У Ленина в свое время была фраза о том, что «право есть возведенная в закон воля господствующего класса». Оппонирующие юристы, представляющие иные идеологии, никогда с этим не соглашались и считали, что право должно стоять над перипетиями противостояния классов, интересов и воли.
Спорить о том, что более верно, можно долго. Только нужно учесть, что оппоненты Ленина говорят о том, как должно быть, Ленин писал о том, как оно есть на деле.
Перефразируя, вполне можно сказать: «Международное право есть возведенная в закон воля мирового доминирующего политического субъекта». То есть международное право есть оформление более сильной международной воли. Отклонения, конечно, могут быть – комбинации меняются. И субъекты правосудия могут стремиться к повышению своей значимости, а отсюда – демонстрировать возможно искреннюю веру в то, что суд в Гааге может быть независим от воли в Вашингтоне или Брюсселе.
НО для этого в любой правовой системе существуют инстанции, правомочные поправлять подобные иллюзии.
Апелляционный суд в Гааге в своем «деле ЮКОСа» присудил России выплату 50 млрд долларов в пользу «наследников ЮКОСа» не потому, что аргументы и юридические доводы его адвокатов были весомее доводов России, а потому, что воля и интересы субъектов «западной коалиции» для Гааги были весомее доводов адвокатов России.
Западная коалиция вполне спокойно приняла арест Ходорковского и национализацию его компании пятнадцать лет назад, потому что Россия выглядела тогда слабой и послушной, и не выглядела для Коалиции неким конкурентом. Тем более, что продемонстрируй в тех же США некий магнат экономические и политические амбиции в противостоянии с существующей властью, правовая система США решила бы проблемы с ним много безжалостней.
Но все изменилось: Россия перестала быть послушной – и поставила вопрос об изменении порядка взаимоотношений, установившегося после раздела СССР. Россию решили наказать за непокорность. И правовая система вполне естественно стала выражать данную политическую волю. Потому что правовые системы для того и существуют, чтобы правовыми постановлениями оформлять политическую волю сильного.
А Россия в свое время объявила свою правовую систему частью мировой политической системы.
То есть, возможно, вполне неосознанно приняла на себя обязательство в решении тех или иных текущих вопросов – от «дела Юкоса» до «дела Украины» — не выходить за рамки норм, правил и политической воли господствующих в мире политических субъектов. В рамках соблюдения ей этих правил ей благожелательно позволили бы национализировать компании хоть Ходорковского, хоть Авена с Фридманом, хоть Потанина или Дерипаски с Вексельбергом по принципу: «Ваши холопы — вы с ними и разбирайтесь».
Ситуация изменилась, и ей решили разъяснить, что пока она не вернется к покорности, любой возникающий спорный случай будет трактоваться не в ее пользу. И судить ее будут любые суды, на участие в которых она не соглашается и процессы, на участие в которых она согласия не давала.
При этом доводы, к которым апеллировала, судя по заявлению Минюста РФ, Россия в суде – просто игнорировались. И это было интересно в том отношении, что эти доводы были бесспорны с точки зрения формальной юриспруденции и международной, и национальных правовых систем Запада – но противоречили тем негласным политическим условиям, на которых Россию западная коалиция соглашалась в 90-е годы признать равноправной. Точнее, относительно равноправной: в рамках общей покорности воле мирового гегемона.
Суть доводов российской стороны была в том, что это решение было вынесено, несмотря на то, что Россия не давала своего согласия на такое арбитражное разбирательство, а экс-акционеры ЮКОСа не являлись добросовестными инвесторами, что они получили контроль над активами с помощью целого ряда незаконных действий, и в ходе управления компанией мажоритарные владельцы прибегали к уклонению от налогов, нелегально выводили активы за рубеж, отмывали деньги и совершали прочие противоправные действия.
К чему бы приговорили некое лицо в США или иной западной стране с устоявшимся правосудием, незаконно получившее компанию, не платящую налоги и отмывающую нелегальные средства, можно не комментировать. Но эти правила – для тех внутренних элементов системы. Как внутреннему элементы системы ей никто бы не стал пенять на наказание подобной предпринимательской группы.
