М.Майерс ― 19 часов, 6 минут. Здравствуйте! У микрофона Маша Майерс. Это программа «Особое мнение». И с нами по телефону — так уж вышло — писатель Александр Проханов. Александр Андреевич, здравствуйте!
А.Проханов ― Да, Маша, увы, увы, я не вижу вашего лица.
М.Майерс ― Но мы хотя бы слышим друг друга. Я надеюсь, что телефонная связь нас не подведет. Александр Андреевич, я вас представила, как писателя. Я могла бы вас представить как просветителя?
А.Проханов ― Как просветителя? Да представьте, хоть как пастора — как пастора, проповедника, пророка.
М.Майерс ― Я не знаю, какие бы обязательства на вас наложило бы российское законодательство, если бы вы были пастором или пророком, но я хочу вам сказать, что по каналам РИА «Новости» пришло сообщение, что Государственная дума приняла во втором чтении законопроект, которым закрепляется понятие «просветительская деятельность». И здесь для таких, как вы просветителей, которые, наверное, зачастую общаются с аудиторией вне образовательных программ, придется вам считаться с федеральными органами власти. Теперь они будут наделены, если закон будет подписан президентом, правом в сфере образования выдавать заключение образовательным организациям для координации участия в международном сотрудничестве. Якобы это сделано для того, чтобы не допустить негативное иностранное вмешательство в образовательный процесс. Мне бы хотелось от вас как просветителя услышать комментарий.
А.Проханов ― Во-первых, вы меня с самого начала запугал. Вы лишили меня дара речи. Я чувствовал себя просто обычным, обыкновенным русским писателем, художником. А теперь вы мне предъявляете какой-то ярлык «просветитель». Вообще, для русского сознания такие слова, как «просветитель», «мыслитель» или «умник» — это очень такие, редкие. Я, действительно, проповедник, я разношу патриотическую весть, действительно, двигаюсь по городам и весям, истоптал уже не одну пару башмаков. Но я не просветитель. Я просто вестник. Я вестник.
М.Майерс ― А негативное иностранное вмешательство может быть в вашу вестническую деятельность, — тогда так это назовем?
А.Проханов ― Я думаю, конечно, может быть. Например, мои русские башмаки, к которым я так привязан, я сменю их на какие-нибудь Gucci, на какие-нибудь огромные, не имеющие сноса иностранные башмаки. Я думаю, что, так или иначе, будет влиять на мое сознание, на мою деятельность, на мое мышление.
М.Майерс ― В общем, надо с этим надо что-то делать. Я просто вас предупреждаю, чтобы вы были осторожны в ваших «Гуччах».
А.Проханов ― Я же говорю, что вы меня запугали с самого начала, и теперь я буду блеять, а не говорить.
М.Майерс ― Договорились.
Смотрите, Китай и Россия подписали меморандум о создании станции на Луне. Я предполагаю, что ваши Gucci рано или поздно обратятся туда, в сторону космоса. Зачем мы это делаем, как вы думаете?
А.Проханов ― Зачем мы идем на Луну или зачем мы с китайцами общаемся?
М.Майерс ― И то и другое. Зачем мы идем на Луну, и зачем нам китайцы в этом процессе.
А.Проханов ― На Луне мы уже давно. Мы уже давно пошли на Луну и этот пусть уже начали. Давайте спросим Королева, зачем он послал нас всех на Луну и зачем мы там, в конце концов, там оказались. Что же касается лунной программы, я думаю, что она слишком дорогая для нас программа, и, я думаю, что создание на Луне заводов, поселений, лунных садов, лунных зоопарков нам сейчас просто не по плечу. А вместе с Китаем, я думаю, мы вместе что-то сумеем одолеть. К тому же ведь происходит на фоне нашего расслоения и удаления от Запада идет стремительное сближение с Китаем и в научной, и в торговой, и политической, военной областях. Мне кажется, мы этот шаг такой, конвергентный, он очень сильный, мощный для демонстрации российско-китайского альянса.
М.Майерс ― А это правильный путь, на ваш взгляд, для России как для государства? Вы же мыслите высшими смыслами. Вот насколько сегодня сотрудничество России с Китаем по самому широкому спектру вопросов, скажем, так, добавляет нам очков, нашей Российской империи?
