Известный писатель, драматург, автор таких романов как «Сто дней до приказа», «Козлёнок в молоке» и серии «Любовь в эпоху перемен» Юрий Поляков презентовал в Екатеринбурге своё новое произведение «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» и уделил время Накануне.RU, чтобы поговорить на актуальные темы.

Он рассказал, почему «Ельцин-центр» воплощает самое плохое в критикуемом там же советском периоде, прокомментировал арест чиновников из Министерства культуры РФ, поделился своим мнением о Дуде и объяснил, как мы перестали быть самой читающей и самой серьёзно думающей страной.

— Юрий Михайлович, знаем, что вы в Екатеринбурге прежде всего ради фестиваля документального кино, там довольно плотный график показов фильмов, но успели ли посмотреть город, погулять по знаменитому скверу, посетить «Ельцин-центр»?

— Конечно, и я считаю, что это грандиозно — даже музей Ленина в Москве при советской власти был послабее. Но я не думаю, что люди едут в Екатеринбург, чтобы попасть в «Ельцин-центр», поскольку фигура Ельцина противоречивая, и очень многие её воспринимают, как негативную.

— Очень часто у нас памятник ему краской заливают…

— Ну да, когда я был в прошлый раз, то дежурил наряд милиции, чтоб никто не подошёл к скульптуре. Само грандиозное открытие этого центра было встречено неоднозначно и, кстати, «Литературная газета», которую я тогда возглавлял, весьма критически отнеслась к этому событию.

Если рассматривать учреждение как современный музей, использующий новые способы приобщения к новейшей истории, особенно молодёжи, то это хорошо, конечно. Но он тогда должен быть более объективным, потому что, конечно, там вся новейшая история подана в абсолютно проельцинском ключе. Какие-то события раскрываются, а о каких-то событиях умалчивается. Например, эпизод, связанный с народными выступлениями 1993 года в Москве — я их хорошо помню, я в них участвовал — они все были антиельцинские. Там было только одно небольшое выступление, организованное Гайдаром и его сторонниками, поэтому когда я как свидетель на это смотрю, думаю — вы что, ребята, хотите снять, как в 1927 году, как брали, а на самом деле не брали Зимний (фильм «Октябрь», 1927 год, — прим.)? А зачем? Зачем мы тогда столько сил потратили на критику советской историографии, советской идеологии, которая все старалась переписать под своим идеологическим знаком? И мы, значит, советскую власть «ухайдакали» для того, чтобы то же самое сделать, но только ради других персонажей — не Ленина, а Ельцина?

— И без социального равенства?

— Конечно, конечно! Как это сделано технически — я снимаю шляпу, это высокотехнологичный проект, всё очень дорого. Но что там говорится — к этому у меня масса вопросов, как у человека, который жил в эту эпоху, которую я описал в своих книгах.

— К слову о ваших книгах, у вас целая серия посвящена эпохе «застоя», которую сейчас часто ассоциируют с путинским временем — у вас возникала такая аналогия, когда вы писали эту книгу?

— Во-первых, я хочу вам сказать, что первым в отношении уже постсоветской организации общества термин «застой» ввел я в своей колонке, если не ошибаюсь, в еженедельнике «Собеседник» — только у меня он был «New-застой». И вот в колонке «New-застой» я сравнивал различные позиции, это были самые последние месяцы, когда Ельцин пребывал у власти. Интересно, что в музее «Ельцин-центра», где выставлены книжки писателей перестройки — естественно, ни журнала «Юность», ни меня нет. Хотя, именно я в своей повести «Апофигей» в журнале «Юность» впервые вывел Бориса Николаевича в литературе, для одного из героев этой моей нашумевшей повести прототипом был именно он, а конфликт был списан с конфликта Ельцина и Горбачёва, эту повесть обсуждали именно с политической точки зрения. Это к вопросу об объективности.

— И вы видите до сих пор схожесть эпох?

— Это зависит от точки зрения или, как сейчас модно говорить, всё зависит от «оптики», можно застой назвать стабильностью, и тогда все по-другому рассматривается, а можно именно как «застой». Эпоху Брежнева можно рассматривать как стабильность, словечко «застой» появилось только тогда, когда её начали критиковать, его ввел уже Горбачёв.

— При этом в эпоху брежневского «застоя» было и развитие?

