже таинственная субстанция. Мы очень мало знаем о государстве. О государстве писал Ленин, о государстве писал…
О. Журавлева ― Макиавелли.
А. Проханов ― Да, Макиавелли. Но всё равно это всё не описано. Государство — это что-то таинственное, огромное, очень часто страшное, но и великое. Потому что если есть государство, есть и народ. Государство и народ — это вещи абсолютно связанные между собой. Когда исчезает государство, исчезает и народ.
Я пережил пору, когда у меня отобрали государство. Я жил во времена, когда у России не было государства, а значит, не было народа. Я живу в состоянии, когда у меня не было народа. Я сам был не народ. Я был даже не инородцем — я был каким-то странным плазмодием. Поэтому повторяю: государство — это явление огромное, грандиозное. Особенно русское государство.
Видите ли, в жизни государства (повторяю, русского государства — возможно, и другого государства) наступает один удивительный драматический момент, когда это государство начинает раздваиваться в себе самом. Оно начинает двоиться. Одна часть государства начинает уничтожать другую, как это было во времена перестройки. И тогда государственники теряются: какому же государству они должны служить? Тому, которое истребляется и уходит (в данном случае советское государство), или тому государству, которое сжирает прежнее государство и нарождается (то есть ельцинско-горбачевское государство)?
Вот этот выбор был мучительным и для близких мне людей, и для меня. Но я в конце концов достаточно быстро выбрал советское государство, которому, повторяю, я присягал, с которым связаны самые главные и важные события моей жизни, моей судьбы. А многие сегодняшние мои друзья присягнули тому, ельцинском государству, а потом бились головой об стену, каялись. «Как мы ошибались, как ты был прав!», — говорили и говорят они мне.
Поэтому этот момент раздвоения государства в себе самом — он мучителен. И я очень опасаюсь, что сегодняшнее государство вдруг начнет делиться в себе самом. Вдруг в сегодняшним государстве выделятся новые центры власти, сначала скрытые, а потом и явные, и наступит перестройка-2. Это будет трагический период в истории сегодняшней России.
О. Журавлева ― Вот скажите, Александр Андреевич, вы говорите, что вы присягали тому государству, своей родине (и моей, кстати, тоже родине) Советскому Союзу и остались с этим государством. Но его как бы не существует. Потом ельцинское государство, о котором вы говорите. Ему присягали другие люди, а потом они очень сожалели, как вы, опять же, описываете. А то, что существует сейчас — это что? Путин же тоже присягал и советскому государству, и ельцинскому, насколько я понимаю. А он кто?
А. Проханов ― Государство, в котором мы сейчас живем — это государство, в котором Россия восстанавливает свои традиционные формы. Россия после 1991 года, когда она потеряла государство, потеряла не просто территории — а она потеряла огромные территории. Она потеряла не просто 1⁄4 часть своего народа — мы стали разделенным народом. Россия потеряла не просто все свои потенциалы развития — заводы, научные учреждения, научно-техническую элиту, которая во многом либо ушла в чуланы, либо уехала на Запад. Россия потеряла вектор своего развития. В России перестал НРЗБ вектор. Ведь правильно великий Козырев, министр иностранных дел, говорил, что у России не может быть национальных интересов — они должны следовать за интересами американцев.
И вот то, что сейчас произошло — Россия опять обрела после 2000 года вектор своего развития. И вся мука и драма, в которой мы живем на протяжении нынешних 20 путинских лет — это контратака. Россия контратакует. Она отступала. Она ужасно, страшно бежала. Она убежала из всех районов мира, где она была. Она убежала с востока, с юга, с запада. Она бросила своих союзников, она открыла свои границы. Советский Союз был разрушен, стала разрушаться и эта Россия. Но сейчас Россия контратакует. Она прошла в этой контратаке довольно большое количество рубежей, выбила противника. Она из Крыма выбила. Россия вернулась на Ближний Восток.