А.Проханов ― Мы же видим, что Россия находится в блокаде. И эта казнь на гарроте — есть такой инструмент китайский — удушение, и эта казнь продолжается. И Россию выдавливают из мирового хозяйства, из европейского пространства интеллектуального, информационного. И у нас просто нет другого выхода, как компенсировать это движением на Восток. Поэтому общение с Китаем помимо того, что оно очень традиционное, актуальное и полезное, это еще вынужденное. Мы ищем в Китае опору, поскольку эта опора выбивается у нас в Европе и в Америке.
М.Майерс ― А почему так ведет себя Европа и Америка, на ваш взгляд?
А.Проханов ― Ну, потому что между Европой, Америкой и Россией, с другой стороны, существует всегда очень натянутые, очень грозные отношения. Они никогда не ослабевали. Они ослабевали и улучшались только в тот период, когда Россия была слаба, лишена армии, самостоятельной внешней и внутренней политик. А теперь помимо того, как Россия набирает свой суверенитет, свой статус, по мере того, как в ней проснулись воспоминания о своем величие, как она очнулась от тех чудовищных ударов, которые она получила в 91-м году, по мере этого ухудшаются наши отношения с Америкой, Европой. Они будут всё больше и больше ухудшаться, до опасного уровня.
М.Майерс ― Смотрите, нас же, действительно, пытаются подавить экономически, наверное, в первую очередь и политически. Это дает нам дополнительные силы для того, чтобы расцветать в каком-то самостоятельном ключе или, наоборот, очень сильно угнетает нашу государственность, поскольку это угнетает экономическую модель, внутри которой мы существуем?
А.Проханов ― Эти удары, они чрезвычайно болезненны и рассчитаны. Причем эту удары идут по нарастанию. И, конечно, начиная с санкций, связанных с Магнитским, кончая санкциями, связанными с Крымом, Донбассом, с Навальным, с хакерскими атаками, — это всё больше и больше ущемляет наше экономическое присутствие в мировой экономике, куда нас в свое время страстно и упорно зазывали. И это, конечно, негативно отзывается на нашей экономике, нашей промышленности и на нашем вообще экономическом, промышленном сознании. И это само по себе худо. Я далек от тех наших либеральных политиков, которые приветствуют эти санкции и подсовывают американцам, сенаторам списки объектов, целей этих будущих атак.
Но я вижу в этом и некоторые положительные явления. Первое положительное явление в том, что, наконец, думаю я, эти санкции спровоцируют наше долгожданное развитие. Мы вынуждены будем, чтобы не погибнуть как государство, строить новые заводы, выпускать те машины, в которых нам отказывает Запад, заниматься нашей элементной базой, создавать новые лаборатории, новые научно-исследовательские институты. То есть должен быть запущен тот маховик развития, который, казалось бы, был уже запущен и вновь остановлен. Это очень важно. потому что само по себе развитие — это не просто экономический процесс. Под развитием будет меняться политический фон, политическая конъюнктура, будут созданы условия, в которых, я надеюсь, найдут себе место, наконец, все страны нашего общества: и бедняки, и средний класс, и богачи, и левые, и правые, и либералы, и патриоты. Начнется давно ожидаемая конвергенция внутри нашего расслоенного, рассеченного общества. Это одно.
Во-вторых, мне кажется, что такое выдавливание и отслоение от Запада, которое происходит не по нашей вине, оно, наконец, заставит российское государство формулировать свою идеологию долгожданную.
М.Майерс: У ―у…
А.Проханов ― Потому что Россия медлит с этим, она ждет, когда наступят для этого достаточные условия. А запрос на такую идеологию, он увеличивается по мере того, как кончаются наши европейские, американские иллюзии.
М.Майерс ― Но этот запрос существует давно. Как вы думаете, почему российская власть, российское общество, если шире смотреть на ситуацию, до сих пор на этот вопрос не ответили? Сколько я себя помню, мы постоянно обсуждаем национальную идею. И с вами, наверное, обсуждали лет 10-15 назад, рискну предположить.
