«БОРОТЬСЯ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ СОБОЙ»
Андрей Кобяков
Накопившиеся экономические проблемы вряд ли могут быть решены в считанные годы. Ключевым вопросом становится воля государства к осуществлению серьёзного прорыва в экономике. Надежды на его осуществление во многом связаны с идеями программных статей и выступлений Владимира Путина о созидании новой России и интеграции на постсоветском пространстве. Сегодня мы беседуем об этом с председателем правления Института динамического консерватизма, кандидатом экономических наук, доцентом МГУ им. М. В. Ломоносова Андреем КОБЯКОВЫМ.
– Андрей Борисович, уход от «сырьевой иглы», фактически означает новую индустриализацию страны, что займёт время, потребует осторожной выверенности управленческих и технологических решений, создания новой архитектуры и «этажности» экономики. С чего стоило бы начать?
– Существуют общие экономические закономерности, и заключаются они в том, что, чем более высокий «этаж» переработки сырья осваивает страна, тем большую часть добавленных доходов она себе оставляет. Это ещё и вопрос общего уровня технологического развития страны. А также вопрос перспективы нашего дальнейшего развития и качества структуры экономики.
Поэтому, несомненно, развитие перерабатывающих отраслей, в том числе в нефтегазовой сфере, является одним из приоритетных направлений в нашем развитии. Тем более что в изобилии имеются базовые основы для этого – в виде огромных в мировом масштабе объёмов этого сырья. И даже если мы предположим дальнейшее сохранение специализации на экспорте данных видов сырьевой продукции, то, при наличии развитой системы перерабатывающих отраслей, будет гораздо выгоднее вывозить продукты переработки нефти и газа. Что, кстати, доказывает опыт многих стран – как развитых, так и развивающихся.
Но дело не только в первичном переделе, то есть в переработке. Безусловно, имеются в этой сфере и более высокие «этажи». Основанные на дальнейшей работе с выработанными из сырья продуктами: скажем, нефте- и газохимия. В свою очередь, и они переходят в другие отраслевые или межотраслевые формы: например, фармацевтика.
То есть, по большому счёту, от темпов и качества развития перерабатывающих отраслей будет зависеть качественное изменение структуры российской экономики и, соответственно, её экспорта. Так что это приоритетное направление государственной экономической политики.
Если же размышлять в более широком контексте, – без машиностроения, без современной индустрии в целом невозможны прорывы в новые технологические уклады. Иначе отстанем, что называется, безвозвратно…
А ведь десятилетиями нам преподносили противоположный взгляд на эти проблемы: рыночные фундаменталисты навязывали исключительно монетаристские методы в экономике, говорили, что и народ у нас не тот, и слишком много у нас тяжёлой индустрии, и «шоковым терапевтам» всегда что-то мешало…
– Всё большее число государств нацелены на зону свободной торговли с Таможенным союзом (ТС) РФ, Беларуси и Казахстана; уже около 30 стран мира планируют в какой-либо форме участвовать в ТС. В бывшем СССР формируется и единое Евразийское экономическое пространство. Насколько эти тенденции, по Вашему мнению, отвечают экономическим и геополитическим интересам России, других стран Содружества?
– Сейчас в СНГ сложилась уникальная ситуация, которой надо пользоваться на все 100 процентов. В основе же этой ситуации, прежде всего, тот факт, что три лидера стран – главных участниц интеграционного процесса – России, Беларуси и Казахстана – Владимир Путин, Александр Лукашенко и Нурсултан Назарбаев – нашли полное взаимопонимание на личностном уровне. А в интеграционных процессах роль не только профессиональных, но и человеческих качеств руководящих политических деятелей важна как никогда.
После эйфории экономического «развода», в странах экс-СССР власти и бизнес поняли, что восстановление ещё советских и создание новых производственных цепочек позволяет оживить и уже оживляет национальные экономики данных стран. Это быстро увеличивает взаимную торговлю, создаёт новые стабильные рабочие места, повышает востребованность высококвалифицированных кадров, совместных научно-технических разработок. Такие тенденции особенно характерны для стран Таможенного союза, в котором достигнут пока максимальный уровень интеграции в экс-СССР.
Так что выгода здесь и экономическая, и социальная. Не говоря уже о том, что эти процессы позволяют коллективно противодействовать распространению, например, кризиса в еврозоне и в ЕС в целом на страны Содружества.
Хочу, в этой связи, подчеркнуть, что всегда со стороны России и её ближайших партнёров было тяготение к тому, чтобы обеспечить на пространстве Российской империи¸ а затем СССР, образно говоря, «квазиавтаркическую» экономику. То есть вполне самодостаточный и в высокой степени замкнутый экономический контур такого рода, который позволяет сводить к минимуму влияние зарубежных кризисов или конфликтов. Поэтому нынешние интеграционные тенденции на постсоветской территории обусловлены и экономической историей наших стран.
