А.Орехъ ― 19 часов, 6 минут в столице. Вы слушаете радиостанция «Эхо Москвы», «Особое мнение». Сегодня, друзья мои, сегодня в «Особом мнении» не кто-нибудь… у нас все гости замечательные по-своему, но Александра Андреевича Проханова давненько в нашем эфире не было. В таком случае нас можно не только послушать, но и посмотреть. А если у вас есть какие-то вопросы, — а они наверняка есть, — пишите: +7 985 970 45 45 — это СМС, Viber, WhatsApp. У нас уже идет трансляция на канале «Эха» в YouTube. И там, соответственно, тоже можете чего-нибудь спрашивать у нашего гостя писателя, публициста Александра Проханова.
Я вас, во-первых, приветствую. Действительно, давно вас не было, с доковидных времен, с какой-то прямо доисторической эпохи. Как вы себя чувствуете, как провели это время?
А.Проханов ― Тряхнем стариной. Я провел время в созерцании, почти не включал радио. Смотрел на снега, размышлял о смысле бытия. Так что провел достаточно пресно.
А.Орехъ ― Ну, что ж, сейчас попробуем перчинки подкинуть с помощью наших слушателей. Сегодня 23 февраля. Для вас что этот день значит в символическом смысле или в прикладном?
А.Проханов ― НРЗБ Это день, когда концентрируются все военные волевые государственные воспоминания наших граждан, и создается такой фокус, ориентированный в прошлое и будущее. Это день, действительно, такой воинской славы, бодрящий день, воинский день. Хороший день. Я его всегда вспоминаю и праздную как День Красной Армии.
А.Орехъ ― Ну, собственно, был сначала День Красной Армии, потом Советской Армии и Военно-морского флота, сейчас День защитника Отечества. Он менял свои называния. Не менялась только дата.
А.Проханов ― НРЗБ как День Красной армии.
А.Орехъ ― С вашей точки зрения, это просто праздник или просто повод для людей не ходить на работу, может быть, выпить, закусить?
А.Проханов ― Нет, это не повод. Это праздник. Люди нуждаются в праздниках. У наших людей есть несколько праздников, где они думают о возвышенном, думают о прекрасном, но замещая это, конечно, с хорошим застольем, с тостами. И День защитников Отечества — это, действительно, праздник. Празднует армия. Я знаю, у нас есть огромная армия. Для нее это святой праздник. У нас есть колоссальное количество людей, которые служили в армии. Для них это тоже праздник. А офицерские жены, жены тех, кто служили? Конечно, это праздник.
А.Орехъ ― Но не все мужчины у несколько служили. Им тоже праздновать? Как-то обычно девочкам дарят в 8 марта цветы, конфеты, а мальчикам дарят носки, гель для душа, дезодорант, шампунь. Все равно мужской праздник. Служил — не служил, все равно давай, радуйся. По-моему, это несправедливо. Надо все-таки тем, кто служил, отмечать?
А.Проханов ― Почему же? По существу может возникнуть и не раз возникал в русской истории такой момент, когда все начинают служить, включая несовершеннолетних, которые встают у станков. Потому что Отечество в опасности. Это звучало многократно. И напряжение было колоссальным, которое требовало усилия всех, в том числе и мертвых, не только живых. И усилия Александр Невского и Михаила Кутузова. Это были времена трагические, великие для истории нашего государства, и поэтому этот праздник, который, НРЗБ называется «праздником шампуня или губной помады». Это, действительно, праздник всех настоящих волевых наших мужчин русских, которые демонстрируют свою причастность к этому величию. А, конечно, возникает такая пена, которая смотрит на этот праздник с иронией, с негодованием, с желанием оттоптаться на нем, посмеяться на ним. Есть и такая публика. Ну, не без урода же, правильно?
А.Орехъ ― Ну, конечно. Смотрите, есть еще один момент. Есть такие регионы в нашей стране, где этот день вспоминают как день скорби: Чечня, Ингушетия вспоминают 23 февраля как день сталинской депортации. Вот им как быть — праздновать и что им праздновать в этот день, если предки их в вагонах уехали и погибли многие десятки тысяч — как им быть?