А.Проханов ― Это связано с тем, что российская государственность двойственная. Повторяю, оно внутренне расщеплено. С одной стороны, оно мыслит себя по-прежнему в европейских и мировых категориях, контекстах, а, с другой стороны, она чувствует, что в ней нарастает этот патриотический уклад, ее традиционалистские глубинные имперские тенденции. И одновременно эти две формы, эти два направления, они несовместимы. И на этом фоне вырабатывать идеологию бессмысленно: она будет тоже половинчата, двойственна и ущербна. Но по мере того, как будет ослабевать и ослабляться наш этот интернациональный евро-американский вектор и будет усиливать российская традиционность, и политическая и философская, и религиозная, по мере этого будут появляться все больше и больше условия для выработки этой идеологии. И она, скажу я вам, вырабатывается. Есть круги, есть сферы, где эта идеология сотворяется.
М.Майерс ― А можно о каком-то прогрессе говорить уже? Вот вы говорите, вырабатывается — это такое настоящее продолжительное, как в английском языке, время я имею в виду. А результаты хотя бы промежуточные какие-нибудь?
А.Проханов ― Промежуточные результаты таковые. Россия, ее власти, ее элиты начинают признавать, что Русское государство, оно всегда — и ныне, и завтра — это имперское государство. То есть это государство, в котором присутствует много народов, племен, пространств, векторов, культур, языков и верований. То есть этот симфонизм загадочного огромного российского пространства, этот симфонизм имперский — это постулат первый. В недрах этого постулата вырабатывается представление — оно выработано, будет формулироваться — о так называемом имперском народе, о народе народов, о народе, которые складывается из существующих и бесконечно огромных народных однородных множеств, населяющих наше пространство. Здесь и русские и даже самые маленькие, крохотные ненцы и нанайцы, киргизы и, повторяю, всё огромное многонациональное, имперское множество этих народов. Они все складываются в такой единый имперский наднарод или народ народов — это второй постулат.
Если такой народ распадается, если исчезает этот народ народов, то распадается государство и рассекается это всё множество фрагментов, как это случилось с Советским Союзом.
М.Майерс ― Ну да. Вы мне так историю советской власти сейчас рассказываете, я просто понять пытаюсь или мы смотрим в будущее?
А.Проханов ― Нет, я вам рассказываю «Историю Государства Российского», которую вы, видимо, не очень хорошо знаете.
М.Майерс ― Я умнею на глазах.
А.Проханов ― Россия, имперское государство, каждый раз распадалось, когда исчезало это представление о народе народов. Затем еще один постулат, если вам это интересно слышать, связан с тем, что эти двигающиеся по загадочной российской синусоиде империи, возникающие, пропадающие, вновь возникающие, вновь пропадающие, они все складываются в единый, неразрывных, такой исторические световод, в котором каждый фрагмент этого движения, этой синусоиды драгоценен и суверенен.
По существу невозможно из этого вырвать, высечь из этого непрерывного движения один из фрагментов. Например, советский период, как это часто пытаются сделать и наши либералы и наши церковники, говоря, что этот фрагмент страшный, вредный, богооставленный, чудовищный. Как только мы вырываем этот проект, изымаем его, этот отрезок, то возникает страшная дыра, страшный разрыв, куда вытекают все исторические энергии. И новая российская идеология, которая формируется, она каждый период российской истории, включая и советский период, сталинский период, считает драгоценным и незыблемым этот народ.
И, наконец, третий, последний постулат говорит о том, что высшая задача, высшая мечта всех российских обществ от самого древнего, языческого до нынешнего — это создание могучего, благого, божественно справедливого государства. И это государство, достижение этой мечты можно считать такой окончательной великой мистической русской победой. Поэтому эта победа формировалась и продолжается формироваться во все периоды русской истории.
Таким образом, если подытожить сказанное мною, существует такая сакральная триада: Один народ, одна судьба, одна победа. Вот эта триада, она во многом характеризует сегодняшнюю российскую идеологию.