О. Журавлева ― Она из Крыма выбила тогда сама себя.
А. Проханов ― Нет, она из Крыма выбила ельцинскую Украину.
О. Журавлева ― Вот как. Кравчуковскую. Так, что-то у нас опять начались проблемы со звуком. Я надеюсь, что мы сейчас попробуем как-то, возможно, телефонировать Александру Андреевичу, потому что что-то у нас изображение совсем погибло, а вот со звуком сейчас, надеюсь, как-то наладится.
Александр Андреевич? Нет, пока не слышно. Пожалуйста, вызвоните нам так, чтобы оно опять заиграло. Я же не зря начинала разговор со сверхмощного процессора. Потому что процессор у Александра Андреевича, физический его ноутбук как-то не очень оставляет нам возможности для нормальной связи.
Хотя, с другой стороны, мог ли кто-нибудь себе представить 20 лет назад, что Александр Андреевич Проханов будет выходить в эфир по удаленному телевизору? Даже вообразить себе невозможно. А вы говорите, всё только плохое, Александр Андреевич, появилось. Вот наконец-то появляется некий вектор развития.
Ну что там у нас со связью? Всё хорошо, звоним? Кстати, вы обратили внимание, что выросло целое поколение людей, которые не знаю, как звонить по дисковому телефону? И только мы, старые советские работники культуры, еще сохранили этот образ: позвонить — как будто бы по кругу покрутить пальцем. Александр Андреевич?
А. Проханов ― Да, Оля.
О. Журавлева ― Прекрасно, и мы вас слышим. Так вот вы всё-таки не ответили мне на один вопрос. Скажите, пожалуйста, какое же… Так, это всё нужно выключать, потому что это очень старый звук, который слушать не надо. Александр Андреевич, давайте всё-таки по телефону. Александр Андреевич?
А. Проханов ― Да-да?
О. Журавлева ― Вы не ответили на вопрос по поводу того, какое государство у Путина. Вы стали говорить про вектор в целом. Но ведь Путин — это советское государство, это ельцинское государство, это путинское государстве. У него-то что, какая у него страна?
А. Проханов ― Путин — это такая пуповинка, через которую энергии советского имперского государства таинственным, даже, может быть, каким-то мистическим образом перетекли в сегодняшнюю новую реальность. Путин — быть может, он сам не понимает, какую роль он осуществил. История избрала его для того, чтобы он принес вот эту формулу красной советской империи в сегодняшнее российское государство. И он восстанавливает эти реалии, эти формы, за что бывает очень часто бит.
Кстати, Путин сделал очень интересные вещи, когда пришел к власти. Когда он пришел к власти, он не просто уничтожил Хасавюртовский мир, выиграл чеченскую войну и прекратил отпадение от России Кавказа, а вместе с ним и многих республик Поволжья. То есть он восстановил суверенитет. Он не просто уничтожил террористическую экспансию, он не просто действительно восстановил заводы, восстановил обители по всей России, храмы. Он перенес из советского времени в нынешнюю Россию музыку гимна и красное знамя Победы. Конечно, это такой потрясающий мистический акт. С музыкой гимна была перенесена сюда огромная энергия этой победной послевоенной советской государственности.
О. Журавлева ― И вы считаете, помогло? Простите, пожалуйста, помогло? Давно уже гимн-то перенесли.
А. Проханов ― Конечно, помогло. Это было событие, которое выстраивало государство. А когда он перенес знамя Победы, эта идея Победы, идеология Победы была внесена в это рыхлое, хрупкое, строящееся государство. Сейчас эта идеология угнездились там, внутри государства. Это не просто стяг, не просто материя, ткань. Это огромная, такая глубинная сущность русской истории. Это победа побед. И она внедрена сюда.