А.Проханов ― Для них это день великой трагедии. Для них это день антисталинизма. Но ведь чеченцы, они были блестящие воины, они прекрасно сражались в Великую Отечественную войну. Брестская крепость, она помнит этих великолепных воинов, этих мучеников чеченских. Поэтому чеченские воины и вспоминают этот день как праздник. Одновременно связан, конечно, с огромной бедой национальной. И то, что они эту будет отмечают — не празднуют — отмечают, свидетельствует о том, что народ жив, народ един в горе, народ помнит свою историю. Поэтому одно другому не противоречит.
А.Орехъ ― То есть, в общем, можно совместить. — поднять два тоста: такой, такой. Чеченцы, у них с алкоголем как-то строго всё, но символически.
А.Проханов ― Раньше они были прекрасные выпивохи. И у меня память о чеченцах, как о прекрасных застольных товарищах.
А.Орехъ ― Ну, что ж, вашей памяти я могу в этом смысле только позавидовать. Александр Андреевич, вы упомянули Александра Невского в контексте 23 февраля. А между тем сейчас одна из таких серьезнейших дискуссий общественных, как быть с этим кругом, клумбой на Лубянской площади, где в шорт-листе оказались Дзержинский и Невский. Вот вы за кого бы как активный гражданин проголосовали?
А.Проханов ― Вы знаете, я ведь был один из тех, кто написал это воззвание предложение вернуть памятник.
А.Орехъ ― Я помню. С Захаром Прилепиным, не вы один, конечно.
А.Проханов ― Это было бы странно, если бы я голосовал за Невского.
А.Орехъ ― Но он просто появился. Тогда-то не было альтернативы. Александр Невский тоже, в общем-то, заслуженный человек в нашей истории.
А.Проханов ― Мне кажется, что памятник Дзержинскому никто не сносил. Он все это время стоял на этом месте. Ну, снесли бронзу, снесли металл, а дух, метафизический Дзержинский стоял на этом месте и продолжает стоять. И что бы там ни было возведено — например, фонтан — это все равно будет фонтан Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Если поставят там Александра Невского, все равно это будет Феликс Эдмундович Невский. Он там стоит. Это его место, он там увековечен. Ведь на этот памятник, это место смотрит огромное количество окон с этого лубянского великолепного здания. А там за каждым окном на стене висит Дзержинский. Он правда, там на холсте или на бумаге, но он аккумулируется в этот фокус, поэтому с этим ничего не сделаешь. Пока будет госбезопасность, пока будет Россия, пока будет государство русское, Дзержинский будет стоять на этом месте. Тем более, что, видите, медленно и неуклонно, странно, неохотно и боязливо советское возвращается в наше государство. Идет медленная, ползучая советизация. Я знаю, что многие либералы скорбят по этому поводу, но это неизбежно. Для того, чтобы государство уцелело, наше государство, как и все прежние русские империи, необходимо этот централизм, необходима духовная и материальная ситуация наших рыхлых, несовершенных государственных структур, которые многие из них на ладан дышат.
Поэтому я и предложил поставить там памятник как символ возвращающейся советизации. А также, если признаться вам откровенно, с моей стороны это своеобразная шалость. Мне захотелось, как Николай Карлович Сванидзе вскипит, полный негодования, начнет кидать из-за Дзержинского в меня свои каменья. Ведь нас раза три в году посещает удивительное поветрие. Это тоже заслуживает исследования. Обязательно в апреле начинают говорить, не вынести ли нам из-за Мавзолея тело Ленина.
А.Орехъ ― Ну, в январе еще, на годовщину.
А.Проханов ― Это актуально на протяжении десятилетий. Очень актуальна тема переименований — переименований памятников, городов, улиц, площадей, замена советских памятников памятниками предшествующих эпох или установление на этом месте храмов. И вот памятник Дзержинскому. Это поветрие. Я полагаю, что эти поветрия, они скоро станут привычными, и мы будем их отмечать как праздники. Это огромный такой ритм нашей внутренней, социальной и интеллектуальной жизни. На большее мы сейчас пока не способны. Поэтому три раза в году мы будем исследовать эти глубинные огромные, чрезвычайно важные для семьи, для родины в целом проблемы: вынести или не вынести тело, переименовать или не переименовать какое-нибудь там Тарутино в Романовск или вот поставить или не поставить памятник Дзержинскому или на этом месте пусть забьет фонтан.
А.Орехъ ― Александр Андреевич, а почему все-таки Дзержинский? Если говорить о советизации, ну что, это главный советский символ, в конце концов? Может, просто Сталина туда поставить, как вам кажется? Не хуже же будет.
