В ряде предыдущих статей мы обсудили общую методологию теории элит, ее общие исторические характеристики в России, а также коснулись самых главных эволюционных переломов, приведших Россию от киевских князей к революции 1917 года. Мы подошли к ключевому этапу, предваряющему основные выводы всего повествования — к советскому периоду нашей истории.
Первое, что необходимо отметить при разговоре о советских элитах — это полную преемственность предшествующих моделей элитообразования. Советское государство с самых первых дней своего существования строилось по мобилизационному типу, превратив, по сути, весь бюрократический аппарат, лишенный собственности на средства производства, в служилое сословие. Ровно по такому принципу — принципу вознаграждения за службу — работали элиты со времен княжеской дружины и боярства. Различие лишь в том, что вознаграждение в виде земельных наделов (вотчины или поместья) в индустриальную эпоху сменились временными привилегиями.
В советский период была построена невиданная по охвату и эффективности государственная управленческая система, где каждый профессионал на своем месте служил поставленным государством целям. Идеологическая мотивация, патриотизм, вкупе с постоянной ротацией правящей верхушки позволили советской России выйти из разрухи гражданской войны, грандиозными всеобщими усилиями одолеть врага в Великую Отечественную и еще почти полвека поддерживать статус мировой державы в рамках двуполярного мира.
Однако мобилизационный потенциал Советского Союза, готовность к концентрации огромных государственных и общественных усилий в заданной точке оказались менее востребованы при переходе к эволюционному способу развития. Сильное разветвленное государство, способное на освоение космоса, покорение арктических льдов и военное присутствие в половине государств мира, было сломлено изнутри, именно из-за недостаточного учета элитного фактора. Однако обо всем по порядку.
Стоит признать, что по ряду ключевых параметров советская элита наследовала свои черты от Московского государства и Российской Империи. С тем лишь отличием, что меритократический (поступление на службу самых достойных) принцип в Советском Союзе достиг наивысшего развития. Уровень образования и профессиональных компетенций стал ключевым критерием карьерного роста. Конечно, была необходима общая идеологическая лояльность, но все же основным основанием карьерного продвижения было успешное выполнение задач в заданной профессиональной области, будь то управление, военное дело, промышленность или наука. Смеем даже предположить, что невиданный рывок в своем развитии советское государство осуществило именно за счет «свежей крови», влившейся в элитный слой фактически от сохи — благодаря своей воле, характеру, целеустремленности и таланту. По этому критерию Советский Союз существенно превосходил США, где до середины XX века еще присутствовала расовая сегрегация, отсутствие доступного всем высшего образования и сильное социальное расслоение.
Итак, управленческая элита в общих чертах была очерчена принадлежностью к партийным структурам — ЦК РКП(б) — ВКП(б) — КПСС. Принципы централизации, которой бы позавидовали бы и Петр Великий, и Иван Грозный, были сформулированы в самые первые годы советской власти все по тем же объективным причинам: тяжелейшая экономическая ситуация, продовольственный дефицит, внешняя интервенция и отсутствие управляемых бюрократических механизмов. Решения ЦК партии уже в мае 1919 года констатировали необходимость строжайшей централизации при распоряжении всеми силами и ресурсами, что неизбежно предполагало введение единой армии и единого командования, централизованной финансовой и транспортной систем и т.п. — по сути, формировалось государство в виде осажденного военного лагеря. Это, повторимся, было продиктовано не идеологическими основаниями, а присущими России историческими вызовами. Так возникла теория и практика военного коммунизма — идеи милитаризации труда, суть которой — в необходимости применения военных методов в качестве мобилизационного механизма в экономике. Рабочая сила осталась единственным капиталом в условиях системной разрухи и катастрофической нехватки средств и ресурсов.
Собственно, к догматическому марксизму, отмиранию государства и независимости местных советов складывающаяся номенклатурная система уже не имела никакого отношения. Советское руководство после эмиграции Троцкого не могло себе позволить инструментального отношения к стране как к «охапке хвороста в костре мировой революции».
В таких условиях в структуре ЦК РКП(б) была создана специальная организация, осуществлявшая «подбор и расстановку кадров» — Оргинструкторский и Учетно-распределительный отделы, объединенные в 1923 году в Орграспредотдел, ставший важнейшей структурой аппарата ЦК партии и возглавлявшийся влиятельными лицами в составе высшего руководства (в разное время этим отделом заведовали Молотов, Каганович, Маленков). «Кадры решают все», — об этом знал не только автор этих слов, но и все советские вожди.