М.Майерс ― Скажите, а можно с таких высот к более приземленным темам? А вы представляете себе то, о чем вы говорили — вот ссора с Западом, санкции — это, в общем, попытка, таким образом, вычеркнуть Россию, изъять ее из глобалистских цепочек, связанных с производством мировым. Вы в этом смысле антиглобалист, в экономическом смысле я имею в виду?
А.Проханов ― Я думаю, что мы вошли в эти цепочки, мы вошли в это мировое хозяйство. Но оказалось, что в этом мировом хозяйстве хозяин — Америка. И этот хозяин распоряжается этим хозяйством по-своему. И России была уготована роль периферийного сырьевого пространства, государства. И теперь, когда нам создавать собственные машины или собственную оборону, мы понимаем, что мы оказались в дураках. Мы вычеркнуты американцам из этого хозяйства. Нам приходится вымаливать, выпрашивать, а в лучшем случае кучей разведок доставать эти закрыты сведения. Так вот с этим приходится нам кончать. Мы покончим с этим. Мы выйдем из мирового хозяйства — ну, в западном направлении, не всего мирового хозяйства — Китай остается, Индия остается, Иран остается, остается Латинская Америка, она и останется в НРЗБ хозяйстве. Но «железный занавес», который опускается тут же за нами с Запада, заставит нас действовать поневоле иначе.
М.Майерс ― А скажите, в этой прекрасной России будущего, в ней есть место, например, такому явлению, как Алексей Навальный?
А.Проханов ― Если в нынешней России есть ему место, то ему будет место в завтрашней, послезавтрашней, вернее, вечной России, потому что Навальный — это, на мой взгляд… Я до сих пор не понимаю это явление, кто такой Навальный, что такое Навальный. Поэтому я не очень вмешиваюсь в эти навальновские или антинавальновские дискуссии, которые ведутся в нашем общественном поле. Я не понимаю, например, почему самый главные государственные компании радио и телевидения не оставляют от Навального ни одного живого клочка. Они его терзают как никогда.
А другие государственные СМИ, как например, «Эхо Москвы», оно возвеличивает Навального и делает Навального кумиром, святым и мучеником. Пока я не разберусь, что хочет государство, как оно хочет видеть Навального — предателем, мерзавцем или подонком, — или оно хочет видеть Навального мучеником, будущим претендентом на российский престо, на кремлевское кресло, — до тех пор, пока я не пойму это, я не стану даже разбираться в таком явлении, как Навальный. Оно такое сложное, запутанное. Оно напоминает многоцветный пластилин, который мнут в руках, и все эти пластилиновые струи, фрагменты смешиваются в какую-то кашу, которую уже больше не распутать. Потому что Навальный — это огромный кусок многоцветного, смятого во многих руках пластилина.
М.Майерс ― А кто эти демиурги, которые мнут этот пластилин.
А.Проханов ― Ну, кто, мы с вами. Я сейчас его мну. И вы своими вопросами мнете этот пластилин. Навальный, его генезис, начиная с «Русский маршей» и начиная с его пресловутого тоста «Третий тост за холокост», его судьба теряется в хитросплетениях внутренней и внешней политики. Я не понимаю, почему он покинул в свое время «Русские марши» и перешел в либеральный лагерь. Я благодаря Венедиктову однажды взял у Навального интервью на «Эхо Москвы». Я пытался понять у него, как он мыслит себе будущую Россию, вот ту прекрасную, о которой вы говорите, — ту прекрасную, великую Россию, о которой мечтает. Я хотел понять, как он видит русские институты, как он видит собственность, как они видит распределение ролей в политических ветвях власти. Он мне ничего об этом не сказал. И улыбаясь, говорил только о коррупции, только о коррупции. Для меня, чтобы анализировать политического деятеля, совершенно недостаточно слушать разговоры о коррупции. Коррупция в мире во всем, она колоссальная, она огромная. Недавно вышел доклад о мировой коррупции в европейских структурах, там сказано, что Россия в вопросах преступности коррупционной занимает весьма скромное место по сравнению со странами, той же Америкой или Европой.