А.Проханов ― Сталина туда не нужно ставить?
А.Орехъ ― Почему?
А.Проханов ― Во-первых, Сталин был бы уместен в Мавзолее. У меня есть надежда, что все-таки, когда Хрущев велел вынести Сталина из Мавзолея, он его не закопал в землю. И там, в том месте, где сейчас стоит бюст Иосифа Виссарионовича, там, в глубине души — своеобразный саркофаг, где поддерживается температура, позволяющая сберегать плоть человеческую. Там генералиссимус остается. Он лежит в своем парадном обмундировании…
А.Орехъ ― Нетленный.
А.Проханов ― Нетленный. И наступит время, когда это место раскопают извлекут из саркофага Иосифа Виссарионовича и положат его рядом с Лениным, и тогда проблема выноса Ленина из Мавзолея будет закрыта. Тогда возникнет новая проблема: кого еще кроме Ленина и Сталина внести в Мавзолей? И мы будем эту проблему обсуждать весь, примерно XXI век, до XXII — вот весь, что нас ждет впереди.
А.Орехъ ― Я честно вам признаюсь, то, что вы сказали, я бы сам на это посмотрел. Я просто боюсь, не превратиться ли Мавзолей после всего этого в автобус, куда будет подкладывать разных людей, мы будем ходить как в анатомический театр, где лежит Ленин, Сталин в разной степени сохранности. Там если капнуть, на Красной площади еще десяток хороших людей лежит. Может, начать кого-нибудь из ниш вынимать, за деньги это показывать. Так же может быть это быть? Пройдут годы, и люди будут смотреть на это как на аттракцион. Отомрет же это всё в душе такое, к чему мы прикипели — советские дети.
А.Проханов ― Согласен. В свое время, может быть, и на памятник Столыпину, который стоит перед Государственной думой, повесят какие-нибудь плакатики и будут на него мочиться. Мало ли куда мы скатимся? Может быть, нас впереди ждет новый вандализм, я не исключая. А вы не посмотрите на это не потому, что вам будет неприятно — вы просто не доживете до этого времени. Потому что мы же мыслим не категориями веков, не категориями…
А.Орехъ ― Столетиями, конечно.
А.Проханов ― Столетиями, да. Пройдет столетие, и мы увидим, что в Мавзолее лежит и Ленин и Сталин, и, может быть, какие-то новые другие лидеры, которые прославятся в становлении нашего Российского государства, нашей Пятой империи, как я называю.
А.Орехъ ― Смотрите, сейчас же правит нами достаточно сильный, волевой человек, который уже вошел в историю, я думаю, встал в один ряд с этими великими нашими полководцами и государственными деятелями. Есть же и такой вариант. Может быть, по гамбургскому счету, в конце концов, Владимира Владимировича поставить туда, памятник ему. Потому что наравне с бюстами и портретиками Дзержинского в каждой комнате ФСБ есть и портрет Путина наверняка.
А.Проханов ― Я думаю, что Владимиру Владимировичу многие лета и долгих лет жизни.
А.Орехъ ― Это само собой.
А.Проханов ― Вот если не дай бог он исчезнет, тогда будем рассуждать, как увековечить его память. В всяком случае уже сегодня, когда Владимир Владимирович в полном расцвете своих сил и приближается к возрасту мудрости, он уже увековечил себя символами. Что такое Крымский мост? Это большой стиль Путина. Это Путин создал этот мост, который является мостом в грядущее, мостом в крымское чудо и дальше, через Хресонес, туда, в бесконечные дали. Этот мост напоминает Млечный путь. Поэтому у Путина есть своя прижизненная эмблема.
А.Орехъ ― А вот если чуть дальше. Вы говорите, Херсонес, а дальше — вот в дали. А какие дали? Вот куда дальше, с вашей точки зрения, ведет Крымский мост? Он пока связывает Краснодарский край с Крымом в утилитарном смысле. В гносеологическом туда дальше, куда он идет со своими пролетами, вантовыми конструкциями?