Однако уже в 20-е годы сложившаяся бюрократическая система начала давать первые сбои. Вчерашние жертвы царской «охранки» и революционеры, стоявшие на ключевых постах в государстве, полагали, что за бывшие заслуги достойны лучшей жизни. К тому же разрастающийся штат госслужащих из числа вчерашних крестьян и рабочих был не самым эффективным механизмом. Налицо был явный дисбаланс между сотнями и тысячами профессиональных революционеров и многомиллионной крестьянской массой. Чистка 1921-1922 годов, в результате которой было исключено до трети членов партии, не изменила этого соотношения: тонкий руководящий слой большевиков с дореволюционным стажем оставался небольшим островком в огромном море вступивших в партию после октября 1917-го. Как было и с дворянством в XIX веке, и царской бюрократией в начале XX-го, сама правящая прослойка не имела в себе механизмов самоизлечения.
Провозглашенная далее в качестве ответа на элитный застой политика «выдвижения с мест» была призвана сократить разрыв между партийной элитой и основной массой партийцев и обеспечить открытый характер элитного рекрутирования.
К концу 20-х «генеральная линия» по объективным причинам была сфокусирована на форсированной модернизации. Именно в этот период (конец 20-х — начало 30-х) окончательно сложилась номенклатурно-бюрократическая модель элитообразования, просуществовавшая до 91-го года. Такое государство могло эффективно функционировать только в режиме постоянной мобилизации, обороны от внешней агрессии и попыток «догнать и перегнать». Кризис этой модели давал о себе знать с самых первых лет советской власти. Даже ведущий советский экономист и статистик Василий Немчинов (на данные которого опирался Сталин в принятии решений о форсированной коллективизации) показал, что, например, главная причина зернового кризиса 1927–28 годов коренилась не в высокой себестоимости производимой продукции и не в нехватке промышленных товаров, а в структуре сложившегося после 1917 года сельского хозяйства. Самый серьезный удар постоянной мобилизации и коллективизации был нанесен по селу, где были ликвидированы крупные хозяйства собственников и значительно снизился удельный вес частных подворий, выступавших основными производителями товарного хлеба. Сформированная по примеру израильских сельскохозяйственных коммун (кибуцев) система колхозов была особенно неэффективна на первых порах и функционировала в условиях командно-административного принуждения. Отсутствие же независимых хозяйственных субъектов в городе уже после НЭПа компенсировалось всеобщей трудовой мобилизацией и нематериальным поощрением на производстве.
Основным фактором радикального поворота политики после НЭПа и начиная с середины 30-х стала надвигавшаяся угроза гитлеровской агрессии. Катализатором этих процессов стало отсутствие другого важного ресурса — временного. Все это предопределило сталинский формат руководства и практику репрессий как инструмент ротации элит. Именно в 1931 году Иосиф Сталин произнес определяющую режим дальнейшего развития страны фразу: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
В годы, предшествовавшие гитлеровской агрессии, военные расходы СССР выросли с 25,6 % в 1939 году до 43,4 % в 1941. С 1 июля 1941 г. до 1 января 1946 г. только прямые военные расходы составили 52,2 процента всех доходов госбюджета за этот период. Цифры, сопоставимые с временами петровских реформ, когда страна тоже жизненно нуждалась наращивании оборонительной мощи. В условиях, гораздо более тяжелых, чем нынешняя санкционная политика Запада, государство развивалось посредством предельной мобилизации всех сил и средств при колоссальных военных расходах и отсутствии внешних заимствований. Перечисленные выше и соответствующие экономическим нуждам требования к политическому аппарату были сформулированы Сталиным в брошюре «О политической стратегии и тактике» в 1947 году. Ротация элитного слоя была ключевой и для многих фатальной чертой системы. Одной из целей большой террора было разрушение элитных кланов подобно тому, как Иван Грозный, уничтожая крупных вотчинников, ликвидировал и их вассалов, и лично зависимых от них людей, и подчиненные им боевые дружины. При этом следование данной модели было осознанным, о чем свидетельствует сталинский комментарий фильма «Иван Грозный». Сталин считал, что ошибка царя состояла в том, что он «не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени… Нужно было быть еще решительнее».
За обвинениями в тоталитаризме немногие замечают другую важную черту советского государства. При всей видимой монолитности государства весь советский период продолжалась напряженная внутренняя борьба и селекция, но не в рамках гражданского общества, а внутри самой системы. В отсутствие возможностей открытой политической борьбы противостояние разных групп перешло в сферу межведомственных противоборств и аппаратных интриг внутри государства. Верховная власть, руководство ЦК, Совет Народных Комиссаров (позднее Совет Министров), Госплан и Минфин выступали в качестве выражающих интересы государства субъектов, а руководители наркоматов (позднее министерств) — интересы конкретных хозяйственных субъектов. В качестве объектов разногласий были: распределение оборудования, капиталовложений и других ресурсов, назначение и смещение руководящих работников, проведение различных ведомственных проверок. Аналогичную природу имели конфликты региональных руководителей с центральными органами управления: их основным мотивом было распределение ресурсов, фондов и кадров. Практически до 91-го года периодически разжигался и вновь затухал конфликт по линии противостояния органов госбезопасности и партии.