Поэтому Навальный для меня — это такая Tabula rasa. Я не хочу на этой доске писать свои прохановские письмена
М.Майерс ― Ну, хорошо, давайте не будем. Вы написали ваши прохановские письмена, когда инициировали дискуссию о возвращению памятника Дзержинскому на Лубянке. Я почитала ваши предыдущие эфиры на «Эхе». Вы в новом времени уже дважды у нас были в «Особом мнении». И вы довольно много комментировали, и, тем не менее, это было раньше, чем принято решение, что памятник все-таки установлен не будет кому бы то ни было.
Считаете ли вы это личным поражением или победой, как относитесь к этому решению?
А.Проханов ― Ну, конечно. Вся моя жизнь — это поражение. Я не тягочусь этим. Я же не победитель, я просветитель.
М.Майерс ― Да, вы пастор.
А.Проханов ― А просветители должны быть в схиме, должны быть в обносках, они должны быть в стоптанных сапогах. Конечно, это мое поражение, потому что нет на этом месте Дзержинского. Ну, я не знаю, я уже ночами не сплю после этого.
М.Майерс ― Хорошо, значит, записали это в ваше поражение. Прекрасно.
Тогда давайте к следующей теме. Поскольку вы любите комментировать имперские всякие разные события…
А.Проханов ― Моя слабость, да.
М.Майерс ― Я это понимаю. Вот на наших с вами глазах разразился скандал в Букингемском дворце, и фактически британская монархия трещит под тяжестью обвинений, в том числе, и расизме, например. Как вы думаете, дни Виндзоров сочтены?
А.Проханов ― Мне кажется, что англичане устали о того, что в их постоянно бурлящем, модернизирующем себя обществе, находится такой странный раритет, такая странная безделушка, как Виндзорский замок и как Виндзорская династия. И усилиями ни власти, ни политических партий, а просто этой волной новых веяний вот эта вся кристаллическая четкость этих дворцовых устоев, она размывается. И трудно заподозрить принца Гарри в том, что он решил насолить свое бабушке и женился на мулатке. Нет, это веяния. Он живет вне дворцовых предрассудках. Ему понравилась женщина, ему нравится смуглая кожа, ему нравятся смуглые груди, и он пошел на это. Но тем самым он, конечно, Нанес удар устоям, удар этой консервативной, уже абсолютно старомодной структуре. Потому что, конечно, английская королева, она просто такая нарядная и чопорная кукла, которая не влияет ни на что, кроме как на сознание небольшой очень группы аристократов, льстящих себя мыслью, что, может быть, в их крови течет эта драгоценная плазма виндзорская.
М.Майерс ― То есть в современном западном мире или в современном российском мире места британской монархии нету? То есть это просто анахронизм, который рано ли поздно отвалится?
А.Проханов ― Мы же видим, что это так. Мы видим, что этот кристалл растворяется, рассыпается, трескается. И эти скандалы, они бы не были скандалы, если бы эта монархия не была столь чопорно ей самой представлена. Это была бы норма. Но поскольку они держатся за этикет, за норму, то любая тревога, любая мутация этой нормы, она катастрофична для всего сооружения британской монархии. Вообще время этих монархий, любых монархий, оно прошло. Первая мировая война снесла с лица земли все крупные, реальные монархии. Остались только бутафорские монархии. И среди моих друзей русских есть друзья монархисты, которые мечтают о восстановлении в России монархии. Они живут чаяниями о новом монархическом проекте. И их чаяния, они изысканные, они метафизические, они прекрасные. Но, мне кажется, что будет практически невозможно восстановить Россию в полноценную монархию, ту, которая правила Россией 300 лет романовских.
М.Майерс ― То есть как институт это не нужно уже в современном мире, в принципе ни в Британии, ни в России, ни где-нибудь еще?
А.Проханов ― Нужно как переводная картинка, НРЗБ.
М.Майерс ― Смотрите, что любопытно. Ведь Меган Маркл обвинила фактически Букингемский дворец в расизме, и это уже переплетается не просто с нынешними веяниями, а, например, с движением BLM, то есть мир становится либеральнее, мир становится толерантнее, мир становится левее или наоборот, как вам кажется?
