Историк и политолог, руководитель научной школы «Ценностных оснований общественных процессов», профессор факультета политологии МГУ, член Изборского клуба, автор более 50 монографий и учебников Вардан Багдасарян считает, что присутствие России в Центральной Азии обусловлено историей и является очевидным мегатрендом в современной геополитике.
— Все зависит от того, какой масштаб измерений мы возьмем. Если возьмем масштаб измерений последних десятилетий, то кажется, что Центральную Азию мы потеряли. Есть фактор Китая, который экономически туда приходит. Есть фактор пантюркизма и он туда приходит тоже. По моим наблюдениям растет достаточно высокая степень ксенофобии на пантюркистской основе. И есть фактор ислама, который идет с юга и в общем-то приходит туда как некая альтернатива.
— Какой еще масштаб возможен?
— Для нас главный вопрос: с чем мы туда приходим? Это логика последних десятилетий. Но если мы допускаем, что существует логика мегатрендов, то как именно мы рассматриваем историю? Рассматриваем ее с геополитической точки зрения. Кто-то не признает геополитику, но тогда в контексте хартленда мы должны как-то собраться. Если не на той основе, которая была прежде, то на какой-то иной основе хартленд должен воспроизводить единую государственную систему. Значит, есть вопрос поиска этой системы.
— То есть, речь идет о евразийском подходе.
— Если мы используем цивилизационный поход, то евразийская цивилизация, как мы ее определяем тоже имеет свойство воспроизводства. Конечно, могут задать вопрос: в Центральной Азии идентичность другая, там ислам. Для них, наверное, более идентичной является не российская государственность, а халифат. Но вспоминаются слова муфтия Таджуддина, сказанные на открытии XIX Всемирного русского народного собора: у нас уже есть свой халифат, и этот халифат — Святая Русь. И если брать мегатренды и мегаосновы, то, конечно, не все потеряно. Весь вопрос только в том, что вот это интегративное объединение никто не заявляет.
Вопрос ведь не об энергопоставках, не о переброске воды и т.д., а на какой ценностно-смысловой платформе и на какой идентичности мы будем все это выстраивать. Какое было восприятие для средней Азии: кто такой русский человек? Это — носитель высоких квалификационных потенциалов, в том числе. И этого сегодня нет. И возникает тогда вопрос: что мы несем? Чем мы будем в этом отношении привлекательны? Не с точки зрения коммерческого гешефта, а именно с точки зрения больших смыслов.
— Был пример Советского Союза.
— Кто-то еще вспоминает Советский Союз, и таких людей немало. Даже сейчас по разным социологическим опросам где-то 15-20% первую идентичность на постсоветском пространстве выбирают советскую. Это большая цифра, ведь 30 лет прошло! Но, тем не менее, это есть и это означает, что существует запрос на какую-то смысловую платформу. И когда идут разговоры о мировоззрении, то возникает вопрос, что это очень далеко от практических дел. Но на самом-то деле это очень близко к практическим делам, потому что мировоззренчески-ценностная основа должна быть предложена! Иначе собрать не получится!
А если не получится собрать, то придут другие. Было ощущение, что не надо беспокоиться о дальних подступах и мы тратили средств в советскую эпоху, на что-то совершенно ненужное. Но ведь дальние подступы это были наши дальние рубежи. И вот вытеснили с одних рубежей, с других — шаг за шагом отходим и видим, что это уже становится нашей актуальной проблемой. Поэтому над ценностно-мировоззренческим вопросом нам надо работать самим, генерировать.
Мы же теми же семимильными шагами двигались на Запад, как и многие другие. Сами двигались. Кто-то делал это быстрее, мы — медленнее. Потом оказалось, что на Западе нас не ждут. И мы столкнулись в конфликте с ним. Обстоятельства и определенное прозрение заставляются заниматься мировоззренческими вопросами.
— То есть, Россию в Центральной Азии по-прежнему ждут?
— В Центральной Азии есть поколения, которые помнят, как все было. Есть те, кто понимает, что может быть, если туда пойдет Китай. Ведь известна судьба уйгуров, известно, как калмыки оказались у Каспия… Китай — наш стратегический партнер; это надо признать, но историю тоже надо знать, и многие ее здесь помнят. Идея пантюркизма может кого-то захватывать, в учебниках истории она уже прослеживается и так далее. Но любой этнический проект — это большая резня. Тут же актуализируется тема нетюркских народов, Таджикистана. Много чего проблемного сразу тут возникает. Кстати, об исламе: речь ведь идет не о распространении нашего традиционного ислама, а ислама радикального. А это уже другая сценарная перспектива с трагедиями.
