ЕФИМ ЧЕСТНЯКОВ: Не профанировать русскую душу
19 ноября 2009 года в Институте динамического консерватизма прошел семинар, посвящённый творчеству русского мыслителя, художника и поэта Ефима Васильевича Честнякова (1874 — 1961). Доклад на семинаре под названием «Антиутопии профетического искусства Ефима Честнякова» делал поэт, исследователь и издатель Честнякова Руслан Евгеньевич Обухов. Вел заседание и дискуссию директор ИДК по программам Михаил Васильевич Демурин. Предлагаем Вашему вниманию стенограмму семинара с уникальными иллюстрациями из музея Честнякова в Шаблове Костромской области и Костромского художественного музея.
Демурин М. В.:
Рад приветствовать всех друзей и коллег, собравшихся на нашу сегодняшнюю встречу. Она посвящена одному из тех явлений русской традиции, значение которых с годами не просто не ослабевает, но усиливается. В таких явлениях, и об этом мы уже неоднократно говорили на встречах в нашем Институте, всегда есть – главное только это увидеть – многое из того, что более чем поучительно для нас сегодняшних. Тем более на том переломе времён, на котором нам Божьим промыслом выпало жить сегодня.
Я не буду, конечно же, предварять ничего из того, что будет нам рассказывать Руслан Евгеньевич собственно о Ефиме Васильевиче Честнякове, но хотел бы поделиться несколькими мыслями, в контексте которых, на мой взгляд, явление Ефима Васильевича Честнякова яснее соотносится с современной общественной и культурной жизнью, с нынешним состоянием умов.
Первое – это, конечно, духовность и праведность этого человека. Сейчас мы возвращаем в нашу жизнь многое из связанного с верой, но ещё очень далеки от того, чтобы говорить о настоящей русской духовности. У нас, например, получило весьма широкое распространение такое «двуединое» определение: «духовно-нравственное». Это чтобы нам немного полегче было. Чтобы можно было вести речь, главным образом, не о духовности, а о нравственности. А разговор о нравственности сводить к «облегчённому» варианту понимания греха с упором на ветхозаветные десять заповедей. Да и из тех акцентировать не все. Ефим Васильевич Честняков принадлежит к числу русских людей высочайшей духовности. Он жил преодолением собственного несовершенства, преодолением своего новозаветного греха, разговором со своей совестью. Такой взгляд на человека и мир хотелось бы постепенно возвращать в современную жизнь России.
Второе моё наблюдение связано с тем, что сегодня нас окружает обилие слов, идей, текстов, картин, фильмов, причём многие из них далеко не плохие. Значительная их часть несёт собственные смыслы, но эти смыслы, как показывает нам даже очень бедная на проявления человека современная жизнь, могут либо многократно усиливаться, либо многократно терять в своём качестве в зависимости от поступков их авторов. Жизнь Ефима Васильевича Честнякова в целом – это Поступок с большой буквы. Она разбита на большое количество поступков, каждый из которых по-своему значим и велик. От этого, на мой взгляд, всё, что создано им, — его картины, его стихи, его философские записки, приобретают особенно сильное звучание.
Поводом для следующей моей мысли об актуальности феномена Честнякова стал распространённый сегодня мировоззренческий подход, который, кстати говоря, проявился на одном из недавних обсуждений в этом зале. Идёт ли речь о деятелях культуры или искусства, обществоведах или философах, постулируется, что необходимо со своими произведениями или текстами находиться «в свете прожектора», или, как минимум, быть рядом с теми, на кого светит этот прожектор. Тогда и тебя увидят, и с твоим произведением познакомятся, твой текст прочитают, и твои мысли до кого-то дойдут. Жизнь Ефима Васильевича Честнякова совершенно правильно говорит об обратном. Дело в том, что эта жизнь «в свете прожектора» выхолащивает субъектность человека, уменьшает в размере его поступки. Соответственно, то, что от него исходит, теряет в качестве, в силе, в смысле. Мне кажется, это стоит иметь в виду. Текстов написано очень много, слов тоже очень много сказано. Надо писать более качественные тексты, надо обновлять понятия и так далее – всё это правильно, но в то же время необходимо думать о том, чтобы подкреплять сказанное поступками, собственной, как сейчас говорят, субъектностью. Ефим Васильевич Честнякова жил очень далеко от «света прожекторов», но жил и творил так, что, несмотря на все жизненные материальные обстоятельства, препятствовавшие этому, его образы и тексты дошли до потомков и становятся достоянием всё большего числа соотечественников.
