Взлет в мировые лидеры Британии и сохранение ее исключительного, глобального значения и по сей день — урок всемирно-исторического значения.
Вдумаемся: эта страна (в отличие, например, от России) никогда не располагала исключительными ресурсами. Уголь был значим, но не более. Еще в начале XVIII века она не располагала ни колониальной мощью Испании, ни военной – Франции, ни экономической – Нидерландов; подорванная полувеком революций и войн, политически нестабильная и раздираемая религиозными конфликтами, она была просто бедна. За счет чего же она менее чем за век обрела могущество, стала «владычицей морей» и пионером промышленной революции?
Ключевые факторы — развитие науки и демократизм власти, позволивший применить ее достижения.
Истребление элит и открытый характер их пополнения
Источник внутренней демократичности власти (не мешавшей абсолютной жестокости к народу) — война Алой и Белой Розы (1455-1487 годы), в ходе которой английская знать вырезала сама себя и разрушила свою страну. Были уничтожены почти все принцы крови обеих боровшихся династий, почти все аристократы, английские рыцари и служилое сословие в целом. Число только убитых оценивается в 105 тыс.чел. – около 3,75% населения.
Богатства истребленной аристократии и рыцарства достались в основном торговцам (в том числе немногим рыцарям, уклонившимся от войны ради выживания и занявшимся торговлей, и разбогатевшим на спекуляциях крестьянам), которые стали покупать аристократические титулы.
Истребившая сама себя феодальная знать не могла противостоять формированию прогрессивного по сравнению с ней абсолютизма. В результате переход к нему произошел быстрее и проще, чем во Франции или Испании. Абсолютизм опирался на мелких и средних дворян (в том числе бывших торговцев), сражавшихся в войне не за свои убеждения и даже не против врагов, а за покровительство «своего» лорда-протектора, — на место которого после истребления феодальной знати пришел непосредственно король.
Интересным следствием войны Алой и Белой розы стало невиданное развитие такого важного фактора конкурентоспособности, как спецслужбы. Возможно, именно с того времени всемерное и безоговорочное сотрудничество со спецслужбами своей страны и стало неписаной, но непререкаемой нормой поведения практически любого английского джентльмена – и важным фактором британской мощи.
Но главное следствие войны Алой и Белой розы — жесточайший дефицит элиты в целом. В результате возник уникальный социальный механизм: английское мелкое и среднее сельское дворянство (джентри), в отличие от континентального, было открытым сословием, пополнявшимся из купцов и богатых крестьян. Торговцы, более всех выигравшие от последствий войны Алой и Белой розы, не в порядке исключения и с нарушением правил, а открыто и законно, в массовом порядке пополняли ряды дворянства.
Опираясь на мелкое и среднее дворянство, абсолютизм опирался тем самым и на купцов, и на разбогатевших крестьян, расширив свою социальную базу до непредставимых на континенте масштабов. Это создало колоссальный внутренний демократизм английской элиты и обеспечило ее эффективность.
Форсировало это и развитие рынка, так как новое английское дворянство (в отличие от старого континентального) прямо вырастало из него (пусть даже и в форме спекуляций на выморочном послевоенном имуществе) и было вскормлено им, а не враждебно противостояло ему.
«Новое дворянство» как локомотив капитализма
Лишенное всякой сдерживающей силы (феодальная аристократия была истреблена, а островное положение и бедность Англии гарантировали от внешнего вторжения), развитие капитализма приобрело уникально жестокий характер, форсировав процесс «огораживания». Богатые землевладельцы сгоняли бедных крестьян с земли, превращая ее в огороженные пастбища для овец. Продавать шерсть в Нидерланды, а затем на суконные мануфактуры Англии было выгоднее, чем зерно, и «овцы съели людей»; для увеличения масштабов пастбищ крестьян выгоняли и из домов.
Однако зверства «огораживания» сильно преувеличивались даже современниками. После разрухи, вызванной чумой 1348-1349 годов и войной Алой и Белой Розы, Англия лежала в руинах, и еще в 1520-х годах «земли было больше, чем людей»; общий дефицит земли появился лишь в 1550-е годы. Всего же уже к 1500 году было огорожено (выведено из долевого владения в частную собственность отдельных владельцев) около 45% всех английских земель, а за весь XVI век было огорожено еще не более 2,5% земель.
Болезненность «огораживаний» качественно усиливалась тем, что с развитием капитализма им подвергались наиболее плодородные, близкие к рынкам сбыта и населенные земли (так что на 2,5% земель могло собираться 10% урожая и жить 20% крестьян, а то и больше). Кроме того, с земель сгоняли незаконно занявших их за годы разрухи, которые возделывали их иногда поколениями, — и этих сквоттеров никто даже не считал.
Важным фактором массового обнищания стал и мощный приток серебра после открытия Америки Колумбом, который обесценил его во всей Европе и привел к «революции цен». За 1510-1580 годы в Англии цены на продовольствие выросли втрое, на ткани – в 2,5 раза, что обогащало торговую буржуазию и «новое дворянство» при разорении крестьян и не занимавшихся бизнесом землевладельцев, чьи доходы были фиксированы. Это объясняет то, что земельная собственность джентри росла в том числе за счет собственности крупных лордов и секуляризованных в XVI веке монастырей.
Таким образом, развитие капитализма осуществлялось не только через «огораживание», но и через недооцениваемую «инфляционную революцию», которая не менее эффективно разоряла крестьян.