А.Проханов ― Он ведет туда, куда ведет вся русская история. Потому что русская история — это только на первый взгляд хаос, броуновское движение царей, царств, символов. Русское движение выстроено в направлении того, что я называю русской мечтой. Русская мечта — это то, постоянно присутствующей в русской истории начало от языческих, от времен скоморохов, от времен чудаков, от времен волхвов, через великую эру русской православной мистики, через период, когда расцвети изумительные русские космисты. Среди них Федоров, конечно, занимает первое место. Вся русская словесность, Серебряный и Золотой век, весь большевизм НРЗБ — всё это эра, когда Россия мечтала об одном и том же — о благом, справедливом, прекрасном, лишенном противоречий, наполненных божественными смыслами государстве, царстве. Если говорить языком религиозных канонов — о Царстве небесном. По существу, вся русская история мечтает о царстве небесном. Дальше большевистская, жесткая, грозная, во многом кровавая история, она стремилась воспроизвести здесь, в земных условиях образы небесного царства.
Поэтому я говорю, Крымский мост, он ведет нас туда, откуда нас постоянно выталкивает история. А он ведет нас. Он принес нам Херсонес, по существу. Ведь он привел нас не просто в Крым, не просто к побережью, не просто в Коктебель, где удобно строить отели. Он принес нас к самому сакральному месту — к Херсонесу, где началась наша великая русская политическая история. Поэтому я вам ответил, что Крымский мост ведет нас от земного Херсонеса к Херсонесу небесному.
А.Орехъ ― Но как-то пожить хотелось какое-то время до Царствия небесного. Вы упомянули чудаков, скоморохов и мистиков. Того и другого и третьего у нас, по-моему, и сейчас в избытке. Но это очень важный, с моей точки зрения, философский вопрос. Тем более, сейчас кто хотел, тот наблюдал высадку американского аппарата на Марс. Это же замечательный проект. Человечество, которое смотрит наверх, к звездам. Вот вам не кажется, что сейчас нам не хватает каких-то таких проектов? Вы упомянули Крымский мост, но маловато. В советские времена, о которых вы говорите, ведь сколько всего было: и заводы, и фабрики и Днепрогэс и Гагарин и луноходы и чего-то еще. А сейчас у нас что такое, помимо этой мечты скоморохов и чудаков о Царствии небесном, нам чем жить? Пятилетками жили. Сейчас чем жить?
А.Проханов ― Вообще-то нам нужно жить чудаками. Потому что слишком много умников, живущих здесь прагматично, которые смотрят на землю, считают деньги…
А.Орехъ ― Я об этом и говорю. Смотреть куда-то в небо, к звездам, на солнце.
А.Проханов ― Вот посмотрите, чудаки спасут мир, в том числе, чудаки спасут Россию. Я убежден, что в сегодняшнему нашем эфире один из нас чудак и дай бог этому чудаку развивать свою чудакскую и чудовищную философию, дабы она стала философией государства Российского.
У американцев этот проект случился. Конечно, великолепный проект. И те злыдни, которые его хают и клеймят его среди нас, они недостойны почтения, уважения. Но, во-первых, надо понимать, что этот проект имел свое начало на космодроме Байконур, там он имел свое начало, там он зародился, оттуда пуповина пролегает к сегодняшнему марсоходу — это раз. А потом, один вздох — и мы окажемся там же, вторыми, но, может, на первом месте. Здесь нет ничего удивительного для нас. И этот проект, о котором вы говорите, он, действительно, крупный проект. Сегодня для России такой проект возможен, наверное, осуществим. Но, мне кажется, не он является таким проектом, который опять всколыхнет сознание.
А.Орехъ ― Вот какой проект? Давайте придумаем, синтезируем что-то, какую-то цель дадим.
А.Проханов ― Вот был проект под названием «Крым». Посмотрите, что произошло. Русский человек, такое абсолютно бескровное присоединение Крыма воспринял как потрясающее, божественное чудо. Как всколыхнулись души. Там были и богачи и бедняки, и сумасшедшие, и левые, и правые, все ликовали. Вернулся Крым! Вернулся Херсонес! Поэтому это был грандиозный проект по воскрешению нашего государства.
Сейчас нельзя требовать от нашей Пятой империи, от сегодняшней России, чтобы она достигла величия Советского Союза, чтобы она выиграла огромную мировую войну, чтобы она, действительно, нашла какие-то неисчерпаемые запасы энергии, которые спасут человечество от тепловой смерти, от непрерывного изгрызания земли. Но наше государство растет, оно развивается, оно проходит через муки, через эпидемии, оно проходит через ковидные безумства, через уличные демонстрации и стачки. И оно проходит сейчас через стадию застоя. Оно остановилось в своем развитии. Крым это был такой огромный взрыв, после которого наступил печальный Донбасс, это печальное посыпание земли осколками, бомбами, когда убивали там на донбасской земле русских, и вся Россия не могла оторваться от телевизора, рыдала, глядя на эти убийства. И тогда солнце Крыма стало меркнуть.