Но для России эти же действия были своего рода правилом и экзаменом на вступление в систему. Ее в систему принимали именно за то, что она позволила все это в 90-е годы делать. Потому что это делал не только Ходорковский и ЮКОС, это в той или иной степени делали все, кто проводил приватизацию и кто участвовал в приватизации.
Для любой международной инстанции признать правоту России на основании данных аргументов значило признать право России на пересмотр всех условий, по которым она в систему входила. Причем, если бы эти условия были формально зафиксированы, ситуация была бы иной: есть условия, на которых Россию приняли в систему, Россия условия не соблюдает и об этом говорит прямо, официально и честно их оспаривая — суд это признает и фиксирует, и либо Россию из «системы» исключает, либо предлагает сами условия пересмотреть.
Только все было не так: все эти условия по демонтажу своей экономики и созданию на незаконных основаниях класса крупных предпринимателей сами по себе противоречили правовым нормам системы, в которую Россию вовлекали. То есть для вхождения в систему России предложили исполнить условия, считающиеся равноправными в самой системе, и зафиксировать их в легально юридической форме было невозможно.
А поскольку сами условия были противоправны, признать это для судебной системы Запада – означает признать и отменить свои же противоправные действия, вернуть приобретенные средства (а по некоторым расчетам, они доходят до 50 трлн долларов) либо признать свою обязанность их выплачивать и при этом признать и юридически зафиксировать, что Россия имеет право пользоваться преимуществами участия в этой системе без соблюдения условий, перед ней поставленных, причем с правами на получение компенсаций за все убытки, причиненные Западом России в ходе 1990-х гг., — и на возврат всех вывезенных из России капиталов.
Это, конечно, не безоговорочная капитуляция в Потсдаме, но полная юридическая фиксация поражения Запада в той своеобразной войне, которую он минимум треть века вел против России. И нужны достаточно специфические условия, чтобы он на это согласился.
Но важнее другое. Выдвинув в качестве аргумента, обосновывающего право государства на экспроприацию имущества крупных компаний, все сказанное, Россия, практически, в юридической форме сама зафиксировала, что процессы приватизации в стране были незаконны. И что любая компания, получившая от государства имущество с помощью незаконных действий в ходе приватизации либо уклоняющаяся от уплаты налогов, либо выводящая активы за рубеж, либо использующая отмыв средств и иные противоправные действия – потенциально подлежит национализации. То есть любая компания, получившая государственное имущество в ходе приватизации, может быть национализирована.
И эта, пока несколько завуалированная констатация, имеет несколько адресатов. Конечно, во-первых, при развернутости ее в сторону электората и доступной подаче она окажется приподнято воспринята обществом и получит усиление поддержки существующей власти.
Во-вторых, она еще раз объявляет крупным предпринимательским кланам страны: мы признали ваше имущество незаконно нажитым. Будем ли мы из этого делать практические выводы или нет – зависит от вашего поведения и уже не только лояльности, но и активного участия в решении национальных задач страны.
В третьих, оно обращено и к международному бизнесу и говорит ему: вы очень много получили за наш счет в 90-е годы. Очень много. Поэтому решайте: разберитесь со своими политиками и юристами. Они нам надоели. Поэтому либо вы приводите их к порядку и жизни по согласованным с нами нормам, либо мы открыто поставим вопрос о том, как вы вели себя в нашей стране в 90-е годы и сколько наших денег себе присвоили. И тогда вы очень многое можете потерять.
И здесь уже определенным и демонстративным — и реальным укрепрубежом, пригодным и для обороны, и для наступления, — становится принцип приоритета национального законодательства над международным. Причем нигде не говорится, что этот приоритет будет действовать исключительно на территории России. По сути означающий, что никаких ваших судебных либо иных решений, за исключением отвечающих нашим интересам, мы исполнять не будем. А будем руководствоваться исключительно нашими законами и решениями, отвечающими нашим национальным интересам. Причем и на нашей, и на вашей территории.
В конкретном же прикладном значении сегодняшнего дня признание Россией всего сказанного означает возможность тех или иных форм национализации применительно к любым бизнес-компаниям России, основывающих свою деятельность на приобретениях и выгодах, полученных в ходе приватизации.