Когда вызванное этим массовое бродяжничество стало проблемой, за него ввели смертную казнь, обеспечив приток крайне дешевой рабочей силы на мануфактуры и в поместья новых дворян, а затем и на флот, несмотря на его каторжные условия. (Часть бродяг гуманно загоняли в работные дома, поневоле изобретя, чтобы хоть как-то занять их, крайне пригодившееся после изобретения паровой машины разделение сложного труда на простейшие операции). Общее число казненных за бродяжничество в XVI веке превысило 160 тыс.чел. — в полтора раза больше числа убитых в войне Алой и Белой розы.
В результате английское крестьянство было уничтожено как класс, деревня форсированно перешла на капиталистические рельсы, но главное – сложился открытый характер формирования элиты, при котором успешные торговцы и богатые крестьяне становились дворянами. По мере их укрепления возник конфликт с абсолютизмом, увенчавшийся Английской революцией 1640-1660 годов, главной движущей силой которой стало именно имеющее прочный экономический фундамент «новое дворянство» — джентри.
Банкирские дома как ускоритель прогресса
Джентри вкладывало не только в Англии, но и за границей и вступило в союз с банкирскими домами, финансировавшими торговлю, занимавшимися обменом денег и ростовщичеством. Эти дома возникли в итальянских городах-государствах, прежде всего Венеции (а также в Генуе и Ломбардии; уже в первой трети XIII века они, как отмечал А.И.Фурсов, «опутали долговой сетью значительную часть Европы», разжигая для последующего финансирования самые разнообразные войны. Из-за укрепления Османской империи, прорыва Португалии в Индию и открытия Нового Света они стали переносить центр своей деятельности в Западную Европу – вслед за переходом туда центра деловой активности.
А.И.Фурсов показал, что в 1582 году венецианская аристократия приняла решение об установлении своего контроля за Голландией, но Тридцатилетняя война показала ее уязвимость. Кроме того, венецианцам пришлось конкурировать в Голландии с опередившими их буквально на чуть-чуть евреями-марранами, бежавшими туда из Испании и Португалии в конце XVI века. «Единственной альтернативой Голландии была Англия – мало того, что остров…, но государство с очень сильной потенцией превращения в ядро североатлантической мир-экономики. К тому же… Англия была уже подготовлена венецианцами в качестве запасной площадки — они работали над этим с конца 1520-х годов…»
Венецианские финансисты (вместе с еврейскими банкирскими домами, в которых они со временем растворились) во многом сформировали английскую элиту, оплодотворив косную и некультурную среду «новых дворян» богатейшей и изощреннейшей политической и интеллектуальной традицией Венеции (и иудаизма).
Финансисты использовали в Англии (как и везде, как и всегда) ту власть, которая была в наличии, делая при этом особую ставку на перспективные политические силы. Поэтому в Английской революции 1640-1660 годов они решительно поддержали парламент, являвшийся оплотом джентри (тем более, что Елизавета I взяла под полный контроль чеканку монет и в целом денежное обращение, ущемив их интересы). Поддержав Кромвеля и оплачивая его во время гражданской войны, финансисты после его победы обеспечили себе контроль за хозяйственной жизнью Англии.
От союза монархии и джентри – к союзу парламента и купцов
Экономическое процветание Англии в первой половине XVII века было неустойчивым, так как после запрета вывоза необработанной шерсти 80% экспорта составляли шерстяные ткани. Английские купцы нуждались в защите от голландских конкурентов, правительство – в повышении налогов; результатом стало усиление протекционизма.
Навигационные акты, издававшиеся с 1651 по 1673 годы (то есть и при республике, и после Реставрации, которая не поломала внутреннюю логику развития бизнеса), устанавливали, что импорт может доставляться в Англию только напрямую из страны-производителя и только на английских либо ее кораблях. Это сразу выводило за рамки английской торговли флот и порты Голландии. Необходимые Европе колониальные товары (включая табак и сахар) поступали в Англию, — и колонисты вынуждены были покупать все необходимое на ее рынках. Это сделало английских купцов посредниками между колонистами и европейцами, обеспечив им дополнительные прибыли в силу искусственно созданной монополии.
Голландцы безуспешно пытались защитить выгодную им свободную торговлю с морских войнах 1652-1654 и 1665-1667 годов. В войне 1672-1674 года Карл II, заручившись в обмен на поддержку католицизма союзом Людовика XIV, заставил Голландию защищаться. Голландия начала стагнировать, а Англия бурно развивалась (за первые 40 лет XVII века обороты английской внешней торговли выросли вдвое, а в целом за столетие вдвое увеличилось число ее кораблей и таможенные доходы) и заняла место Голландии в качестве торгового лидера Европы (став мировым лидером и в работорговле).
Бурное развитие капитализма в силу уничтожения остатков феодальных ограничений продолжалось и после Реставрации Стюартов: Карл II вернулся в другую страну и не пытался ее переделать (за исключением заигрываний с католицизмом, которые принесли ему союз с Францией против Голландии и субсидий от Людовика XIV, позволивших ему в конце правления отказаться от налогов, сбор которых регулировался противостоявшим ему парламентом). Сложившиеся в середине 1670-х в английской элите тори (сторонники монархии и англиканства) и виги (сторонники парламента и протестантов), борясь друг с другом, были объединены неприятием католиков и французов, а значит – и настроений Карла II. Это единство позволило им избегать военных действий друг против друга, что стало большим шагом к цивилизованному устройству государства, не ослабляемом, но усиливаемом внутренней политической борьбой.
Ставший королем после отравления Карла II ртутью в ходе алхимических опытов его младший брат Яков II («веселый король» Карл II и только признавший 14 внебрачных детей, не оставил законных наследников) восстановил против себя Англию за рекордные три года: народ возненавидел его за поощрение католицизма, элита («новое дворянство» и финансисты) – за попытку построить абсолютизм по французскому образцу.