И последнее. Удивляешься, как можно было сделать всё, что сделал Ефим Васильевич Честняков, прожить такую праведную жизнь, стольким людям помочь, остаться таким человеком, каким он остался к концу жизни, в России, прожив безвыездно с 1915 по 1961 в деревне под городком Кологривом в Костромской губернии год, пережив всё то, что он и любой другой житель русской деревни пережили в эти годы. Как в этих условиях сохраниться физически и сохранить свою душу? Жизнь Ефима Васильевича даёт ясный ответ на этот вопрос: Спаситель и Богородица. Они всегда были рядом с ним, и, думаю, ни у кого нет сомнений по поводу того, какой энергией он питался.
С удовольствием передаю слово Руслану Евгеньевичу Обухову – человеку, многими трудами которого творчество Ефима Васильевича Честнякова возвращается русским людям.
Р. Е. Обухов. Доклад: « Антиутопии профетического искусства Ефима Честнякова».
Рассказ о Ефиме Честнякове можно начинать с любого места его биографии или творческого наследия. Их протяжённость в прошлое и в будущее концентрируется в каждом факте настоящего и является единым. Эту удивительную способность быть сразу во всех пространствах и временах он не просто демонстрировал, он был таким. Таким было его искусство, и его поступки были такими. Каждое будущее, проходя через настоящее, сразу становится прошлым. И критическое сознание вдруг приходит к выводу, что будущего как такового будто бы и нет. Или скажем так: прошлое и будущее – это единый момент существования.
Ефим Васильевич Честняков родился в 1874 году.Умер – в 1961-ом.
Его творческая деятельность непосредственно как художника и поэта, закончилась где-то в конце 1920-х – начале 1930-х годов, когда он стал физически слаб, остался совсем без какого-либо имущества, которое могло бы поддержать его творческую работу. У него уже не было ни красок, ни холстов, ни бумаги. Кормился тем, что подавали соседи и приходящие за лекарской помощью крестьяне.
И, тем не менее, ему была дана долгая жизнь – почти 88 лет.
Не правда ли любопытно: почти две бесконечности? Две горизонтальные восьмёрки – два знака вечности, поставленные дыбом!
Чем жил этот человек ещё тридцать лет? А ведь это была творческая личность! И когда я спрашиваю: «чем жил?», я не имею в виду кусок хлеба или стакан молока. Он длил свою жизнь (и длит свои вечности) любовью и самоотвержением ради людей. Каждый день для него был днём бескорыстного служения. И когда говорят, что Ефим Честняков был несчастен, что у него была не жизнь, а наказание, не состоялся-де он художником и поэтом, я с этим не соглашаюсь. Он…был счастлив!
Так счастлив рыцарь, погибающий на ристалище за свою Прекрасную Даму. Ефим Честняков был по природе своей поединщиком, всю жизнь был поединщиком, и поединок его был бескомпромиссным и победным. И в этом – успех.
В 1968 году плановая летняя экспедиция Костромского художественного музея была в Кологривском районе Костромской области, где искала раритеты народной жизни: самовары, иконы… Возвращались учёные искусствоведы совершенно обескураженные по той простой причине, что дикие искатели уже всё выгребли… из самых забытых углов крестьянских изб… Умеют же! И вдруг на лесовозной дороге встретился им человек и говорит: «Разве что у нас в Шаблове жил старик Ефимко. Рисовал, глинянки делал. Он у самого Репкина, говорят, учился».
На «Репкина» музейщики, конечно, отреагировали. Завернули в Шаблово… и обнаружили в родной деревне Ефима Васильевича Честнякова, все те, основные, картины, которые сейчас представлены в постоянной экспозиции Костромского художественного музея. Руководителем этой исторической экспедиции была Вера Николаевна Лебедева, организатором дальнейших регулярных поисковых походов и их участником был Игнатьев Виктор Яковлевич – директор музея.