Сейчас настала задача опять, чтобы оно воссияло. Я думаю, что такие проекты не технически, не технологические, а крупные государственные, культурные, метафизические проекты возможно. Я думаю, что эти частые встречи Путина и Лукашенко несут в себе огромную и восхитительную тайну, которая остается неразгаданной нашими умниками политологами.
А.Орехъ ― Ну, знаете, некоторые чудаки, скоморохи полагают, что Александр Григорьевич просто денег приехал попросить, вот вся его чудесная неразгаданная тайна состоит в это. Но вы, видимо, видите иной какой-то смысл, более глубокий.
А.Проханов ― Я думаю, что это не чудаки и скоморохи. Это такие шуты гороховые и, по существу такие баламуты, они не прозревают истины. Они везде ищут деньги. Они меркантильны. Они всё объясняют деньгами. Они объясняют деньгами и политику Навального, они деньгами объясняют некоторые протестные выступления наших актрис и актеров. Они вообще исключают элемент идеальный из жизни. Это огромное несчастье как со стороны либералов, так и со стороны моих друзей патриотов. Мир движется не деньгами, не финансовыми потоками, не газопроводами и нефтепроводами. Он движется идеями, причем идеями возвышенными. Сначала возникает возвышенная идея, утопическая идея — идея о Царствии небесном, иронизируют об этом, а потом эта утопическая идея умами практиков, прагматиков начинает реализоваться, и возникает новое царство, возникает новое вероисповедание, возникают новые художественные галереи потрясающей красоты и величия.
Поэтому, я думаю, что взаимоотношения Путина и Лукашенко, взаимоотношения России и Беларуси таят в себе возможность такого сочетания, великого соединения. И то, что сейчас называется союзным государством, не имеет практического воплощения, всё это таит в себе, повторяю, возможность воскрешения такого Русского мира, а, может быть, даже больше — Советского Союза в новом исполнении.
А.Орехъ ― Вот если этот Советский Союз вдруг возникнет на базе этого союзного государства, где есть Путин в России, Лукашенко в Беларуси, в Минске, как вам кажется, кто из этих двоих более достоин, чтобы стать таким демиургом, во главе этого единого государства? Время идет, торопиться надо. Царство небесное мы так, сидя на печи, не приблизим.
А.Проханов ― Ну, почему? Оно приблизится к нам, даже если мы не хотим.
А.Орехъ ― Физически да, конечно. Но как-то надо выбрать. Два достойнейших вождя.
А.Проханов ― Оглянитесь вокруг себя — может быть, мы уже в Царствии небесном?
А.Орехъ ― Я оглядываюсь, иногда тоже так думаю.
А.Проханов ― Да, спросите звукооператоров, нет ли там хоралов ангельских.
А.Орехъ ― Я так полагаю, что вы все-таки скептически относитесь к этому объединению «Справедливой России», условной партии Прилепина. Три партии, три объединения как-то слились в одно. И вам фигура Прилепина здесь наиболее интересна.
А.Проханов ― Он близко, конечно. Это художник. Его генезис, его путь напоминает мой собственный путь. И я не раз говорил, что мы в какой-то степени похожи. И я благословляю его и жду от него новых романов, новых произведений. И думаю, что тот эффект, который он извлечет из новой своей ситуации, будет эффект эстетический, художественный.
Что касается этих конструкций, они мне кажутся нежизненными, нежизнеспособными. Сегодня в России, по существу нет партий, которые, по существу, возрастали бы из почвы, изнутри. Все они, так или иначе, спускаются к нам с облаков, с туч. И они очень плохо доходят до корней травы. Они плохо срастаются с почвой. И некоторые из этих партий, они, зародившись, тут же исчезают. И поэтому мне как-то очень жаль Миронова, который в какой-то степени такой политический страдалец. И вот теперь в его комфортабельную квартиру вселяют подселенцев. Я не знаю, как о будет делить эту квартиру, кому он отведет гостиную, зал, кабинет свой рабочий. Это, получается, такая, коммунальная квартира, где будет жить три квартиросъемщика. Для политики это неудобно всегда. Это чревато распрями.