А.Проханов ― Нет, мир расслаивается. Мир становится фундаменталистским, о чем мы видим в исламском мире. Мы присутствуем при очередном этапе исламской революции. Он становится фундаменталистским. Европа в ужасе от того, что с ней происходит — это такая тотальная либерализация вплоть — фашизации, вплоть до установления так называемого либерального фашизма. Она в ужасе от этого. И фундаментальные, традиционалистские ценности в Европе нарастают. Америка, которая только что пережила вспышку, всплеск фундаментализма трамповского, и сживает его через жуткие скандалы, через жуткие мутации, революции. Америка тоже показываем нам, что она не хочется расставаться со своей глубинной ирландской и англосаксонской традиции.
М.Майерс ― Александр Андреевич, простите, я вас прерву. К Америке мы вернемся сразу после новостей.
НОВОСТИ
М.Майерс ― Мы продолжаем писатель Александр Проханов с нами по телефону. Меня зовут Маша Майерс. Мы с вами остановились на Америке. Александр Андреевич, чату нашему в YouTube больше всего понравилась ваша реплика про смуглые груди — очень активно обсуждается.
А.Проханов ― Повторите.
М.Майерс ― Да, я думаю, что не надо. Тем, кому интересно, в YouTube можно назад немножко отмотать, послушать всё, что вы об этом говорили.
Возвращаясь к Америке, есть вопрос с нашего сайта от слушателя Ильяза: «Александр Андреевич, какой из американских президентов вам больше всего импонировал?»
А.Проханов ― Конечно, изысканный, аристократический Кеннеди с его мученической смертью, с его азартом, балансированием на грани мировой катастрофы, с его военным прошлым, с его отважными военными заслугами, с его ранениями. Конечно, это президент, на которого должна равняться не просто Америка, а весь мир. Президенты, так же, как и вся аристократия, элита, они должны служить в армии, они должны принимать страдания за отечество. А если наступит такой момент, когда не будет другого выхода, подставить грудь под пулю снайпера.
М.Майерс ― А измельчал нынче американский президент, скажите?
А.Проханов ― Измельчали ли?
М.Майерс ― Да, измельчали ли? Как вам нынешняя политическая элита американская?
А.Проханов ― Вся Америка измельчала. Было время, когда у Америки был Хемингуэй, Воннегут, были великие прозаики. Средний американец — это был рослый, крепкий, мускулистый человек, стриженный под бобрик с крепким лицом, который под легкую музыку Глена Миллера отправлялся на фронты европейских войн. А сейчас американец — существо хлипкое, нездоровое, чахоточное, наркотическое, ноющее, страдающее комплексами неполноценности, утопающее в марихуанах, не мечтающее больше о великом будущем. Этот средний американец, оно проецируется и в президента, и в сенатора, и в музыканта. Поэтому, конечно, не просто измельчали, а испаршивели, я бы так сказал, американцы.
М.Майерс ― Александр Андреевич, а если бы я вас попросила современного русского человека описать, вы бы какие краски добавили?
А.Проханов ― Я бы себя описал. Прекрасный, мужественный, крепкий, молодой, очаровательный, певец женщин, поэт, дуэлянт, человек невероятной отваги, таланта — вот что-то в этом роде.
М.Майерс ― А если женщину русскую современную?
А.Проханов ― Это вы, конечно, Маша.
М.Майерс ― Договорились. Вы знаете, я же неслучайно вас спрашиваю, потому что я сомневаюсь, что Александр Проханов следит за конкурсом Евровидения и современной русской певицей Манижей, но просто я понимаю, что, наверное, это не ваш уровень, но при этом она едет Европу представлять Россию… Что, следите?
А.Проханов ― Маша, зачем вы меня обижаете, зачем вы меня выводите за скобки всех современных проблем?
М.Майерс ― Вы просто выше этого, вы как британская королева.
А.Проханов ― А что может быть вышел, не знаю, педофила, который помещен в центр общественного внимание? И что может быть прекрасней этой певицы? Я сегодня слушал ее голос по «Эху Москвы». Какой прекрасный рев! Так кричат шакалы в джунглях. Это, действительно, настоящая русская женщина, русская красавица со всей свойственной русской женщине скромностью, чопорностью, целомудрием. Я не понимаю, действительно. Вот в этой огромной, могучей, голосистой, певучей России не нашлось другого существа для посылки на Евровидение. Я подозреваю в этом все-таки какую-то нашу диверсию по отношению к этому конкурсу. Мы будем посылать туда все самое невероятное, всё самое невозможное.