С понебьев, из-за застрех, из закутьев, подполий и сараев доставали, несли, отдавали созданное Ефимом Честняковым без платы… Теперь уже не так. Если что – платите денежки… и немалые…
Отметим особо, что искусство Ефима Честнякова смогло предстать перед очами потомков только после великой реставрации, которую провели советские специалисты под руководством Саввы Васильевича Ямщикова в начале семидесятых годов.
***
Ефим Васильевич Честняков при всём разнообразии своих талантов называл себя художником. Живопись была любимейшим его занятием (или, как он говорил, – «займищем»). Но, вероятнее всего, ещё и потому, что слово «художник» было для него собирательным именем Мастера, созидающего новые формы красоты посредством любого из возможных на земле видов художественного творчества. Художник был в его понимании демиургом – создателем новых миров средствами искусства. И мы будем его именовать художником, прежде всего, в расширительном смысле, – как творца нового мира, но также и более узком – профессиональном.
Для русского искусства творческое наследие Е.В.Честнякова было обретено лишь через семь лет после его смерти, как мы только что отметили, – в 1968 году. Сначала он стал известен современному обществу именно как художник, затем – как словесник, и это было повторением процесса его прижизненного роста в русском культурном поле начала XX столетия.
И так же, как при жизни, профессиональный художник и словесник («словесность» – так любил он называть свои литературные занятия) как-то сразу объединились в одну творческую личность, и произошло это в русском фантазийном мире, где царствуют сказка, балладный романтизм, дидактика философской притчи и неистребимая вера в торжество добра и справедливости.
Так было задумано Ефимом Васильевичем при жизни: словесник писал сказку – художник иллюстрацию к ней; и наоборот: художник писал картину – словесник рассказывал её в стихах и прозе на языке кологривской лексики, или же разыгрывал незатейливое театральное представление ряженых и куколок из обожжённой и раскрашенной глины.
Вслед за живописцем-словесником проявился в том же лице художник-мыслитель, мобилизовавший фантазию на каторжную работу по строительству универсальной культуры.
Начнём, однако, с начала: рассмотрим этические основы русской сказки в интерпретации самобытного русского сказочника Ефима Васильевича Честнякова.
***
Центральным символом-ориентиром в этом деле для нас будет сказка для детей младшего возраста «Чудесный яблок» и соответствующая ей – живописная картина «Щедрое яблоко».
В сказке всё очень просто, как в жизни. Небольшая сказка, детей утомлять ни к чему. Не так ли? Ну, а я расскажу ещё короче и как бы своими словами, и с прицелом на сознание взрослое. Ефим Васильевич меня не оговорит, он сам любил игровой экспромт.
Итак, пошёл дедушко в лес дрова рубить и видит: стоит старая-старая яблоня, а на ней большущий и красивый своей зрелостью яблок. Удивился и взять хотел. Не получается – яблок крепко за ветку держится. Или она его не отпускает?
А двое в лесу, филин да тетерев, над ним подшучивают: не унести тебе яблок, и на лошади не увезти, и на четвёрке лошадей тоже. Впрягайтесь сами все, до-выгреба, сколь вас найдётся в избе. Дед домой сходил и вернулся на лошади, в ондрец запряженной. Под яблоню возок задвинул, чуть к яблоку притронулся, и яблок упал прямо в ондрец. Дед понукает, лошадь упирается, дед помогает ей, а сдвинуть с места не могут. А те, двое в лесу, опять насмехаются: говорили, мол, впрягайтесь все, сколь вас в избе найдётся. (Далее по авторскому тексту).
Приехал и говорит старухе, да сыну с женой:
– Пойдёмте со мной в лес, нашёл диковину, сами увидите.
Пришли и не могут тронуть, как ни стараются.
И пошла баба в деревню, привела всех ребят – парнеков и девόнек.
И только нянька с самым маленьким дома осталась… Все запряглись и стараются… Но ондрец не идёт.
– Ха-ха! – сова засмеялась.
А тетерев квохчет:
– Кто дома остался?
– Да маленький с нянькой там.
– Нужно и их.
Ушли за теми. И нянька пришла в лес, на руках держит маленького. Сама наваливается на ондрец и свободной рукой помогает везти, и маленький ручонками прикасается. Все подсобляют – и поехал ондрец.