Виги и тори объединились против Якова II, но нового Кромвеля не нашлось, и банкиры профинансировали Славную революцию 1688 года — интервенцию Вильгельма Оранского и государственный переворот. Его результатом стал Билль о правах 1689 года, помимо перечисления гражданских прав англичан объявивший вне закона любой абсолютистский режим, каким была и монархия Стюартов. Билль означал переход Англии к конституционной монархии, в которой король подчиняется законам, издаваемым парламентом, и является лишь первым чиновником государства.
Виги победил, но лишь при поддержке тори. Результат Славной революции стал компромиссом; основанное на экономическом интересе единство элиты укрепилось, включая партнерство между парламентом и купцами, — и оказалось направлено против Франции Через сто оно сокрушит Францию, прямо организуя Великую революцию и направляя ее через разветвленную сеть тайных обществ и скрытого финансирования (правда, это будет ответом на предоставление Людовиком XVI в июне 1776 года 1 млн. ливров на войну североамериканских колоний против Англии: не смертельный удар, как подметил Макиавелли, смертелен для того, кто его наносит).
Тривиальный государственный переворот в ходе интервенции зовется революцией (да еще и Славной) не только из-за жажды самовозвеличивания. Она сформировала один из фундаментальных факторов британской конкурентоспособности: патриотического единства управленческой и коммерческой элиты, объединенной, несмотря на внутренние конфликты,единым стратегическим интересом, основанным на использовании государства как своего всесокрушающего инструмента в глобальной конкуренции.
Осознание этого единства само по себе явилось мощным стабилизирующим фактором, способствующим систематическим компромиссам во внутриполитической борьбе и урегулированию внутренних конфликтов за счет внешней экспансии.
Достигнутое Славной революцией новое качество английской элиты проявилось уже через несколько лет в фундаментальной для новой эпохи финансовой сфере.
Финансовая революция:
Банк Англии как первый частный центральный банк мира
Славная революция, обеспечив единство английской элиты, создала предпосылки для глубочайшего преобразования финансовой системы: купцы и лендлорды с охотой стали кредитовать правительство, которое они контролировали через парламент, а королевский долг стал национальным и превратился в локомотив развития страны. (Во Франции одалживать королю деньги было крайне рискованным, что ограничивало кредит – этот двигатель экономики – и в итоге способствовало ее поражению в конкуренции с Англией).
Оборотной стороной стали сверхприбыли финансистов. Кредитуя торговлю, они стремились к ее всемерному развитию; когда же способствовавшие ее росту действия вели к столкновениям (вроде англо-голландских войн, спровоцированных Навигационными актами), они с удовольствием финансировали и войны, используя кредитование государства для расширения своего влияния на него.
Так, в 1690 году победители в Славной революции — Вильгельм III Оранский и парламент — взяли большие займы под гарантированно высокие проценты для войны со сторонниками Якова II в Ирландии и с Францией – в Северной Америке. Денег в казне к тому моменту просто не было, как часто бывает после революций, да еще славных.
Девятилетняя война (1688-1697) между Францией и созданной Вильгельмом Оранским Аугсбургской лигой после превращения последнего в Вильгельма III потребовала участия Англии – тем более, что Яков II бежал к своему покровителю Людовику XIV.
Славная революция (как и мир, быстро заключенный Австрией – тогда Священной Римской империей — с Османской империей) изменила соотношение сил не в пользу начавшей войну Франции, но финансисты с обеих сторон, стремясь закабалить свои государства, исключили возможность заключения мира.
Новые деньги понадобились Англии уже в 1693 году, но финансисты отказали в займе ради вывода своего влияния на новый уровень: создания частного банка в качестве государственного и установления этим контроля за всеми финансами общества. Ситуация была настолько отчаянной, что для поиска денег был образован специальный комитет палаты общин.
Строго говоря, предложение шотландца Уильяма Петерсона о создании такого банка для эпохи государственно-частных компаний, когда классическое государство как таковое только начинало формироваться, не было чем-то выходящим из ряда вон: финансисты предложили королю и парламенту в своей сфере тот же механизм, который купцы уже давно использовали в торговых компаниях.
Новизна заключалась в двух факторах.
Прежде всего, объектом деятельности была не внешняя торговля, а финансирование государства. Обязательства частного банка были обеспечены государством и выпускались для оплаты долга правительства. Парадокс (и смысл частного центрального банка) заключался в том, что любое обязательство (банкнота) Банка Англии являлась долгом правительства перед ее держателем, — а выпускаться она могла и без согласования с правительством. Правда, банкноты Банка Англии обладали крупным номиналом, недоступным для большинства населения, так что их появление заметила только элита.
Второй фактор новизны заключался в изменении характера государства. После Славной революции оно уже отделилось от короля; нормальное для абсолютизма «государство – это я» было уже неправдой. Поэтому вхождение короля в учредительный капитал, по инерции, возможно, еще воспринимавшееся современниками как естественное участие государства в «государственно-частном партнерстве», на деле было участием частного лица, пусть даже и обладавшим исключительным влиянием (об абсолютной власти речи уже не было).
Таким образом, приватизация государства нового типа, отделенного от королевской семьи и представляющего собой общественный, а не частный институт, — в Англии произошла практически в момент его создания.
И стала одним из факторов его будущего могущества, поскольку ее субъекты воспринимали себя как неотъемлемую часть Англии и ее владельцев, не имея и не приобретя за последующие столетия иной идентичности, кроме английской (несмотря на свой, вероятно, пестрый этнический, а, скорее всего, и конфессиональный состав).