Сейчас она просто требует того, чтобы, будучи вживленной, должна быть расшифрована, должно быть развита. Она должна обрести, с одной стороны, политологическую составляющую — ее нужно объяснить с помощью политологических формул: что такое идеология Победы. А с другой стороны, эта идеология должна быть объяснена и мистически, религиозно. Потому что, повторяю, слово «победа» («Ника») — это слово начертано на распятии. Христос — победитель. Царствие Небесное — это победа. Победа русской иконописи — этого огромного духовного порыва русских, который запечатлели в иконописи. То же самое и в архитектуре.
Поэтому у Путина колоссальная миссия. И повторяю, он эту миссию выполняет как никто, потому что другого человека не нашлось. В русской истории были искания. Они могли выбрать Немцова, они могли выбрать Аксененко, они могли выбрать Степашина. Она рыскала, эта русская история, и она остановилась на Путине.
О. Журавлева ― Скажите, пожалуйста, Александр Андреевич, тут вопрос от нашего слушателя — что называется, очень кстати: «Как вам кажется, Кадыров — будущий президент России — это реальность или фантастика?».
А. Проханов ― Я думаю, что это фантастика. Хотя почему бы и нет? Может быть, и я, когда достигну 90-летия, тоже стану президентом. Ничто не исключено, пока люди живы, пока они существуют. Тем более, что исторический процесс сейчас стремителен. Мир перекраивается с огромной скоростью. Эти европейские границы, в которые сейчас входят евро-страны — они все зыбкие, они дряблые. Пример Советского Союза показывает, что границы ничего не стоят. Поэтому как знать? Но пока что я понимаю, что разговор о Кадырове как о президенте России — он такой провокативный, чтобы демонизировать образ Кадырова, чем и занимается наша либеральная общественность.
О. Журавлева ― Послушайте, я скажу вам одну вещь. Мне кажется, что Рамзан Ахматович сам демонизируют свой образ получше всей либеральной общественности.
А. Проханов ― Но это вам только так кажется.
О. Журавлева ― Но вы считаете, что угрозы или обещания закопать в землю — это нормально?
А. Проханов ― Ну, я считаю, что это фигура речи, конечно.
О. Журавлева ― Но это же не просто фигура. Это одна из немногих политических фигур, которая когда говорит, что кого-то в землю закопает, обычно так и делает.
А. Проханов ― Я не знаю, я не видел этого. Кого же он закопал в землю? Я знаю, что он закопал в землю Гелаева, закопал в землю вместе Путиным Радуева, закопал в землю Масхадова. Он это сделал. Он закопал тех, кто являлся лютым врагом русской государственности и русской армии в том числе.
О. Журавлева ― Простите, Александр Андреевич, а государственность в вашем понимании, русская, допускает то, что врагов нужно в землю закапывать, а не судить, сажать, отставлять или что-то такое с ними делать?
А. Проханов ― Да нет там ничего такого, о чем вы говорите. Никого там в землю не закапывали. Там судят, там разбираются. Кого-то сажают, кто-то убегает. По существу, это частность. Что вы к Кадырову-то прицепились? Давайте прицепимся к покойному Ковалеву.
О. Журавлева ― Ох к нему цепляются! А как к Сахарову цепляются до сих пор.
А. Проханов ― Почему он во время чеченской войны призывал наших командиров сдаваться чеченцам?
О. Журавлева ― Он призывал отрывать им головы, скажите? Нет? Я же только об этом. Я говорю об угрозе физического насилия, которая звучит именно с той стороны, а ни о чем другом.
А. Проханов ― Угроза физического насилия и насилие — это, во-первых, две разные вещи. А потом, угроза физического насилия абстрактно не рассматривается. Она должна рассматриваться в условиях тотального насилия, которое было осуществлено над Советским Союзом и над Россией. И мы хлебаем сейчас это пойло, жуткое, кровавое, которое было затеяно в 1991 году. В частности, сегодняшняя украинская драма — это ельцинское событие. Мы хотим сражаться за целостность России, возвращать утраченные русские земли, а за спиной у нас стоят храмы Ельцина. Храмы человека, который погубил Советский Союз. И он по-прежнему остается эмблематической фигурой. Это всё издержки несовершенства нашего государства.