– Ха-ха-ха», – засмеялось в дупле…
А тетерев на берёзе:
– Кво-кво…
Привезли домой яблок, и вся деревня сбежалась глядеть:
– Кто вам дал? – спрашивают.
– Бог дал, – отвечает дедушко
Почали. Стали пробовать: сладкий, душистый, рассыпчатый.
«И мне, просят, и мне!» Дедушко даёт всем.
Вся деревня наелись, похваливают: такого-де дива не слыхивали.
И ели дедушко и баушка, мужик и баба, и ихние ребята – парнеки и девόньки… Кушали сырым, и печёным, и в киселе, и перемёрзлым, когда пришли холода.
Соседям всем завсегда давали, особенно, кто захворает. И хватило им яблока на всю осень и зиму до самого Христова дня.
В центре внимания сказочника библейский символ: плод на дереве познания добра и зла. Он прекрасен и обещает наслаждение и сытость здоровым и здоровье хворым. Таким он представлен словесно сказочником и на картине – художником.
Спросим: почему художник подвёл нас к нему в лесу, а не в саду-огороде, к примеру, этого же самого деда? Чем-то, видимо, отличается он от яблока, который растёт в саду-огороде. Чем? И отвечают ли на этот вопрос взрослые и дети? Да, отвечают. Поволновавшись немного от неожиданности вопроса, отвечают и, подчас, достаточно полно… и взрослые… и дети. И как радуются, когда вдруг почувствуют на уровне подсознания: то, о чём они догадались прекрасно и объединяет их.
И думать нечего. Яблоня и яблок в лесу – дар природы и никому не принадлежат, они общие. Они такие же, как ручей, который бежит под горой Шабалой – «сразу общий и ничей». Этим он, яблок в лесу, и отличается от репки в огороде, что «посадил дед репку», и она, репка та, – дедова, а яблоню в лесу никто не сажал, и она и её яблок ничьи – Боговы.
Но это ещё не вся мудрость чудесного яблока.
Какое превосходное качество принципиально будет отличать плод, вызревший в лесу от такого же прекрасного плода в саду-огороде любого человека земли? Не всегда удаётся дождаться ответа на этот вопрос, он глубже запрятан в подтекст сказки и совсем не видится в игре масляных красок на художественном полотне.
Но ответ есть. Щедрость лесного яблока имеет превосходную степень в сравнении с любым яблоком частного землевладельца, ибо щедрость божьего яблока беспредельна, как беспредельны плодородная сила природы и любовь Бога к своим чадам. А люди! Что люди? Один поделится только с самим собой, другой – с женою своей и детьми своими, третий добавит к семейному кругу друзей своих и, может быть, соседей своих… Есть и такие, что готовы весь мир оделить тем, что есть у них… да где они столько добра возьмут? Ущербна людская щедрость. Не так ли?
А божьим яблоком дед делился с людьми в доступной ему окружающей вселенной «до Христова дня».
Кто-то уже спешит поделиться своей проницательностью: да это же «Репка»! Так-то оно так, но… Федот, да не тот.
Фольклорный сюжет сказки о репке Ефим Васильевич переводит в режим библейского предания. Назидательную дидактику о необходимости объединять усилия в совместном труде освобождает от иносказаний и обращает призыв напрямую к людям: «все до-выгреба!», и дополняет проповедью справедливого распределения результатов этого труда: «соседям всем завсегда давали, особенно, кто захворает».
Не вздох облегчения слабых стариковых помощников: «вытянули репку!», но звучит призыв к объединению, как беззаветное требование окружающего пространства. Ха-ха, гудит таинственный лес, насмехается мудрая сова. Опять не все пришли, бестолковые! Все до-выгреба!
Реализация божьей благодати на земле зависит от этого единения. «И маленький ручонками прикасается»! Казалось бы, чем может помочь это касание. Но ведь поехал же ондрец! Взглянем на роль младенца в настоящей работе. Не уж-то приравняем его участие в реализации божьей благодати к нечаянному физическому усилию мышонка в деле с репкой?
Младенец на руках няньки, он беспомощен в настоящем, но он ведь будущий человек, он человек из будущего, он – само будущее.