Есть общий фундамент, и это не просто единое экономико-географическое пространство. Это единая цивилизация или, используя термин Льва Гумилёва, суперэтнос. Если же его разрушить, последствия для всего мира будут непредсказуемы.
– Андрей Борисович, изменились ли сегодня Ваши оценки развития экономического кризиса на Западе и, прежде всего, в США, высказанные в Вашей совместной с М. Хазиным книге «Закат империи доллара…»?
– Не думаю, что те оценки требуют изменений. В США, например, это волны одного и того же системного кризиса, а не какая-то там повторная рецессия. Мировая экономика однозначно вошла в фазу, по-моему, длительной депрессии. Причём, с начала последней волны этого кризиса (то есть с 2008 года) абсолютно чудовищная цифра денег была вброшена в экономику в США, Евросоюза, ряда других развитых стран – ещё пару лет назад она оценивалась в 16 триллионов долларов, ничем, в сущности, не обеспеченных. И, говоря простым языком, американцы наверняка начнут снова печатать и «вбрасывать» в свою и мировую экономику колоссальное количество денег, причём обесценивающихся.
А первопричина кризиса – прежняя, как мы отмечали с М. Хазиным. Она заключается в тех огромных дисбалансах и эксцессах, которые постоянно накапливала американская экономика отнюдь не в рамках цикла низких учётных ставок с 2003–2004 года, как многие говорят в США, а гораздо раньше. Но никаких реальных шагов к исправлению этих перекосов не совершалось. А самый главный перекос состоит в том, что нынешний формальный экономический лидер Запада и мира в целом – США – по-прежнему живут не по средствам, демонстративно позволяя себе потреблять гораздо больше, чем они способны реально оплатить.
Все дисбалансы остались на своих местах, более того, финансовые эксцессы только выросли. Отсюда и высокая вероятность повтора острого глобального финансового кризиса, и неизбежность конца сформировавшейся с 1970-х годов мировой экономической парадигмы, основанной на виртуальных, ничем не обеспеченных финансах.
На мой взгляд, чем раньше страны поймут, что пора каким-то образом «уходить» от доллара, тем лучше будет для них и для мировой экономики в целом.
– Вы возглавляете институт, в названии которого присутствует словосочетание «динамический консерватизм». Очевидно, оно обозначает направление исследовательских интересов и, соответственно, концептуальное направление программных, конструктивных идей. Не могли бы Вы разъяснить суть этой концепции?
– Этот термин не новый. Ему, как минимум, 60 с лишним лет. Владимир Николаевич Лосский, выдающийся русский философ-богослов, применял этот термин для описания принципов наследования прошлого опыта в Церкви, в храмовой жизни и в жизни христианских общин. Он его употреблял в ряде своих работ. А систематически изложил своё понимание этого термина в статье «Предание и предания» (1952 г.). Словом, Лосский стоит у истоков этой концепции, хотя у него она носит религиозно-философский характер, а у нас – выходит далеко за эти рамки.
Теоретически близок к нам также ведущий теоретик Дональд Шон, который выпустил в 1970 году на основе радиолекций книгу «По ту сторону стабильного государства». В этой книге он говорит, что в современных условиях бурного развития и постоянных трансформаций люди и организации не успевают выработать какой-то адекватный ответ для того, чтобы сохраниться, точнее – сохранить свою идентичность. И поэтому он предлагает модель динамического консерватизма как «борьбу за то, чтобы остаться собой». Очень ёмкая формула.
И, в этой связи, – более развернутая, разъясняющая цитата: «Мы должны быть способны не только трансформировать наши предприятия в ответ на изменяющиеся ситуации и потребности, но также мы должны создавать и развивать организации, которые являются «обучающимися системами», иными словами – системами, способными постоянно изменяться». Фактически Д. Шон предложил некую концепцию не статичной, а динамичной коллективной традиции в развитом индустриальном обществе. В котором такая традиция непрестанно обновляется и меняется. Это далеко от Владимира Лосского, но, действительно, речь идёт о движении в том же направлении.
Идеология современного динамического консерватизма в России продолжает формироваться. Если же попытаться лаконично сформулировать суть принципа и модели динамического консерватизма, то это будет: во-первых, способность к обновлению без утраты идентичности, и, во-вторых, – резервирование, накапливание разнообразных ресурсов для решения неизвестных, предстоящих задач. Иными словами – это идея общественных преобразований на основе саморазвития традиции.
Файл-РФ, 5.12.2012