О. Журавлева ― Подождите, вы сейчас сказали, что мы хотим возвращать наши земли. Вы имеете в виду, что Украину возвращать? Или какие земли?
А. Проханов ― Почему? И Францию, конечно — там, где побывала нога русского солдата. «Бистро», «туда», Елисейские Поля — это всё наши земли, конечно.
О. Журавлева ― Конечно. Сен-Женевьев-де-Буа — просто абсолютно русская земля.
А. Проханов ― Верно, где русская кость лежит, там и Россия.
О. Журавлева ― Ага. То есть, в принципе, перспективы у нас такие. Так что не так уж и неправ генерал Ивашов, выходит. Перспективы у нас именно такие, и нечего их стесняться.
А. Проханов ― С точки зрения генерала Ивашова, прав. А с точки зрения писателя Проханова, конечно, он неправ. Я думаю, что не стоит концентрироваться на теме Кадырова. Есть и другие…
О. Журавлева ― Послушайте, согласитесь, что упреки в том, что Россия готова развязать войну вполне обоснованы.
А. Проханов ― Я не думаю. Это не так. Путин же сказал, что сегодняшняя Россия понимает: потенциал России НРЗБ. Что мы, самоубийцы? Нет, конечно.
О. Журавлева ― Вас тут спрашивают еще об одном: «Как вы думаете, величие державы или материальное благополучие семьи – что важнее для обычного русского человека?»
А. Проханов ― Русская история повторяет, что благополучие державы важнее благополучия семьи. И когда благополучие семьи становилось приоритетом – исчезала держава и разрушались благополучия огромного количества семей. Возникали смутные времена, где истреблялись и богатства, и люди, целые эпохи исторические. Поэтому приоритет государства.
О. Журавлева ― Просто в этом списке ценностей как раз указана гражданственность, коллективизм и все такое. Но и семья там тоже присутствует как важная ценность. Поэтому нет ли здесь какого-то противоречия? Видимо, для вас нет. Граждане наши преимущественно должны стремиться к благополучию и величию державы.
Скажите, пожалуйста, как вам кажется, приезд Макрона в каком свете выставил нынешнюю ситуацию? Сам Макрон считает, что он прекрасно поговорил и предотвратил конфликт, и эскалация прекратилась, потому что он так здорово поговорил с Путиным. А вам как кажется?
А. Проханов ― Мне показали сегодня картинку (эти картинки называются «жаба»): Макрон стоит с растрепанной прической и выдранными волосами, под глазом фингал и он говорит: «С Путиным хорошо поговорили».
О. Журавлева ― Но это ваш идеал, я так полагаю, все-таки всех международных переговоров.
А. Проханов ― Все что произошло между Макроном и Путиным – это просто ситуация, один из моментов. По нему нельзя судить о том, что на самом деле происходит в той глубине, о которой мы говорим. Сейчас можно говорить: «О, наконец-то разрядка, наконец-то облегчение. Шаг в сторону формата Нормандского. Наверное, немножко все рассосалось». Но это брехня. Завтра произойдет нечто другое – и все изменится.
Ясно, что на Путина действует множество всяких факторов. Первый фактор, который действует на Путина – это его внутреннее, глубинное, мессианское ощущение своей роли, знание того, что он НРЗБ в историю и в русскую судьбу для вот этой контратаки, которую он осуществляет весьма успешно.
Второй очень мощный фактор. Конечно, он строил государство, ельцинское государство, когда он был еще премьером, а потом стал президентом, из подсобного материала. Он не мог это государство строить из советских чиновников партийных. Они все сгнили, они все пришли из 1991 года разрушенные, многие из них были уже просто предатели, они червоточили. Они не были материалом для строительства государства.