Ефим Васильевич говорит и показывает нам: устремления людей настоящего времени могут достичь благой цели лишь при одном условии: – если они получат поддержку будущего, и это закон. Настоящее, будущее и прошлое — единый момент жизни.
Сказка «Щедрый яблок» была напечатана в 1914 г. Картина «Чудесное яблоко», всего вероятнее, написана до 1914 г., но после революционных событий 1905 – 1907 годов. А потом были мировая война, отечественные смуты 1916 — 1917 годов, гражданская война, пролетарская диктатура… и крах социалистического строительства в России.
И вот мы сейчас задним умом мудрствуем лукаво. А ведь Ефим Васильевич предупреждал, рассказывая свои детские сказки!
***
Идеологический арсенал Ефима Васильевича велик и совершенен. Им оснащены расчётливо и стихи, и проза, и живопись. Остановимся на живописи подробнее.
Реставраторами эта картина названа так: «Сказочный мотив». Типичная для Честнякова палитра красок, тёплый зелёный фон… Типичная тема: крестьянский быт и сказка, соединённые вместе. Интересная вещь!
В центре картины молоденькие девушки сидят, прядут, поют песенки. Подростковые посиделки… Всё происходит внутри одной избы, в светлице… Как же в неё попали и мальчишки, которые сидят на овине, и этот вот – на скамейке, и сказочная процессия ряженых, идущая вот там, немного поодаль – в углу той же светёлки? Из терема, который стоит тут же, выглядывает девушка… рядом прописана церковная колокольня. Пол – из цветных лоскутов, и через них прорастают чудесные растения, не имеющие конкретной ботанической формы. И всё это происходит внутри деревенской избы. Всё как бы условно, но и натурально очень.
Скажите, как это может быть?
Мы поймём это, если найдём ключ к разгадке художественного мышления художника. Он здесь – ключ ко всему творчеству Ефима Честнякова.
Ефим Васильевич писал не просто действительность, но действительность, отражённую в сознании героев живописного полотна и окрашенную фантазией своего любящегося сердца.
Вот посмотрите, как здесь тонко обусловлена психология ребёнка.
Когда рождаются наши дети, их мир ограничен колыбелью, комнатой, в которой качается колыбель. Потом их выводят на улицу, и мир их расширяется. Или скажем так: он ограничивается уже бόльшим пространством – селом или городом. Вот мы вошли в лес… поднялись на речные кручи – мир становится просторней. Движется человек от предела к пределу, вмещая чудеса новых миров… И вот уже его пространство, а, значит, и время – беспредельны! И, когда он возвращается в свою комнату – в свой космический корабль, обеспечивающий защиту его биологической жизни, — его новый внепространственный и вневременный мир входит в неё вместе с ним.
Это и есть первый ключ к расшифровке «диковин» Ефима Честнякова: мир человека везде и всегда с ним, он там и тогда, где человек в данный момент работает, чувствует, мыслит.
На картине «Сказочный мотив» в трёхмерном пространстве избяной светёлки художник рисует мир деревенской детворы как отражение их знания о своём пространстве.
Но это только одна сторона нашего анализа. На экскурсиях перед этой картиной задавал экскурсантам такой вопрос: «Есть на картине фигура, которая категорическим образом отличается от всех других – что это за фигура?»
Надо сказать, что взрослые дольше искали её, дети находили быстрее. Вот она! Это девόнька, но она – не крестьянский ребёнок! Это же – фея, она золотом сияет, и на голове-то у неё – корона. А в руках-то… в кулачке – букетик чудесных ягод – дар, который она принесла своим земным подружкам и дружкам.
Видите – такой сюжет выписал художник. В музее на большой картине это особенно видно. Если вы мысленно продолжите взгляды детей, то увидите, что все они устремлены мимо феи. Её как бы никто и не видит! Вот и мальчишка на неё облокотился, а она ведь бесплотна, не так ли? Нет у нас ощущения, что он её стесняет. Смотрите, как интересно это сделано.
В центр всех реальностей, преображённых в сознании ребёнка или взрослого человека (и самого художника) Ефим Васильевич ставит фантазию. Фантазия – это фея-грёза, которая приносит аромат чудесного мира. В данном случае – аромат лесной землянички. Дивный аромат сознания и сердечного переживания крестьянских детей.
