Мы исходим из того, что, во-первых, существуют глубокие параллели между наступающей эпохой и 30-ми — 40-ми годами XX века. Наблюдая такие параллели, иногда приходишь к мысли, что мировая система как будто обречена на повторы, вязнет в навязчивых «вечных возвращениях». Но в то же время, понимая, что история объективно развивается циклами, по гегелевской спирали, можно сохранять и надежду: всегда есть шансы избежать наиболее суровых сценариев, означающих тотальную мировую войну.

Во-вторых, тем не менее, мы видим, что черты мироустройства нового фашизмоподобного типа уже явственно просматриваются. Для России и Русского мира это стало очевидным в связи с буквальным возрождением неофашистских настроений в Прибалтике и особенно на Украине. Но дело здесь не во внешних атрибутах, которые позволяют квалифицировать то или иное явление как неофашистское. Проблема лежит гораздо глубже буквального использования нашими недругами прежних идеологем и символов или их ностальгии по старым фигурам коллаборационизма и профашистских движений.

Крайне важно понимать, что даже так называемая денацификация Украины либо других государств, вовлекаемых после 1991 года в зону периферии глобального Запада — сама по себе не решит главного вопроса наступающей эпохи, не устранит главную угрозу. В первом приближении эта угроза может быть обозначена как возрождение человеконенавистнической идеи в новой, гибридной форме, форме, которая носит принципиальный характер. Эта гибридная формация лежит в глубинном ядре нынешнего глобального миропопорядка и отличается от периферийного квазифашизма и по своей форме, и по своим масштабам. Это то зло, которое не спешит сполна выказывать свой инфернальный лик, но действует так, чтобы общества и народы, в особенности, молодежь в разных концах мира, воспринимала его поползновения и новации как что-то естественное, то, к чему можно привыкнуть, с чем можно в обмен на некоторые блага передового уклада смириться. Именно в этом ползучем зле современного мира следует видеть исток процесса новой фашизации, а значит и коренные причины происходящей деградации человеческого в человеке. Именно этому по большому счету и посвящен наш доклад.

Чисто историографически использование понятий «фашизм» и «нацизм» применительно к современным реалиям не совсем правомерно. В буквальном, наиболее точном смысле этих слов — они означают именно те и только те явления, которые во второй трети XX века расцвели, развязали мировую войну и были в ходе нее уничтожены. И здесь между серьезными историками не должно быть споров. Тем не менее, продление, проектирование этих понятий за пределы указанных исторических феноменов — это тоже реальность, которую невозможно игнорировать.

Доподлинная сущность исторических практик фашизма-нацизма, ее коренные начала как будто «ускользают» от большинства теоретиков. И лишь собирая по крупицам истину, можно попытаться реконструировать эту сущность, прорвавшись сквозь пелену постмодернистской трескотни, предвзятых риторических фигур и политкорректных умолчаний. На сегодня теоретическая база «фашизмоведения» в целом в мире чрезвычайно слаба, поскольку она децентрализована, плюралистична и хаотизирована. С одной стороны, этим историческим явлениям было уделено очень много внимания историками и социальными мыслителями, с другой стороны — общепризнанной теории вопроса не существует, интерпретации в разных идеологически лагерях, в разных культурах не только не сводимы к единому знаменателю, но зачастую и враждебны друг другу.

Ситуация усугубляется тем, что в существующих научных школах, как исторических, так и социально-философских, проблема разграничения понятий и избавления от манипулятивных практик их использования бесконечно далека от решения. Если сначала фашизм и нацизм были идеологическими жупелами холодной войны, то затем они стали инструментами игрищ в деконструктивизм. Идеологи современного мира не заинтересованы в том чтобы ситуация здесь поменялась к лучшему, поэтому ученые-теоретики не получают заказа на консолидацию строгой, действительно научной теории фашизма. Отдельные честные исследователи остаются непризнанными исключениями, в лучшем случае создающими недолговечную сенсацию и не меняющими доминирующего исторического потока — сползания широкого общественного сознания к запутанности и растерянности, полному непониманию социально-политических процессов, к состоянию «покорного общества», готового даже отъявленную фальсификацию принимать за чистую монету.