Складывающиеся вокруг народных комиссариатов, глав союзных республик и секретарей областных партийных организаций группы принято называть клиентелами. Вокруг партийных лидеров начали происходить типичные для России процессы. Одним из наиболее заметных из них стала опека и защита патронами своих «вассалов» в ходе репрессий. Так, в «подшефных» Берия как члена ГКО наркоматах (топливные отрасли, производство ряда видов вооружений) репрессии проходили с меньшей интенсивностью. Со смертью Сталина начался процесс «овельможивания» —количество привилегий центральной и региональной партийной элиты стало резко отличаться от остального населения. Неудивительно, что в 30-40-е годы модель борьбы верховной власти с «боярством» выстраивалась по известному из предшествовавшей российской истории политическому лекалу: подобно тому, как Иван Грозный в борьбе со всесильными боярами стремился опереться на народные слои, созывая с этой целью Земские соборы, Сталин направлял на отдельных партийных функционеров гнев подручной комиссарской опричнины.
Ротация элит, таким образом, происходила либо в ручном (сталинском) режиме, либо не происходила вовсе. В этом была ахиллесова пята сложившейся вертикальной системы, где многое, если не все, зависело от венчающей властную пирамиду фигуры. Если постоянная ротация управленческих кадров не происходила по воле первого лица, то начинался «застой» и геронтократия. Будто бы в подтверждение этого Сталин в одном из документов писал, что «литература, партия, армия, — это все организмы, у которых некоторые клетки надо обновлять, не дожидаясь, пока отомрут старые. Если мы будем ждать, пока старые отомрут и только тогда будем обновлять, мы пропадем, уверяю вас».
С одной стороны, итогом сталинской кадровой революции стало формирование нового служилого класса, адекватного задачам модернизации в условиях дефицита ресурсов — абсолютно лояльного верховной власти и безупречного с точки зрения исполнительской дисциплины. К отложенным негативным последствиям выбранного пути стоит отнести профессиональный состав элиты, который не изменился до времен перестройки — в нее входили преимущественно технократы, то есть люди с профессиональным техническим образованием (что контрастировало с юристами, журналистами и даже актерами в высшей сфере управления в США). Годные для строительства ГЭС, покорения космоса и целены, научных открытий кадры оказались совершенно не годными к публичной политике и гибким маневрам информационной эпохи. В перестройку это отличие партийных пенсионеров от ловких американских политиков из среди промышленников и финансистов стало очевидно.
Анализ стенограмм партийных заседаний показывает: секретариат ЦК КПСС обсуждал технологические особенности пашни, нехватку кормов для скота; Украинское Политбюро — производство ламп и аграрный сектор западных областей; делегаты партийного съезда Азербайджана — снабжение запчастями; а грузинского партийного съезда — выращивание винограда. В то время как их американские оппоненты упражнялись в политическом красноречии, учились привлекать электорат и боролись с оппонентами республиканской или демократической партии.
По итогам сталинской работы по формированию правящего слоя в период с 1924 по 1939 было вычищено подавляющее большинство старой «ленинской гвардии». В хрущевский период правящая бюрократия значительно «окрестьянилась» — до 80 процентов ЦК партии в разное время составляли дети крестьян. Включение в политическую жизнь страны крестьянского населения или рабочих в первом поколении способствовало воспроизведению патерналистского и почти монархического типа политической культуры: сложилось патриархальное отношение народных масс к высшему партийному руководству. Однако успех выработанной модели иллюстрирует метафорическое высказывание эмигрировавшего во Францию исследователя-евразийца Петра Сувчинского: «Большевизм держится именно тем, что тот насос, который вытягивает на поверхность активно-государственной культуры, из народной толщи — необходимые силы и энергию и который за последнюю эпоху держался на поверхностных высосанных слоях, — опущен большевиками, сознательно или бессознательно — гораздо глубже, в полнокровные недра тучной земли. И, может быть, невольно, и без сознательного желания поддержать и помочь, приток этих сил — настолько жизнесилен, что легко и щедро питает тот государственный организм, который его втянул в жизнь и обнаружил».
У другого евразийца — современного — члена Изборского клуба Александра Дугина есть схожий по общему посылу ранний текст о социологе-Сталине: «Пока он (Сталин — В.Г.) был жив, циркуляция элит была гарантирована. Суровой ценой, слишком суровой ценой… Но конец чисток означал необратимый процесс «стагнации». Сегодня мы знаем, к чему это привело и партию, и государство. Законы Парето подтвердились самым трагичным для страны, народа и государства образом».
О том, к чему и как привела попытка позднейшего перехода к эволюционному развитию в послевоенный период, об элитарных механизмах распада Союза и генезисе новой постсоветской элиты мы поговорим в следующей статье.