Как отмечал А.И.Фурсов, Банк Англии – первый в мире частный центральный банк – был создан в 1694 году (и национализирован лишь в 1946) для финансирования войны с Францией так же, как ФРС в 1913 году был создан для финансирования Первой мировой войны. Однако, если для американских финансистов ХХ века война была инструментом завоевания господства не только над США, но и над всем миром и представляла поэтому самостоятельную ценность, их английские предшественники использовали раздуваемую ими войну в более скромных целях: лишь как способ загнать английское государство в безвыходное положение и захватить экономическую власть в Англии.
Акт парламента от 27 июля 1694 года основал Банк Англии как акционерное общество в результате соглашения между почти обанкротившимся к тому моменту правительством и группой финансистов. Для покупки акций банка в момент его учреждения инвесторы, чьи имена так никогда и не были преданы гласности, должны были предоставить для их покупки 1,25 млн.фунтов стерлингов золотом. Однако, как отмечается А.Овчаровым в «Истории денежного обращения в Британской империи», уплачен был лишь 1 млн.фунтов (а по некоторым данным, и вовсе 750 тыс.).
По официальной версии, подписчиками, то есть основателями Банка Англии стали «40 купцов». Но более вероятно, что в их число вошли король и наиболее влиятельные члены парламента; по крайней мере, это объясняет поразительный механизм оплаты капитала Банка Англии, по степени наглости вполне сопоставимый с бюджетными махинациями российских либеральных реформаторов в 90-е годы ХХ века.
Мало того, что капитал Банка Англии был оплачен не полностью — 1 млн.фунтов (будем исходить из наиболее консервативной версии) вместо 1,25 (возможно, Вильгельм III воспользовался неформальной «королевской привилегий» и просто не стал оплачивать свои обязательства, «по умолчанию» переложив их на подданных, ставших его партнерами).
Насколько можно судить, из оплаченного миллиона фунтов стерлингов золотом, о котором говорилось выше (вероятно, для укрепления репутации Банка Англии), не было оплачено ничего. Лишь 20% суммы было внесено банкнотами (обязательствами существовавших тогда банкирских домов), имевшими реальную ценность (хотя весьма вероятно, что и их стоимость была завышена).
Основная же часть капитала – 80% — была оплачена средневековыми «мерными рейками» – деревянными деньгами (обязательствами правительства или его региональных его агентов), имевшими в то время цену до 60% ниже номинала. Правительство, оплатив заем с процентами, тем самым обеспечило сверхприбыльную операцию для создателей банка. Внеся обесценившиеся средневековые бирки вместо золота и получив возврат полноценными деньгами, они только на этом, без процентов получили почти двукратную (48%) прибыль (с учетом не оплаченной части объявленного капитала рентабельность операции для учредителей составила 2,3-2,4 раза – 131-140%)[1]!
Система «мерных реек» была введена королем Генрихом I около 1100 года в качестве казначейских обязательств для защиты от подделки монет. На деревянные полированные рейки наносились зарубки, обозначающие номинал, после чего они расщеплялись вдоль по всей длине так, чтобы зарубки сохранялись на обеих частях. Фактура дерева, характер расщепления и зарубок исключали возможность подделки. Одна часть оставалась у короля, вторая выплачивалась в качестве его обязательств и принималась в уплату налогов, что обеспечивало ее ценность. Формально хождение мерных реек было отменено в 1826; пожар, уничтоживший здание парламента в 1834 году, был вызван сожжением большого числа мерных реек, загромождавших помещения архива. Возможно, они хранились так долго в том числе в качестве инструмента потенциального влияния парламента на Банк Англии как свидетельство грандиозного мошенничества, с которого началась его история, — на случай конфликта с ним.
Возможно, именно этой вакханалией и объясняется то, что в условиях отчаянной нехватки денег у правительства и согласованности механизма создания Банка Англии финансирование его капитала («подписка») затянулась на 10 дней.
Начало деятельности Банка Англии ознаменовалось провалом: он сразу же выпустил новых денег на 760 тыс. фунтов стерлингов, которые пошли на оплату долга правительства. Это вызвало скачок инфляции и хаос в денежном обращении. Свободный обмен его обесценившихся банкнот на серебряные монеты создал огромные возможности для разнообразных спекуляций. Утрата платежеспособности управляемого вигами Банка Англии создала угрозу конкуренции.
Уже в 1696 году партия тори попыталась учредить National Land Bank с аналогичными в принципе функциями. Будучи землевладельцами, они, по-видимому, предполагали вносить в капитал реальный актив – землю, но не знали ни о скрытом участии короля в Банке Англии (что обеспечивало его политический союз с вигами, качественно усиливая последних), ни о фиктивности его капитала, что делало его чисто спекулятивным и оттого более мощным в краткосрочном плане.
В силу заинтересованности короля в Банке Англии (и союза финансистов прежде всего с вигами) попытка тори не увенчалась успехом, и уже в следующем году Банк Англии закрепил свою монополию: парламент запретил создание новых крупных банков и ввел смертную казнь за подделку банкнот Банка Англии.
В правление королевы Анны тори все-таки создали конкурента Банку Англии: в 1711 году под руководством канцлера казначейства, в том же году ставшего лорд-канцлером (премьер-министром) Роберта Харли, ранее бывшего спикером Палаты общин, была основана Компания Южных морей.
Предполагалось, что после победы Англии в войне за испанское наследство ее акционеры получат исключительное право на ввоз рабов-негров из Африки в испанские владения в Южной Америке. Привилегия была получена в обмен на обещание выкупа на деньги акционеров госдолга (налоги покрывали едва ли не половину необходимых расходов правительства).