Так мы нашли второй шифровальный ключ к творчеству Ефима Васильевича. Красками и словами, в живописи и словесности, он пишет сказку, которая не сказка есть, но суть реальное состояние любой живой души. Ни одна живая душа не живёт без фантазии, без представления о мире гораздо лучшем, чем он явлен здесь на земле среди людей несовершенных. И этот мир всегда есть, и такая живая душа всегда есть – это мы с вами, и фантазия – это энергия, пролагающая пути в будущее.
Своё творческое кредо Е.В.Честняков постулировал так:
Фантазия – она реальна, когда фантазия сказку рисует – это уже действительность, и потом она войдёт в обиход жизни так же, как ковш для питья. И жизнь будет именно такой, какой рисует её наша фантазия… Гляди вперёд и покажи твои грёзы, и по красоте твоих грёз ты займёшь своё место…
***
А это «Cвадьба». Свадьба деревенская. Вдоль улицы два ряда домов. В одном ряду избы нарисованы в пропорциональных размерах, соотносительных с другими объектами художественного полотна: людьми, лошадьми, тарантасом… В другом ряду – выстроены маленькие игрушечные домики… и даже без крыш. В этом ряду художник как бы понизил деревню, поселил в ней малых детишек, старушечек-хлопотушечек, низших домовых духов, развесил гирлянды цветных флажков… И деревня стала смотреться как бы с двух уровней сознания: с одной стороны – по земному внушительно и добротно, а с другой – наивно и по-детски празднично. Так понимал свою деревню художник и выразил своё понимание доступными для зрителя символами. И нам при общении с миром, осмысленным художником Ефимом, для адекватного с ним сопереживания, необходимо включить своё символическое мышление. Нам оно от века дано для уловления тонких связей в окружающем пространстве, для более полного овладения им. Не об этом ли свидетельствует нить с флажками, связывающая единой радостью всех этих видимых и невидимых в грубом свете деревенской улицы существ.
Вот замечательная картина «Девушка играет на свирели». Простенький наивный сюжет. Овечки… Босоногая пастушка – непортретный облик… Но здесь опять с нами говорит Ефим – художник, поэт и философ. Человек, несущий свет.
Смотрите! Тёмный фон, пастушка играет на свирели. Ягнята и овцы. А найдите, пожалуйста, источник света. Вы, кстати, его и на других картинах не найдёте. Нет ни солнца, ни луны, ни лампы. Вы посмотрите, как это искусно сделано. Ведь надо суметь так сделать. Это умел Леонардо. Свет идёт изнутри. Это особенно чётко видно в музейном зале. Только не надо картину засвечивать электрическим светом, углубите её в просмотровом зале, дайте ей место подальше от окна…Свет есть в самой картине, он идёт из живописаных существ и направлен не на объекты картины, а на зрителя. Это тот божественный свет, который и в ягнёнке. А в человеке?! Эта картина о духовном свете, который исходит из человека и освещает мрак земной жизни.
Картина для сказки «Тетеревиный Король». Демонстрация планетарной, космической правды! Собрались мужики и бабы… А это юноша – Тетеревиный Король прилетел на Тетереве. Никакого удивления, никакого страха… Сейчас начнётся деревенский праздник. Барабанка, балалайка и свирель уже приготовлены…Толпа людская очарована добрым чудом… Мир един. Добро едино. А если прочесть ефимовскую эпопею «Сказание о Стафии — Короле тетеревином», почему бы Зелёному движению нашей планеты не учредить Честняковскую премию художникам и поэтам за заслуги в деле защиты окружающей среды?
Картина «Праздничное шествие с песней Коляда». Здесь много интересных деталей. Босоногих-то сколько! Есть и обутые… Есть такие –один лапоть одет, а другой не одет. Много деталей 
расшифровывать так и эдак, но важнее понять принцип.
Вот главный Колядун. У него, кстати говоря, на шапочке тоже корона, как и у феи на картине «Сказочный мотив». Он король шествия. Правда, тоже в лаптях. И смотрите: заплаты, заплаты, заплаты… Ну что, Честняков был таким странным художником, что не мог нарисовать свою деревню в праздничной одежде? Что, разве у крестьян, действительно, её совсем не было? А куда делись наряды от давней старины… Ну, ладно бы там один кто-то в заплатках, а то ведь всё крестьянское сословие разных возрастов, которое здесь присутствует, представлено босоногим и в заплатах. В чем дело?