Не были материалом для строительства государства и армейцы, военные, язовцы, которые профукали страну, которые, по существу, так бездарно вошли, а потом ушли из России. Либералы, гайдаровцы, которых Черномырдин называл «юношами в розовых штанишках», они тоже не были готовы для создания государства. Это были студенты, комсомольцы, говоруны, высшие научные сотрудники.
Он искал, из чего создать это государство. Он создал его прежде всего из близких ему людей. Мы их называем «люди кооператива «Озеро». Это были предприниматели, это были такие во многом лихоимцы, которые сумели в это чудовищное бесхозное время выжить, составить начальные состояния. И он это государство строил из близких и понятных ему людей – из спецслужбистов, в основном из СВРовцев. И он это государство построил.
И это государство несовершенно. И в этом государстве существует такой, как мне кажется, нарост как вот эта олигархия сырьевая, для которой Россия – это, конечно, просто плацдарм для приобретения средств. Они все другие. Они там. Они нерусские. Они являются примером расширения НАТО не на Восток, а расширения НАТО в пределах Садового кольца все шире и шире вплоть до кремлевских башен и кремлевских дворцов и кабинетов.
Поэтому, конечно, Путин является равнодействующим этих и многих других сил. И судить его нужно только зная все эти равнодействующие и сверяя эти равнодействующие с теми равнодействующими, которые в вашем сердце, Оля, или в моем сердце. Это все очень субъективно.
О. Журавлева ― Скажите, Александр Андреевич, а вот кто из этих то ли лихоимцев, то ли спецслужбистов выбрал вот эту тактику репрессий против всех, кто что-то пискнул, что-то там вякнул, где-то объединился, вышел там какой-то садик защитить или, того пуще, на выборы пошел? Чья эта идея, как вам кажется? И плодотворна ли она?
А. Проханов ― Я думаю, что вот эта идея против расширения НАТО внутри России… Это грубо, конечно. Там вещи более тонкие и более индивидуальные.
О. Журавлева ― Еще раз, пожалуйста. Прерывается. Да что ж такое-то? Что ж наши суперпроцессоры-то настолько плохо работают в наших заимках и интернет, и конкретные приборы, что просто тоска, просто тоска. Александр Андреевич, ку-ку. Есть ли звук? Отключите видео, дайте звук. Что-нибудь сделайте, пожалуйста, дорогие прошаренные коллеги. По телефону не отвечает. Ну, может, по граммофону попробуем. Давайте еще раз попробуем связаться, а то у нас что-то не очень.
Мне, кстати, больше «жаба» понравилась, когда за большим столом Путин сидит с Макроном – на самом деле, вы же понимаете, это как раз то самое прекрасное расстояние, которое так помогает не заразиться ковидом – и надпись такая: «Передайте соль, пожалуйста». Вот это мне очень понравилось. В этом что-то есть. Кстати, очень интересно. Меню этого приема обсуждали. И там предложено прекрасное русское вино из тех самых сокровенных мест.
Александр Андреевич. Александр Андреевич, где вы? Алло-алло.
А. Проханов ― Але.
О. Журавлева ― Ура, я вас слышу. Прекрасно.
А. Проханов ― А на чем я прервал свой пассаж?
О. Журавлева ― Вы объяснили, что вот эти противоречия ужасные существуют, потому что набрали с бору по сосенке для государства. Я про репрессии вас спросила и про то, кто это придумал и почему это так работает.
А. Проханов ― Да, я вот вам сказал, что эти репрессии направлены против расширяющегося НАТО не на Восток…
О. Журавлева ― Нужно выключить меня, и тогда будет Александр Андреевич один.
А. Проханов ― Это безумие какое-то.
О. Журавлева ― Да, запаздывание сильное. Давайте вы как-то будете говорить только в трубку, и не будет слышно всего остального. Я бы хотела, чтоб там у вас динамик был выключен, если это возможно. Александр Андреевич.