Рост госдолга (с 1,25 млн.фунтов в 1694 до 16 млн. в 1698 и 22,4 млн. в 1711 году) еще рассматривался тогда английской элитой как угроза государству: перед глазами был пример Шотландии, в 1707 году утратившую независимость и объединившуюся с Англией из-за банкротства, вызванного крахом Дарьенского проекта (созданием колонии на берегу Панамского перешейка, которая должна была организовать торговлю с Дальним Востоком и европейскими колониями на атлантическом берегу Америки).
Придя к власти, тори провели аудит контролируемого вигами Банка Англии и обнаружили, что госдолг на 9 млн. фунтов (40% его суммы) не обеспечен источниками выплаты (что естественно при исходно спекулятивном характере Банка Англии и использовании госдолга в качестве локомотива кредита и, тем самым, экономического развития). На эту сумму не обеспеченного госдолга и были выпущены акции Компании Южных морей, обмененные на госдолг. При этом процентные ставки были снижены с 6,25-9% до 6% годовых, а компания гарантировала отказ от требования скорого погашения госдолга.
В результате компания наряду с Банком Англии и Ост-Индской компанией стала одним из основных держателей госдолга.
Ожидания компании (и ее обещания акционерам) оказались чрезмерными: война за испанское наследство окончилась лишь в 1713 году, через два года после ее создания. Она начала коммерческую деятельность лишь в 1717 году, причем ее привилегии на деле оказались значительно меньше обещанных акционерам (и подрывались массовой нелегальной торговлей рабами). Таким образом, Компания Южных морей не имела источника погашения принятого на себя госдолга Англии и нашла выход в наращивании спекуляций.
Время благоприятствовало этому: с 1717 по 1720 годы инвестиции населения в акционерные фонды в Великобритании выросли с 20 до 50 млн. фунтов. В 1719 году парламент предоставил Компании Южных морей право выпустить дополнительные акции в обмен на госдолг. В 1720 году благодаря интригам (включая подкуп членов парламента) компания получила в управление 64% всего госдолга Великобритании на 30 млн.фунтов под обязательство снизить его стоимость до 5% к 1727 году и до 4% после него.
Получение этого госдолга финансировалось через четыре публичных размещения акций компании в соответствие с их стоимостью на Лондонской фондовой бирже. На акции было обменено около 80% подлежащего обмену госдолга; росту спроса способствовала возможность рассрочки, взятки акциями представителям элиты и распускаемые спекулянтами (в том числе, вероятно, и руководством самой компании) слухи.
Результатом стало удорожание акций компании почти в 8 раз: со 128 фунтов в январе до 1000 в начале августа 1720 года. Когда стало известно, что директора компании начали продавать свои акции, их котировки рухнули до 150 фунтов в конце сентября, а 24 сентября банк компании (но не сама она!) объявил себя банкротом (потеряла деньги почти вся тогдашняя британская элита, включая руководителя Монетного двора Ньютона и его ярого критикана, патриота Ирландии Джонатана Свифта). Часть акций компании были распределены между Банком Англии и Ост-Индской компанией, а сама она продолжала деятельность вплоть до 1855 года.
Вопреки распространенным представлениям, банкротство банка Компании Южных морей не привело к «сжиганию» госдолга Великобритании: достигнув максимума в 1720 и 1721 годах (54,0 и 54,9 млн.фунтов), он незначительно – лишь на 4% — снизился в 1722 году. Разорились спекулянты, вложившиеся в акции компании по завышенным ценам, — но ее реальный актив, госдолг, сохранился.
Нежелание банкротить компанию и списать принадлежащий ей госдолг, несмотря на многочисленные подкупы и подлоги, с одной стороны, выражало интерес ее крупных владельцев (купивших ее акции по неспекулятивным целям или вовсе получившим их даром – в качестве взяток) и в целом крупного капитала, а с другой – выражало стремление (к тому моменту уже, безусловно, сознательное) сделать госдолг Англии самым надежным финансовым инструментом и, тем самым, основой ее экономического могущества.
Конкурентные же интересы Банка Англии были достигнуты разорением его конкурента по управлению госдолгом (к которому он, возможно, приложил руку через организацию биржевого ажиотажа) и упрочению его монополии в этой сфере. В политике виги вернули себе политическое лидерство, и тори более никогда не пытались создать собственный, альтернативный финансовый инструмент, перейдя к конкуренции за влияние на существующий.
В 1716 году конкурент Банку Англии появился и во Франции, которая попыталась скопировать английский опыт, уступив после смерти Людовика XIV настойчивым предложениям также шотландца — Джона Ло (удивительная финансовая грамотность шотландцев была вызвана первоначальными контактами венецианцев именно с Шотландией как более слабой и потому доступной для влияния, чем Англия). При создании и функционировании Banque generale (с 1718 года он был превращен в королевский Banque royale, а Ло стал Министром финансов) английский опыт копировали почти во всем до деталей, но с лета 1719 по февраль 1720 года шло раздувание спекулятивного пузыря Индийской компании (как и в случае с Компанией южных морей, переоценка возможностей вылилась в искусственное повышение курса акций для построения финансовой пирамиды). После ее банкротства оказалось, что значительная часть банкнот Banque royale была обеспечена ее акциями. Паника, вызванная крахом компании, привела к их массовому предъявлению к оплате.
Запрет иметь на руках более 500 ливров золотом и серебром, а затем и полный запрет обращения золотой и серебряной монеты (для ее притока в Banque royale) не спасли положение, и попытка создать второй в истории центральный банк с превращением госдолга в инструмент развития была сорвана и заняла место в истории мошенничеств. Возможно, английские спецслужбы и финансисты содействовали такому развитию событий. Так или иначе, английская пирамида государственного долга осталась единственной в Европе. Банк Англии не пытался использовать для обеспечения своих обязательств спекулятивные операции, ограничиваясь налоговой базой правительства, и эта консервативная по тем временам политика обеспечила ему успех.
