Мой дед, земский врач, поехал на эпидемию тифа в земли Войска Донского, заразился и умер. Моя бабушка, овдовев, пошла работать медсестрой в дом подкидышей, нянчилась с ними: холила, отмывала бедных младенцев, выброшенных на улицу, оставленных у чужих порогов, — спасала их. Моя красавица тётушка, окончив институт, уехала в Забайкалье, в Читу, работала там с рентгеновским аппаратом. Тогда средства защиты от рентгеновских лучей были ещё примитивными: врачи надевали прорезиненные фартуки, что плохо предохраняло от излучения. Тётушка заболела раком и умерла на своём посту.
Но тогда в моём юношеском сознании образы этих родичей-врачей не были столь героическими, как образ моего отца, погибшего под Сталинградом в 1943 году. Его подвиг, который он совершал, как и вся борющаяся, окровавленная страна, затмил образы других моих самоотверженных родичей. И вот они воскресли. Теперь, когда Россия задыхается от удушающей эпидемии, когда больницы не успевают открывать двери заражённым, умирающим, врачи кинулись безоглядно, без принуждения спасать погибающую Россию. Ещё совсем недавно они влачили жалкое, нищенское существование, получая, как сельские медсестры, три-четыре тысячи рублей в месяц. Они пережили идущие вал за валом чудовищные оптимизации, которые по существу были последовательным разрушением оставшейся от советских лет медицины: закрывались фельдшерско-акушерские пункты в деревнях, исчезали районные и областные больницы, в Москве из-за уродливой, жестокой оптимизации число больниц сократилось на треть. Всё это в час нынешней национальной беды, национальной катастрофы было забыто врачами. И все они: и главные врачи, и медсёстры, и медбратья, и санитарки, и служащие, — всей своей когортой, подчас не имея специальных средств защиты, масок, перчаток, бросились гасить страшный огонь эпидемии.
Они напоминают первых пожарных-чернобыльцев, которые в ту жестокую ночь кинулись с брандспойтами на горящий четвёртый блок и гасили пожар, не давая ему распространиться по всей станции, а сегодня, глубоко замурованные в не пропускающие радиацию саркофаги, они лежат на Митинском кладбище. И те, и другие явили высшую форму святости, о которой в Евангелии говорится: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Они не будут причислены к лику святых — у церкви свои законы, свои строгие, во многом для нас, светских людей, непонятные правила канонизации, когда над головой умершего человека загорается золотой нимб. Но помимо церковной святости есть мирская святость, о чём владыка Тихон Шевкунов написал книгу «Несвятые святые». Нынешние врачи, которые спасают, лечат, заражаются, сами падают, задыхаясь, на больничные койки, а иные из них умирают, являются носителями этой светской, неканонической святости.
Мы понимаем Русскую Мечту как высшую ценность, к которой стремится народ, и в достижении мечты, не жалея живота своего, совершает великие подвиги, великие деяния, пишет великие книги, создаёт небывалые города, осваивает льды и пески. Сегодняшние врачи — это носители Русской Мечты, это русские мечтатели. Русская Мечта не всегда являет себя в виде белоснежных цветущих яблонь, где в каждом цветке гудит золотая пчела. Русская Мечта часто являет себя обугленной, изодранной, окровавленной, испытавшей муки ада, прошедшей через застенки, побывавшей на дыбе. Иногда мечта является грозной, грохочущей, как танковая армада, летящая на Зееловские высоты весной 1945 года. Теперь она являет себя в больничных палатах: в масках, в скафандрах, в перчатках, — к этой мечте подключают аппараты искусственного дыхания. Она являет себя в образах наших несравненных, бесподобных русских врачей.
Когда постигшая нас напасть уйдёт с Руси, и, как сказал Лермонтов, «считать мы станем раны, товарищей считать», то увидим великие разорения. Разорения не просто заводов, магазинов, банковской системы. Но разорение человеческих душ. Увидим отчаявшийся, изверившийся, раздражённый, обозлённый народ, исполненный сарказма, недоверия, утративший способность быть народом. И тогда будет востребована идея Русской Мечты, идея возрождения России, идея обретения русским человеком его традиционных героических смыслов, побуждавших его трудиться, сражаться, совершать невероятные открытия. Тогда Русская Мечта будет востребована как великий духовный эликсир, как духовное спасение. И наши русские врачи, эти русские мечтатели, утомлённые, изнурённые, своим поредевшим войском передадут этот духовный великий подвиг тем, кого исцелят, и кому выпадет доля вновь возводить и воскрешать нашу любимую Родину.