— Конечно, а когда же были построены новые города, новые заводы? В Москве было построено несколько жилых районов, страна менялась, другое дело, что было много проблем, но если тебе не нравится планировка твоей квартиры — зачем взрывать в ней бомбу? Ничего же не останется. Глупо ходить потом и говорить, что ты сделал евро-ремонт — нет, ты не ремонт сделал, ты взорвал свой дом, а потом из того, что осталась, начал делать себе жильё. Мы тоже могли сделать себе нормальный плановый ремонт, вместо этого взорвали всё. А началось с того, что то мироустройство назвали «застоем», сказали, что так жить нельзя. Жили же, размножались.

— Да, судя по вашим книгам, жили, и любовь всё-таки была в СССР?

— Да, была любовь, население увеличивалось, а потом вдруг выяснилось, что «так жить нельзя». Я считаю, что можно было это всё сделать спокойно, без таких колоссальных утрат, поэтому я бы не торопился что-либо называть застоем. Главное достоинство путинской эпохи, в отличие от ельцинской — это стабильность. Но то, что динамика развития потеряна — тоже правда.

— Если говорить про «взорвать стабильность», может быть, следите за творчеством персонажей, которые грезят о перестройке 2.0, в медиасфере, например, смотрели творения Дудя, что думаете про его фильм о Беслане?

— В каждом обществе есть силы, которые не устраивает сложившийся порядок вещей, они пытаются его изменить, преимущественно для того, чтобы самим прийти к власти. У меня даже есть эпиграмма на эту несистемную оппозицию: «Мы создаем Кремлю проблемы за то, что сами не в Кремле мы». По крайней мере, из всего, что я слышал от наших внесистемных оппозиционеров, я так и не понял — что они собираются делать? Если они опять собираются запустить сюда иностранцев, всё отдать западному капиталу, встроиться в их политику, отдать суверенитет, отдать все наши геополитические интересы, то, ребята, мы всё это уже проходили при Ельцине. И то, что это не было осуждено на государственном уровне — это не потому, что это было хорошо, а потому, что у нас есть политики, которые умеют держать слово и они его держат.

А на самом деле это было очень плохо, мы же к «нулевым» годам пришли без армии, без флота, без всего. И если бы в несколько лет не удалось хотя бы частично восстановить обороноспособность, неизвестно, что бы здесь сейчас было. По крайней мере, есть вещи, которые я считаю неправильными, они есть, но опять разносить страну в клочья, чтобы побороть эти проблемы — смешно, они есть в любом обществе, даже в самом благополучном. Копните глубже в американскую жизнь и вы узнаете, что там 25% вообще неграмотных, и никто не говорит «у нас страна неграмотных, давайте сместим правительство».

— Наша главная проблема, судя по всему, это коррупция? Как прокомментируете скандал в Санкт-Петербурге, где арестовали чиновников Министерства культуры?

— Коррупция — это одна из самых серьёзных наших проблем, и арестовывают чиновников, которые не чисты на руку, не только в Министерстве культуры, в других министерствах тоже прихватывают, но просто к Министерству культуры всегда традиционно приковано внимание, потому что это культура, в культуре все разбираются. Когда человек ворует в сельском хозяйстве, гораздо сложней объяснить, как он это делает, а в культуре, вроде как, всё на поверхности — это хорошо, это говорит о том, что всё-таки элита, аппарат каким-то самоочищением занимается, без этого невозможно, но это не главное.

Арестовали чиновника, который попался — правильно сделали, пусть сидит теперь и думает. Зарплаты у чиновников высокие, социальные гарантии замечательные, пенсии роскошные, сиди и радуйся — нет, ты ещё воруешь! Вот теперь посиди и подумай, стоило или нет. Но ведь главная коррупция-то не там, главное — это те миллиарды, которые наша экономическая элита, заработав здесь, отправляет за рубеж и вкладывает в тамошнюю экономику, культуру, здравоохранение и считает это нормальным. И то, что у нас значительное число наших чиновников имеют два гражданства, а то и три — об этом как-то СМИ зашумели, но сразу замолчали. Видимо, столько у нас «двугражданских граждан», что это оказалось «раскачиванием лодки».

Вот этим надо заниматься, потому что там совсем другие деньги, и вот это действительно ограбление. Если эти деньги зарабатываются здесь, причём зарабатываются людьми, которые получили всю свою производящую собственность как правило или случайно, или в результате манипуляций, про которые лучше не говорить в приличном обществе, — им же никто вопросы не задает. Я в своё время выступил с предложением создать фонд развития России, который бы состоял из тех денег, которые были признаны незаконно заработанными. Всё же сохранилось — доказать, честно или нечестно — элементарно. Нечестно — в фонд, и это будут деньги для нового технологического рывка. Мне говорят — да как же можно? Минуточку, провести индустриализацию за счёт кулаков-крестьян — это многие считают нормальным, а какой был выход? Иначе проиграли бы Великую Отечественную войну. Правильно, «обобрали», но не вывезли за границу, прошу отметить, а вложили в строительство заводов.