А.Орехъ ― Может быть, вообще это не наши партии? Нужны ли они? Вот КПСС тоже была такая вполне формальная структура. Было понятно, что членство в партии — это просто способ делать карьеру, как-то более-менее спокойно жить, продвигаться куда-то. Может, просто, без партий? Есть царь, есть какие-то его наместники. Ну, и как-то всё управляется. Зачем это всё?
А.Проханов ― Конечно, вы правы. Вы моей единомышленник, Антон. Спасибо вам! Наконец, я нашел единомышленника на «Эхо Москвы». Партии не нужны. Партии — это пережиток. Эта новая цифровая эпоха вообще исключает партии как таковые. А существование партий в России всегда вело к беде. Поэтому большевики, когда пришли к власти, они ликвидировали все остальные партии, в том числе, партию своих союзников — левых эсеров. А потом они ликвидировали свою собственную партию, потому что, действительно, коммунистическая партия была бутафорской партией. Внутри этой партии были другие совершенно политические ядра, политические лидеры наполнения. И страной правил лидер и узкий круг его единомышленников, его сподвижников.
Поэтому мне тоже кажется, что для России партии, это расщепление России на группы, на страты гибельно. Ведь не дай бог сейчас начнутся еще национальные партии — башкирская, чеченская партия. Это конец государства, конец России.
А искусственный интеллект, эта могучая цифровая революция, она позволяет управлять и производством и корпорацией, и государством в целом. Ведь об этом мечтала советская управляющая элита. Косыгин об этом мечтал. Создавались универсальные системы автоматического управления. Они были недостаточно совершенны. Поэтому нельзя было с помощью этих систем управлять государством. А управление государством и управление государственными отраслями и управления социальными процессами, даже управление историей — это те задачи, которые ставит перед собой человечество. И это делается не через партии. Это делается через новое сознание, через новые инструменты мышления.
Поэтому, что касается меня — я же не демиург, несмотря не пророк, — мне кажется, что авторитарная форма правления страной, она неизбежна, она будет всегда. Желательно, чтобы этот авторитарный правитель был просвещенный — ну, просвещенный монарх или просвещенный вождь. Нельзя исключить, что вместо просвещенного монарха появится монарх-деспот или монарх-самодур. Для этого и создана эта новая цифровая философия, эта новая цифровая индустрия, чтобы самодуры был заменены четкими алгоритмами.
Поэтому я футуролог, я думаю, что партии на глазах у нас отживают.
А.Орехъ ― Вы смотрели фильм Навального про дворец, то, что называют дворцом Путина?
А.Проханов ― Да, смотрел.
А.Орехъ ― Какое он произвел на вас художественное, познавательное, политическое влияние, может быть, впечатление.
А.Проханов ― Я думал не о дворце. Я думал о Навальном. Еще и еще раз я думал о Навальном. Это такой сейчас кипяток, который вокруг Навального пузыриться, я в него не вступаю, я не кидаюсь в этот котел кипящий как Иван-царевич. Потому что мне не хочется вступать в сражение, которое ведут непонятные мне стороны, непонятные мне силы. В этом сражении я не вижу своего места. Я не понимаю, почему, например, государственная телекомпания, государственное СМИ уничтожает Навального, смешивает его с грязью, отказывает ему вообще в праве существования — одни эти средства; а почему другие государственные средства, такие, как «Эхо Москвы», например, они восхваляют Навального, они делают Навального просперити, они его возносят как мученика, как святого. Я не понимаю, где же государство Российское? Оно где, на «Эхо Москвы» или оно на центральных телевизионных каналах.
А.Орехъ ― Знаете, скорей всего, все-таки второй вариант. Но я с вами не буду сейчас так широко спорить. Государства я здесь, в своих коридорах не видал за столько лет. Хотелось бы, конечно, вкусить благ государственных.
А.Проханов ― Вы меня спрашивайте. Вы мало что видите там, со своего кресла-то.
А.Орехъ ― Кроме вас сейчас ничего.
А.Проханов ― А я вижу кроме вас государство тоже. Я вижу, что за вами стоит Феликс Эдмундович Дзержинский…
А.Орехъ ― Я даже оглянулся, честно говоря, потому что как-то, ну… я не думал, что так скоро уже.