А. Проханов ― Да, да, да.
О. Журавлева ― Вы говорите, что это все против расширения НАТО на Восток, в смысле в пределах Садового кольца. Правильно? Но так ли это, когда речь идет о каких-то девочках, феминистках, каких-то мальчиках, которые играли в «Minecraft», о каких-то еще совершенно случайных людях, которые совершенно точно никакого бизнеса не ведут, никакого НАТО, ни в какую политику не лезут? Почему против них-то репрессии?
А. Проханов ― Я вам объясняю, что это. Это расправляются с либеральными вот этим вот субстратом, либеральным планктоном, который достался Путину с 90-х годов. Просто самые крупные фигуры были уже устранены: либо их устранила сама история, как Гайдара, либо их убили, как Немцова. А иные остались здесь в ослабленном виде. Главная фигура вот этого антипутинского движения сидит сейчас. Я имею в виду Навального. А вся среда, все это поле живет. И, видимо, эти репрессии НРЗБ источника того, что для Путина является угрозой «оранжевых революций», угрозой НРЗБ влияния. Поэтому я и говорю, что Путин расправляется с сором, с мусором 90-х годов, которые достались ему.
О. Журавлева ― Объясните мне, Александр Андреевич, почему в сор попадают совершенно не связанные никак с политикой люди: люди, которые рисовали какую-нибудь обнаженную натуру, люди, которые фотографировались на фоне какой-то церкви, еще кто-то? Эти люди даже не слышали о Навальном и про НАТО тоже не слышали,
А. Проханов ― Я и говорю, что это удар по вот этому либерализму без границ. Они же фотографировались на фоне церкви не в смокингах, не с сигарой во рту, они с голыми задницами. Это был эпатаж. Это была рискованная игра. И они знали, что они рискуют. Мне кажется, что когда их арестовали, они испытали некоторое такое даже садистское наслаждение.
О. Журавлева ― Да что ж такое-то? Это мучительная процедура связи с Александром Андреевичем.
А. Проханов ― Я вас слушаю.
О. Журавлева ― Прекрасно, прекрасно. У вас осталось буквально пара минут. А слышно вас не очень хорошо. Александр Андреевич, но вы-то за то, чтобы побольше сажать?
А. Проханов ― Да нет. Я, вообще, человек НРЗБ страдания, потому что я стольких людей видел за решеткой. И близкие мои были за решеткой. То, что я говорю, я иногда говорю абстрактно, отстраненно. Я пытаюсь это объяснить, а не солидаризируюсь с этим.
О. Журавлева ― То есть вы понимаете, для чего нужны репрессии, но не поддерживаете конкретные из них.
А. Проханов ― Я понимаю источник этого давления, но, конечно, не стал бы ходить с обысками.
О. Журавлева ― А хватать свидетельницу, чтобы ее срочно доставить на допрос, а потом и посадить на некоторое количество суток?
А. Проханов ― А вот это мое, да. Здесь уж мне не отказывайте в удовольствии.
О. Журавлева ― Вы знаете, Александр Андреевич, тем не менее, судя по вашим пока еще таким либеральным взглядам на борьбу политическую, вы, может быть, были бы и лучшим президентом.
А. Проханов ― Оль, спасибо.
О. Журавлева ― Ну, прекрасно. Я вам желаю здоровья и очень желаю наладить связь из вашей заимки, и чтобы к вам почаще приезжала какая-нибудь продвинутая молодежь, и связь становилась только лучше со временем.
А. Проханов ― Спасибо, милая.
О. Журавлева ― Спасибо вам, Александр Андреевич. Будьте здоровы. Всего доброго. Меня зовут Ольга Журавлева. И на этом позвольте проститься. Спасибо всем, кто выдержал эфир с такими лоскутными, я бы сказала, попаданиями в оный эфир. И спасибо всем, кто писал в чате. Вам тоже большой привет. Всего доброго.