Сейчас мы тоже в довольно тяжёлом положении, когда закончится конфронтация с Западом, никто не знает. Почему мы людей, которые в свое время обогатились на народом обнищании, на разгроме страны, жалеем и не можем взять хотя бы часть этих денег, чтобы вложить в развитие страны? В культуру, просвещение, медицину, поддержку матерей-одиночек — нам же надо поднимать демографию. Но все сразу говорят — частная собственность неприкосновенна. Я согласен — если она честная собственность, честная частная собственность. А если это нечестная частная собственность, то уже действуют совершенно другие законы.

Но на этот шаг никто не пойдет, и прежде всего против будут те, кто сейчас пытается бузить против власти, потому что у них задача совершенно другая.

— И всё же многих проворовавшихся чиновников сажают, пусть посидят, подумают, почитают..

— Да, мои книжки тоже, они, кстати, пользуются популярностью в местах не столь отдаленных.

— Возвращаясь к сегодняшней теме — что посоветуете читать?

— Из современного, я считаю, очень хороший писатель Александр Терехов, вот его книги — «Немцы», «Каменный мост», Юрий Козлов прозаик очень интересный, необычный. Из сложных прозаиков, продолжателей платоновских направлений могу посоветовать Веру Галактионову. А остальных так пиарят, что и без меня их все знают.

— В ваших книгах еще то время отражено, когда мы были самой читающей страной мира, а что сейчас?

— Это была самая читающая страна, да, 1983 год, но дело даже не в том, что мы перестали быть самой читающей, мы были самой серьёзно читающей, люди читали не ради развлечения, а ради развития, ради приобщения к новым знаниям. Я хочу сказать, что это очень важно, и вот навык к серьёзному чтению — это такое же достояние народа, государства, как нефть или газ, потому что с народом, приученным к серьёзному развивающему чтению, можно выполнять любые немыслимые задачи. Почему в 20-ые годы и начали строить страну с культурной революции, с введения всеобщего бесплатного образования. Мы сейчас, к сожалению, читающей серьёзно страной быть перестали, потому что все 90-ые годы навязывалось развлекательное и что-то совершенно дурацкое, я бы сказал.

Я помню, захожу в «Дом книги» в Москве и смотрю — там объявление — встреча с писательницей (не буду называть её, автор женских детективных романов). И там пришли какие-то люди, она садится перед ними и говорит: «Давайте я вам расскажу про мою болонку». И дальше начинает рассказывать про собаку, как она её кормит, какие у неё болезни, сколько раз она её выводит по гигиеническим надобностям, как она её чешет. И я тогда подумал — это символ падения, потому что в Советском Союзе писатель о болонках никогда с читателем не разговаривал. Для разговоров о болонках есть собаководы, собачьи парикмахеры и так далее, а писатель всегда говорил о сущностных вещах. Если бы в советские годы автор пришёл к читателям и начал говорить о болонке, все подумали бы, что он ненормальный, и сказали Союзу писателей — вы нам больше такого не присылайте. Куда мы движемся, кто мы такие, что есть Россия — а вы нам про болонок…

А вот, надо сказать, китайская цивилизация — там всё наоборот. Меня, кстати, в Китае очень любят, и почти все мои рассказы переведены. Я приезжал на очередную презентацию своего романа — повезли меня в Пекине в книжный магазин. Этот книжный магазин — пять или шесть этажей с эскалаторами, только книги. Покупатели ходят с тележками, как в продуктовом, книг навалено у всех, широкий выбор совершенно разнообразных тематик: познавательные, научные, художественные, учебники, исторические, политические, то есть серьёзные книги читают. И в основном молодёжь, очень много молодых, хотя есть и пожилые, конечно. Наверное, это была моя самая длинная автограф-сессия, там очень популярен этот роман «Любовь в эпоху перемен», в Китае несколько раз его переиздавали, у меня рука отваливалась — читатели идут и идут. И в этот момент я задумался — почему так? Ведь они всё делают, как мы, ведь это мы же воспитали специально серьёзно читающую нацию, когда философский трактат «Общее дело» издавался тиражом 50-100 тысяч, а сейчас выходит роман, разрекламированный, получает «Большую книгу» — у него тираж три тысячи, и тот не расходится до конца.