А.Проханов ― Чаще оглядывайтесь. Я не знаю, какая часть в Навальном — это Центральное разведывательное управление, а какая часть в Навальном — Федеральная служба безопасности России. И пока я это не узнал, я не хочу вмешиваться в эту схватку. А узнавать это я не хочу. Я смотрю на этот удивительный симбиоз политический, который взорвался в недрах политической государственности, я смотрю Россию, куда летят осколки от этого взрыва. Но, конечно, я боюсь, что эти осколки ударят в меня, ударят в моих близких, ударят в мою семью, в мой дом, в мое государство. Вот это меня волнует. Я очень боюсь за судьбу моего государства. Я видел уже однажды крушение моего государства, и я не хочу повторения этого крушения.
Конечно, этот казус Навального — я не говорю о Навальном как таковом, я говорю о казусе Навального — это очень мощная акция в этой гибридной войне, которая разрушает массу, казалось бы, незыблемых, крепких структур в сегодняшнему российском обществе и государство. Вот это меня тревожит. Но не более того. Я не вступаю в эту схватку.
А.Орехъ ― Но разве Навальным, тем более, вам как писателю с тонким художественным взглядом не кажется супергероем, идущим портив стихии, против огромной силы?
А.Проханов ― Нет, он мне не кажется. В таком случае мне и марсоход должен казаться героем, идущим против силы, против марсианской гравитации.
А.Орехъ ― Так же и есть. Нет разве? Там бросает вызов природе, а здесь бросает вызов человеческой природе.
А.Проханов ― Да, конечно. Значит, Навальный не более чем марсоход, не более чем аппарат, не более чем сконструированная машина блестящими конструкторами. В этом смысле да, он меня восхищает своей машинностью, своей блестящей сконструрованнготью почти без ошибок. Я думаю, что и в недрах этой конструкции есть ошибки, к сожалению.
Что касается Навального, мне как писателю он очень интересен. Я написал роман, который называется «Время золотое». Я удивляюсь, как этот роман сегодня актуален. Там есть всё — там есть и Путин (по другими именем), там есть и Навальный, там есть эта схватка, там есть и конечный итог этой схватки. Я только боюсь, что этот роман до конца будет воспроизведен нашей истории.
А.Орехъ ― Смотрите, вы говорите, что Навальный — это марсоход. А Путин, с каким аппаратом можно его сравнить? Помним, как сравнивали Ленина с грибом. Это прижилось. Навальный — марсоход. А кто Путин?
А.Проханов ― Где прижилось? В Компартии это прижилось?
А.Орехъ ― Не в Компартии, это в народе — еще хуже.
А.Проханов ― Нет, я думаю, что прижилось, когда Ельцина связывали с НРЗБ, когда говорили, что Дебейки, который приехал сюда к нему, он пересадил им семенники гамадрила какого-то, — это было в народе. А то, что Ленин — гриб, — нет. Это скептики, либеральные пересмешники, которым все смешно…
А.Орехъ ― Но вы тоже говорили о чудиках и скоморохах. Вот они — чудики, скоморохи, пересмешники.
А.Проханов ― Просто вы не поняли. Чудики и скоморохи — это великие люди. Это люди будущего, это люди прозревающие, это не те, кто топчется на этих молитвенных ковриках и попирают одни — Магомета, другие — Христа. То есть это не осквернители. Это, действительно, люди будущего. Они соблюдают святыни, они понимают значение святынь. Они понимают, что святыни не бывают прошлыми. Святыни всегда ориентированы в грядущее и всегда присылаются нам из грядущего.
А что касается Владимира Владимировича Путина…
А.Орехъ ― Да вот кто он, с кем можете его сравнить?
А.Проханов ― Я его могу сравнить с конструктором государства Российского. Я могу сравнить его с человеком, который, как мне кажется, не ведал о своей исторической роли, и эта роль была ему предложена не Березовским, не Чубайсом, ни даже Ельциным. Она была предложена ему той воскресительной силой, которая постоянно воскрешает русскую государственность после падения в черные дыры. Только государство расцветет, оно потом начинает разрушаться, падает в черную дыру, исчезает там бесследно. Потом таинственной силой оно опять возникает.
Так вот Путин — тот человек, которого историческая судьба нагрузила этой мучительной, страшной и прекрасно задачей: он восстанавливает государство Российское. Он восстановил государство. Конечно, не довел еще его до совершенства, но все основные формы были им созданы. Поэтому видит бог, что я не являюсь обожателем любого режима, но я отдаю должное государству Российскому. Когда я вижу, что государство встает из праха, превращается из пепла в некую реальность, я отдаю должно конструктору.