Банкротство Компании Южных морей, вызвав общенациональную панику, не только подвергло Банк Англии натиску со стороны вкладчиков, но и обеспечило ему еще одну монополию, подтверждающую его исключительное положение в государстве: право приостанавливать платежи монетами, то есть, по сути, приостанавливать исполнение своих обязательств золотом и серебром (на фоне французского запрета хождения золотой и серебряной монеты это выглядело безобидно). Данное право свидетельствовало, что управление госдолгом есть важнейшая государственная функция, ради обеспечения которой можно пренебрегать интересами обычных, не связанных с управлением государством субъектов экономики и в целом обычным правом.
Почему же государственный долг оказался так важен? Для понимания этого рассмотрим финансовую систему, созданную в конце XVII века Ньютоном и ставшую важнейшим фактором британской мощи.
Эффект от ее функционирования наиболее ярко описал один из основателей геополитики контр-адмирал Мэхэн: «Хотя мы вышли из тяжелой войны в 1697 году обремененными долгом, слишком значительным для погашения его в течение кратковременного мира, мы… уже около 1706 года, вместо того, чтобы видеть флот Франции у наших берегов, ежегодно посылали сами сильный флот для наступательных действий против неприятельского».
Исаак Ньютон как подлинный отец Британской империи
Как было отмечено, создание частного Банка Англии, монополизировавшего операции с госдолгом, на первых порах усугубило проблемы денежного обращения. Помимо временной утраты контроля за госдолгом, вызванным его переходом в частные руки, либерализация и общее ослабление власти после Славной революции способствовали усилению порчи монеты (не говоря о также процветавшем банальном фальшивомонетничестве), что стало самостоятельной причиной финансового кризиса.
Основой денежного обращения того времени был серебряный шиллинг крайне низкого качества чеканки. Отсутствие ребристого ободка (реверса) делало массовой практику срезания части монет с последующей ее переплавкой. Это каралось виселицей, но режим был слишком слаб, чтобы выявлять и наказывать массовое вредительство.
Борясь с этой практикой, английское правительство еще в 1662 году начало чеканить высококачественные полновесные монеты, в том числе с надписью на ребре, что не позволяло обрезать их, — но последних в силу сложности производства было немного, и из-за невозможности обрезки, что гарантировало полноценность, их либо сразу прятали, как сокровища, выводя тем самым из обращения, либо переплавляли в серебряные слитки и вывозили в Европу (так как из-за постоянной порчи монеты серебро в качестве товара было дороже, чем в качестве английских монет).
В результате в обращении оставались лишь обрезанные монеты все более низкого качества, что создавало реальную угрозу коллапса торговли и производства. Падение качества денег стало одной из причин начавшихся в 1694-1695 годах массовых банкротств. По оценке Ньютона, около 12% серебряных денег в обращении было фальшивыми, а у оставшихся было срезано около 48% их общего веса. Страна с разрушенным денежным обращением вела войну с Францией; казавшаяся реальной перспектива возвращения Якова II вызывала всеобщий ужас.
Для спасения Англии надо было оздоровить денежное обращение, и за решение этой задачи взялись четыре человека, сочетание которых демонстрирует уникальность английской политической культуры: ученик Ньютона Чарльз Монтегю, внесший билль о создании Банка Англии и назначенный после этого канцлером казначейства; Джон Сомерс – глава партии вигов, с 1697 года – лорд-канцлер Англии; Джон Локк – врач, философ, теоретик парламентаризма, с 1696 года — комиссар по делам торговли и колоний; Исаак Ньютон – автор великих «Математических начал натурфилософии».
С первыми двумя все ясно, но как оказались среди денежных реформаторов философ и ученый? Почему правительство Англии специально обратилось за советом об оздоровлении денежного обращения к никак не связанному с ним ранее Исааку Ньютону?
Причина – необычное для нас, исключительное положение науки в тогдашнем английском обществе. Страшные и длительные социальные катаклизмы, особенно эпоха Реставрации, безнадежно скомпрометировали все его институты. И королевская власть, и церкви (и англиканская, и протестантская, и католическая), и аристократия, и суды, и парламент, и купцы, и юристы, и банкиры многократно публично и откровенно лгали, предавали и совершали все иные неблаговидные действия, какие только можно представить, — и потому не годились на роль арбитра в столкновениях интересов внутри общества. В результате таким арбитром стали ученые как сословие, сочетающее интеллект с определенной независимостью, вызванной оторванностью от политической и хозяйственной жизни.
К моменту обострения денежного кризиса авторитет 52-летнего Ньютона был исключительно высок: он являлся самым уважаемым и известным из ученых тогдашнего мира.
Ключевая проблема была проста: кто должен платить за замену порченой монеты на полновесную? В прошлую перечеканку XVI века казна брала на себя расходы по перечеканке монет, но сами они менялись по весу – по реальной стоимости сданного серебра. Это обернулось разорением населения: после обмена человек получал в 1,5-2 раза меньше, чем сдавал, — а долги и налоги оставались прежними. В результате обобранное население с удвоенной энергией бросилось портить монету.
Революционное решение Ньютона заключалось в оплате перечеканки правительством: деньги менялись по номиналу, и даже обрезанные до половины шиллинги менялись на полновесную новую монету один к одному, — и уже в конце 1695 года парламент принял закон, потребовавший в течение месяца сдать в казну всю имевшуюся старую (до 1662 года выпуска) наличность – монеты ручной чеканки.