М.Майерс ― Давайте удивлять, в конце концов.
А.Проханов ― Мы это и будем делать, да. Давайте порадуемся этому персонажу.
М.Майерс ― Дело в том, что господь с этой певицей, вы меня приятно удивили тем, что вы хорошо знакомы с ее творчеством. Я хотела вам поцитировать, потому что мы с вами случайно начали разговор о русских женщинах. Я вам хотела несколько строк привести, чтобы вы оценили эту поэзию. И, по сути, современная русская женщина, она какая? Позволите мне? Я пару четверостиший буквально.
Шо там хорохорится? Ой, красавица
Ждёшь своего юнца? Ой, красавица
Тебе уж за 30, алло, где же дети?
Ты в целом красива, но вот похудеть бы
Надень подлиннее, надень покороче
Росла без отца, делай то, что (Не хочешь)
Ты точно не хочешь? (Не хочешь, а надо)
А, послушайте, правда, мы с вами – не стадо
И припев:
Каждая русская женщина должна знать:
Ты достаточно сильна, чтобы пробить любую стену
Это с вашими представлениями о русской женщине как-то перекликается?
А.Проханов ― Да нет, конечно. Среди моих женщин и в молодости и в средние годы, и теперь, в общем, таких практически нет. Они по-прежнему женственны, они по-прежнему вдохновляют мужчину, они программа далеки от радикальной политики. Они не вмешиваются, не воспринимают, не абсорбируют всю гадость, все шлаки, которые присутствуют в нашем сообществе. Вообще, они все далеки от шоу-бизнеса. И они все не ангажированы были, они ангажированы были только своей женственностью, своей красотой, иногда своей печалью и несчастьем.
М.Майерс ― Ну, это точно про меня. С меня начали, мной закончили. Хорошо, договоримся.
Я позволю себе эту корону надеть на голову.
Александр Проханов в «Особом мнении». А я хотела вам вопросы еще почитать от наших слушателей. Их очень много. Илья: «Как вам кажется, почему не получилось объединение Беларуси и России? Лично вы за или против и почему?»
А.Проханов ― Я всегда был против распада Советского Союза и выделения из него всех республик, включая Прибалтийские. Потому что все они находили свое место в этой огромной великолепной оправе НРЗБ Советский Союз. Выход оттуда славянских народов — Украины и Беларуси — это трагедия, это преступление Горбачева и Ельцина. Поэтому, я повторяю, я был против их исключения. И, конечно, я приветствовал и приветствую возможность их соединения. Хотя сегодняшнее соединение оно не может быть поглощением. Эти времена кончены. Есть разные формы соединения. И об этих соединениях говорит маленькая живая почка, имя которой «Союзное государство». Оно же было затеяно в свое время, чтобы, действительно, создать свой новый союз с наднациональными институтами управления, с общим бюджетом, с общей эмиссией денежной. Но потом оно все было законсервировано.
А сейчас снова наступают времена, когда что-то может быть воскрешено. Эта зеленая почка может превратиться в чудесное деревце, будь на то, конечно, воля двух президентов, ну, и моя к тому же, конечно, воля.
М.Майерс ― А это возможно при нынешних двух президентах, или должны эти лица смениться, чтобы изменилась повестка? Потому что эти два президента лет 20 об этом говорят, но воз и ныне там.
А.Проханов ― Это всё возможно, особенно когда один из президентов ослабевает, другой резко усиливается.
М.Майерс ― А кто-то из них ослабел, на ваш взгляд?
А.Проханов ― Кто-то из них ослабел, да. Не знаю кто, но из них ослабел. И вот эта очевидная слабость этого слабевшего, она прекращает в нем эту фанаберию, гордыню, многовекторный комплекс развития. И вот такой ослабевший — чуть было не сказал, оскопленный — президент… но я не сказал этого…
М.Майерс ― Нет, не сказали.