Такой вопрос я задал его духовной ученице Ефима Васильевича старице Марии Васильевне Смирновой. «Он мне так говорил, – отвечает, — когда я ему жаловалась на свою жизнь: «Марьюшка, чего ж тебе не хватает-то? Тебе только заплатки не хватает!» «А в чём дело, Ефим Васильевич, какой заплатки?» «Да дело-то в том, что надо свою святость под заплатками прятать. Нечего её на показ людям выставлять».
Крестьянский народ в корне своём для Ефима Честнякова – народ святой И заплата является как бы символом, свидетельствующий нам: здесь не просто праздничная толпа, это царственный, единый в своей святости крестьянский народ.
Безупречна логика символов в картине «Слушают гусли». Молодой гусляр… босой… в простецкой одежонке… Как спокоен… будто бы он и не здесь, а как владеет окружающим пространством! Он опять же в заплатах – это святой человек. Да, это святой человек… И все, кто рядом: задумались, ушли вовнутрь себя или устремлены взглядом на него – на святого певца. Он магнит, притягивает необыкновенной мощью. И вот что важно: он то ли слепой, то ли сидит с опущенными веками. Во всяком случае – он незрячий, когда играет на гуслях, сосредоточен на внутреннем мире в состоянии медитации, молитвы. Почему окружающие так единодушны? Он играет на их сердечных струнах.
Не правда ли, есть в этой картине мощный символ? Удивительно, что никто не спрашивает об этом – ни экскурсанты, ни экскурсоводы. За мою бытность в музее никто не спросил и не высказался по этому поводу. Смотрите! У нашего гусляра доска с колками, а на колках-то натянуты не жилы, не струны, а ивовые прутья. Певцу народному не важен инструмент. Певцу народному важно умение прозревать в дух музыки, которой живёт его народ. Он, гусляр, поэтому и слепой, что физическое зрение ему для песни не нужно.
Ефим Васильевич, как только встал на свою стезю, считал искусство единственной возможностью разговаривать со всеми людьми сразу о великих духовных целях и путях к ним. Он был предан такому искусству навсегда и до последнего вздоха. Таков его гусляр.
***
Пролистнём слайды прекрасных «Крестьянских детей» и «Входа в город Всеобщего Благоденствия» (О картине «Город Всеобщего Благоденствия» и эскизов с ней связанных, в этой беседе говорить не буду. Эта картина совместно с изложением этических принципов универсальной крестьянской культуры, предлагаемых Е.В.Честняковым, она может быть предметом для отдельной полуторачасовой лекции).
Остановимся на картине «Дети и ангел». Ангел, невесомо стоит на земле – на деревенской улице… Кто его видит, кто встречает его и молитвенно простирает к нему руки? Ни одного взрослого человека. А дело в том, что в этом мире не дано взрослым людям-человекам того зрения, которым дети видят ангелов. Они такое зрение потеряли. Это постоянная тема Ефима Васильевича и в живописи и в стихах. Есть у Ефима Васильевича баллада «Марко — царь детей». Детям явились прекрасные феи, и предрекли им явление Марка – Святого пастушка, которого они коронуют на земное царство.
Ну, довольно же, народ,
Удивляться, толковать,
Поспешите-ка вперёд
Марка нашего встречать.
Так звали дети своих уже умудрённых суровой жизнью старших сородичей, и те будто бы отозвались на их зов.
Дети малые бежали,
Собирались старики,
Люди все в толпу собрались,
Рассуждают у избы…
И, однако же, в очередной раз небесного Святого не увидели.
Люди к детям обратились,
Обманули-де вы нас,
И обратно возвратились,
И надежды луч угас…
Балладу о прекрасных духах, витающих над родными просторами, поэт заканчивает уверенностью: Святой пастушок с дивной дудочкой своей, наигрывающей небесные мелодии, будет царствовать на земле.
И в других манифестациях своего искусства Ефим Васильевич неотступно постулирует неколебимую веру в торжество святой воли первичного, ангельского, сознания людей.
Дети с Грёзою придут
И на царство изберут…