Обмен обошелся в 2,7 млн. фунтов стерлингов – почти полтора годовых доходов казны, основную часть которых пришлось одалживать у английских и голландских банкиров и купцов, заинтересованных в стабильности фунта стерлингов. Монтегю прославился прогрессивностью и гуманностью, отказавшись от восстановления налога на печные трубы в пользу введения налога на окна (бывшего тогда налогом на богатых). Ю.Л.Менцин отмечал: «В 1992 году …Гайдар заявил, что компенсация обесцененных вкладов потребует суммы, равной доходу бюджета за 6 кварталов. Величина этой суммы произвела на депутатов огромное впечатление, но именно такую сумму в относительных масштабах государство выплатило англичанам в конце XVII века».
Логично, что автора идеи назначили ее исполнителем, — но обмен, едва начавшись, был сорван (что вынудило впервые в Европе выпустить в обращение кредитные билеты), так как Монетный двор оказался не в состоянии произвести нужное количество денег. Это было невозможно в принципе, — но ситуацию качественно усугубило полное разложение руководства и работников. В Монетном дворе царили пьянство и воровство; нормой были дуэли, чеканы продавали фальшивомонетчикам.
Сразу после назначения хранителем Монетного двора Ньютон добился от парламента диктаторских прав, вплоть до создания своей тюрьмы и сыскной полиции (первой финансовой полиции Европы), а также статуса Главного обвинителя короны по финансовым преступлениям[2].
Ньютон вникал во все технологические и организационные тонкости производства. Совершенствование технологий, открытие 5 временных монетных дворов в других городах и строительство передвижных машин для чеканки денег позволило в кратчайшие сроки нарастить выпуск денег почти в 10 раз.
Английское государство достигло установленного Ньютоном уровня контроля и управляемости, по оценкам, лишь в середине XIX века! Его порядки были столь эффективны, что сохранились в Монетном дворе, по крайне мере, частично, на протяжении почти четверти тысячелетия. Так, архивы, связанные с управлением Ньютоном Монетным двором, в 1936 году выставили было на аукцион в Лондоне, но тут же засекретили, так как их сведения о правилах Монетного двора могли помочь немецкой разведке.
Ньютон спас Англию менее чем за два года, ликвидировав катастрофический дефицит наличности уже к концу 1697[3]. Но созданный им лучший в мире Монетный двор стал не нужен: огромные (и крайне дорогостоящие) производственные мощности лишились загрузки.
Выходом стала чеканка серебряных монет для международных торговых компаний. Небольшие заказы такого рода Монетный двор выполнял и раньше, — но Ньютон, чтобы обеспечить «фронт работ», добился установления цены серебра почти на 10% ниже среднеевропейского уровня.
Сугубо конъюнктурная поначалу (по-видимому) политика, вызванная стремлением спасти кровью и потом налаженное производство (не говоря о головокружительных личных доходах), крайне удачно вписала Англию в мировое разделение труда. Уже в 1699 году это было осознано великим ученым и его учеником – канцлером казначейства Монтегю – и стало основой финансовой стратегии Англии.
В то время страны Востока торговали с Европой в основном за наличное серебро, бывшее (благодаря своей наибольшей распространенности из всех драгоценных металлов) главной мировой валютой. Для прорыва на рынки Востока и закреплении на них, для установления контроля за торговыми путями надо было щедро платить серебром, и несколько компаний-монополистов, сосредоточивших ко времени Великой перечеканки в своих руках основную часть мирового торгового капитала, испытывали постоянную нужду в серебре, особенно высококачественной монете. Монетный двор Ньютона, удовлетворяя их постоянную жажду (да еще и по льготной цене, и быстро, и в любых объемах), привязывал их к английской экономике. В обмен на поставку монет на льготных условиях эти компании стали предоставлять Англии льготные кредиты, обеспечившие быстрый рост ее хозяйства.
Аналогичный вывоз серебра в торговле с Востоком и ранее использовался Венецией, Антверпеном и Амстердамом, пусть и в сравнительно небольших масштабах. Таким образом, Ньютон использовал старый опыт венецианских банкиров, перенесших свою активность через Голландию в Англию, в новых условиях: когда мощные торговые компании, наличие свободных капиталов в Европе и уникальный баланс сил в английской политике позволили ему превратить госдолг в мотор форсированного экономического развития.
Ньютон поставил на службу своей стране и ее комплексному преобразованию, включая создание емкого внутреннего рынка и необходимое для создания полноценного государства преодоление разрыва в уровне развития между центрами торговли и всей остальной страной (задача, решенная тогда только Англией, а во многих странах мира не решенная и по сей день!), энергию и мощь всего мирового торгового капитала. Дешевый кредит, обеспечив беспрецедентную деловую активность, не только преобразовал страну, но и позволил собирать беспрецедентно высокие налоги – около 20% ВНП. (В других европейских странах предельным бременем, грозящим бунтом, считалось 10% ВНП; попытка достичь его стала в конце XVIII века роковой для Франции. Англия же без труда собирала почти ту же сумму налогов, что и Франция с в 2,5 раза большим населением).
За создание этого механизма, когда эффект преобразований Ньютона стал очевиден — в 1705 году, — за заслуги перед государством он был возведен в рыцарское достоинство.
Быстрый рост экономики позволил Банку Англии начать регулярный выпуск гособлигаций, по которым пунктуально выплачивались постоянные проценты (в среднем 5% годовых).
Спецификой стремительно растущего английского госдолга стало идеально точное обслуживание, — вероятно, вызванное тем, что король и верхи политической элиты как тайные совладельцы Банка Англии оказались на стороне кредитора, а не заемщика, которым являлся обладавший повседневной властью парламент. Отказ короля от абсолютной политической власти (в результате Славной революции) сопровождался захватом им (при учреждении Банка Англии) части власти экономической – и, таким образом, «система сдержек и противовесов» в политике была дополнена созданием такой же системы в экономике. Знать, уступив торгово-финансовому капиталу весомую часть политической власти, захватила в обмен часть власти экономической и вместо жесткого противостояния с капиталом слилась с ним в единый властно-хозяйственный механизм.