А.Проханов ― Он будет покладистей. Он будет мягче, он будет благоразумнее. И при этом тогда возможны такого рода переговоры и возможна такого рода сложная, и, мне кажется, что благая конвергенция.
М.Майерс ― Кстати, еще по Лукашенко уточнение. А вам удалось посмотреть фильм «Золотое дно», в котором его обвиняют в коррупции? Это такой ответ на расследование Навального «Дворец» в России, который вы уже комментировали на «Эхе».
А.Проханов ― Повторяю, меня всё новое интересует. Меня интересует развитие технологий, средств доставки, уровень ядерного вооружения, кибервойна. Способность стран создать искусственный интеллект. Будет ли этот искусственный интеллект один на всё человечество, или интеллектов будет четыре, они будут дико враждовать друг с другом. Будем ли мы свидетелями новой фазы «холодной войны», конечно, действительно, уже началась в результате кибератак. Вот это меня интересует. А эти клише политические, связанные с коррупцией — кто сколько утаил, кто сколько воровал — по-моему, все от этого устали, никто на это не обращает внимания.
М.Майерс ― Тогда вопрос еще: «Какое у вас отношение интернету: всечеловеческое благо или всемирное зло?»
А.Проханов ― Судя по тому, что я говорю сейчас по телефону, конечно, у меня очень хорошее отношение и интернету.
М.Майерс ― Вот я тоже об этом подумала.
А.Проханов ― Я считаю, что это великое благо, что интернет позволяет говорить с человеком, женщинами, не рассматривая их лиц. Но, мне кажется, что интернет — это, несомненно, благо, как и цифра — несомненное благо, как и цифровая реальность, которая наступила, которую все трактуют как антиутопию, как некое сползание в ад, некое сползание в концлагерь. Мне кажется, это один из взглядов, который может быть изменен на прямо противоположный. Цифровой мир, в том числе интернет-мир может быть путем, ведущим нас к просперити, ведущим нас к процветанию, ведущим нас к царствию небесному.
М.Майерс ― Если мы не захлебнемся в кибервойнах, о которых вы тоже только что сказали.
А.Проханов ― Ну, если мы вообще не захлебнемся.
М.Майерс ― Алекс. Вопрос про символы и символизм: «Это нормально, когда Россию, требующую прорыва, ускорения и драйва представляет человек сомнительных способностей и небезупречной репутации. Это всё, чем богата земля русская?» Это вопрос к вам.
А.Проханов ― А кого он имеет в виду — президента нашего?
М.Майерс ― Я рискну предположить, я не знаю. Я вот прочитала то, что написано.
А.Проханов ― Я на предположения не отвечаю. Потому что я предполагаю, что он имел в виду кого-то другого, может быть, Навального, скорей всего.
М.Майерс ― Ну, насколько Навальный представляет Россию, хотя, может быть, и представляет, понимаете, на Западе.
— «Александр Андреевич, как вы считаете, российские правоохранительные органы по их фактическим действиям в отношении населения скорее правоохранительные или скорее карательные?»
А.Проханов ― Да все правоохранительные органы, будь то российские или американские, африканские, они и правоохранительные они и карательные. Они карают все формы общественного поведения, которые вредят обществу в целом и власти, в частности, и защищают население от возможных хулиганов, жуликов, бандитов, сеющих распад. Поэтому российские правоохранительные органы, они не те и не другие. Мне эти органы нравятся, они мне не мешают, они мне скорее помогают.
Я понимаю, что те молодые люди, которые выходят под дубинки, они видят в этих правоохранительных органах что-то еще НРЗБ, страшное. Но для меня как человека, не идущего под дубинки, а как человека бывшего под дубинками в 90-е годы, когда на мои спины и спины моих товарищей обрушивались дубины либералов, демократов, для меня эта проблема — просто перемена рук, кулаков, которые держат эти дубины. Когда-то либералы колотили этими дубинами, теперь либералов бьют дубинами. Не дай бог опять произойдет то, что эти дубины окажутся в руках либералов. Потому что они будут бить без промаха, они будут бить беспощадно, как они говорят, что «мы не допустим тех просчетов, которые мы совершили в 90-х годах, мы вас загоним» — это о нас, о патриотах.