Это слияние было подготовлено внутренним демократизмом английской элиты и стало основой британской мощи: та энергия, которую другие нации растрачивали на внутреннюю борьбу за власть, англичане смогли направить вовне, на расширение своего влияния.
Точность и безусловность обслуживания английского госдолга перевела его в качественно новое состояние, при котором он стал самым надежным объектом вложения средств для капиталов всей Европы и тем самым для Англии — самостоятельным источником развития, влияния и богатства. Резко расширив бюджетные возможности Англии, он обеспечил ее подавляющую мощь.
Уже к середине XVIII века он достиг астрономических 140 млн. фунтов стерлингов и стал самым большим в мире, вызывая (как сейчас госдолг США) ужас публицистов (которые начали осознавать его значение лишь к концу века) и энтузиазм кредиторов. Так, когда в 1782 году после поражения в войне с североамериканскими колониями Великобритания попросила у ведущих банкирских домов Европы займ в 3 млн. фунтов, ей немедленно предложили 5 млн..
Тогдашнее мировое разделение труда выглядело как извлечение странами Европы серебра из Нового света и обмен его на Востоке на разнообразные товары. Англия смогла занять уникальное положение объекта вложения всех свободных капиталов тогдашнего мира и получать практически неограниченный кредит. Последний обеспечил ключевую роль в ее стремительном техническом перевооружении в ходе промышленной революции: паровые машины мог строить кто угодно, а вот средства на оборудование ими огромного числа фабрик были, как подчеркивал Ю.Л.Менцин, только у Англии.
Систематическая недооценка серебра по сравнению с золотом (для стимулирования торговли с Востоком, требовавшим серебро) вела к ввозу в Англию золота и вывозу серебра. В результате английский фунт стерлингов стал первой валютой новой Европы, основанной на золотом стандарте, — и затем увлек за собой весь мир.
Будущее это системы, как и в целом Великобритании, было отнюдь не безоблачным.
Достаточно вспомнить потерю североамериканских колоний: проживший в Лондоне почти 17 лет Бенджамин Франклин[4], отстаивая их интересы и протестуя против чрезмерного налогообложения, имел несчастье объяснить представителям Банка Англии их расцвет использованием собственной валюты – «колониальных расписок», — выпускаемых в строгом соответствии с потребностями торговли и промышленности. В результате в 1764 году парламент Великобритании запретил колониям выпуск своих денег и обязал выплачивать налоги только золотыми и серебряными монетами. Франклин писал: «Всего за один год экономические условия ухудшились настолько, что эра процветания закончилась. Наступила такая депрессия, что улицы городов заполнились безработными». К 1775 году британская система налогообложения полностью обескровила колонии, изъяв из них все золотые и серебряные монеты и поставив их перед выбором между гибелью и восстанием; это привело к возникновению США.
С 1797 года под воздействием войны с Францией, в которой Англии очень быстро пришлось противостоять Наполеону в одиночку, был введен обесценивающийся бумажноденежный стандарт, сохранившийся до 1821 года.
Но, несмотря на эти и другие кризисы, во многом созданная Ньютоном пирамида госдолга Англии, наряду с симбиозом аристократии и предпринимателей обеспечивающая ее могущество и опиравшаяся на него, продолжала эффективно функционировать и рухнула лишь в ХХ веке – вместе с Британской империей.
Вероятно, подобные общественные организмы, опирающиеся на общность интересов влиятельных элементов общества, госдолг как инструмент привлечения свободных капиталов всего мира, а также науку и разведку, обеспечивающие разумность управления, могут погибать лишь по внешним причинам, под ударами более эффективных и мощных конкурентов.
***
В последней трети XIX века немцы, соревнуясь с Великобританией и отстаивая свои интересы в противостоянии обслуживающему ее нужды либерализму, создали науку, в том числе об обществе, как фактор национальной конкурентоспособности. Однако англичане прошли этот путь раньше – еще в конце XVII века, что и стало одним из факторов британского превосходства и сохранения британской конкурентоспособности, далеко пережившей Британскую империю и вплоть до наших дней оказывающей огромное влияние на всю глобальную политику и экономику.
Это нужно учитывать при всяком взаимодействии с Англией, но главное – ее социальные достижения нужно заимствовать в максимально возможной степени.
[1] Таким образом, сетования некоторых отечественных жуликов, уличенных в «нулевые» годы в многократном завышении рыночной стоимости активов, вносимых ими в капитал организаций (для последующего получения кредитов под их залог), на то, что «а вот в Англии в капитал госбанка вообще внесли дрова полутысячелетней давности, и ничего», как ни парадоксально, имеют отношение к реальности.
[2] Существенно, что 16 июня 1696 года приказ лорда Казначейства дал Ньютону право получать сверх жалованья (как и директору Монетного двора) определенный процент с каждой отчеканенной монеты, — хотя, конечно, его рвение в ходе перечеканки и последующей денежной экспансии определялось далеко не только этой причиной.
[3] К 1700 году (когда в обращении практически не осталось старых монет), за 4 года под руководством Ньютона было отчеканено монет более чем на 5,1 млн. фунтов стерлингов – в полтора раза больше, чем за предшествующие 35 лет с начала машинной чеканки в 1662 году (3,3 млн. фунтов). Из оборота было изъято около 95% бракованной серебряной наличности.
[4] В 1724-1726 годах работал и учился в типографиях Лондона, в 1757-1770 годах представлял интересы сначала Пенсильвании, а потом еще трех североамериканских колоний в Британии.