По итогам Второй мировой войны победители фашизма предпочли использовать его как манипулятивный ярлык, идеологический антипод по отношении к той системе, которую представляли сами победители. К примеру, официальные авторитеты либерализма до сих пор называют сущностью фашизма — антидемократизм и антиолигархизм, сионисты — антисемитизм и холокост, левые — антикоммунизм и Антикоминтерновский пакт и т.д. Идеологи и стоящие за ними политические и финансовые заказчики хотели бы выглядеть «рыцарями антифашизма», поначалу для того чтобы претендовать на большую часть пирога победителя в мировой войне, затем — чтобы диктовать условия послевоенного порядка и выступать моральными цензорами в отношении нежелательных для себя идеологических тенденций в Европе. «Фашизм» превратился в предмет спора и торга, нетерпимого и ожесточенного обвинения в адрес друг друга обоих полюсов сложившегося в XX веке двухполярного мироустройства. Узенькая полоска компромисса на почве международного антифашисткого движения и юбилейных встреч ветеранов-союзников исторически сокращалась и оставалась во многом ритуальной практикой, оторванной от реальной политики.

Причина того почему победители не захотели раскрывать сущность фашистского мировоззрения в целом достаточно ясна. Она состоит в том, что идейно-политически фашизм и нацизм изначально не были отделены жестким барьером ни от левого, ни от либерального миров. Левые были склонны ретушировать «левые», социалистические составляющие в фашизме и национал-социализме, либералы — соответственно, «либеральные» и «олигархические». Между тем сами практики и идеологии фашистского ряда достаточно разнообразны и представляют собой вовсе не ультраправое течение, а сложный лево-правый гибрид.

Отсюда становится понятно, почему большинство исследователей игнорируют так называемую «консервативную революцию» как ту среду, в которое формировались правые идеологи и мировоззренческие искания Европы 10-х — 20-х гг. XX века, объективные причины и культурное значение этого «правого ренессанса» в Европе[2]. Западный мир пошел по пути вытеснения сущностных характеристик фашизма и выпячивания его поверхностных, ситуационных черт. Уже Джордж Оруэлл в 1946 году указывал на полное размывание понятия фашизма, превратившегося в обозначение «чего-то нежелательного»[3]. Своего рода апофеозом наукообразной бессмыслицы стала не выдерживающая никакой критики трактовка Умберто Эко в его знаменитом эссе об ур-фашизме, в которой он определял его как все «нестерпимое» для современного «прогрессивного сознания». На место анализа и хотя бы попытки казаться объективным стала лицемерная неолиберальная идиосинкразия.

У нас нет самоцели в очередной раз обозвать кого-то новыми фашистами. Мы полагаем, что те же базовые причины, те же генетические корни, которые породили национал-социализм, радикальный человеконенавистнический фашизм в XX веке — продолжают работать и сейчас. Сегодня они способны порождать иные феномены, внешне далеко не во всем похожие на прежние нацизм и фашизм. Но реальную угрозу для рода человеческого представляют не сами ярлыки, а то, что зачастую под ними действительно скрывается.

Сущностью как старого, так и новейшего комплексного мироощущения, известного нам под именами «фашизм» и «нацизм», является убеждение в антропологическом превосходстве той группы, к которой принадлежит носитель этого мироощущения — чаще всего агрессивного и экспансионистского, хотя и далеко не всегда в военном смысле. Агрессия и экспансия могут проявляться в разных формах: кроме военной также в мафиозно-криминальной, финансово-экономической, связанной с неэквивалентным обменом между развитыми и неразвитыми обществами, между институционализированными (целеустремленными и сосредоточенными) и спонтанными, не подготовленными к жесткой конкуренции общественными средами. Так или иначе, это практически всегда социальное хищничество крупных корпораций и сообществ, главным образом транснациональных. Социальное хищничество — еще одно слово-маркер, прямое следствие комплекса антропологического превосходства.

Из этого следует, что для внутренней, метафизической сущности фашизма и нацизма вовсе не обязательны ни антидемократизм (демократическая процедура привела к власти главных лидеров старого фашизма и сегодня легко уживается с доминированием их идейных наследников), ни ненависть к евреям и цыганам, ни гомофобия. В отношении двух последних признаков сейчас дело поворачивается диаметрально противоположным образом по отношению к «прежним 30-м и 40-м». Теперь гонимыми стали «гомофобы», а гонителями — проповедники и насадители ЛГБТ+. Политика Израиля в секторе Газа в 2023-24 гг. не оставляет сомнений относительно того, кто сегодня реальный наследник традиции агрессивного расизма. И это не говоря уже о таких видах криптофашистского мироощущения, которые свойственно олигархическим кланам, сколачиваемым ими клубам и орденам, которые прорастают сквозь государственные структуры, незаметно направляют и воспитывают их.

В краткой, но емкой форме суть этого нового поворота истории была высказана В.В. Аверьяновым на конференции Изборского клуба в бункере Сталина в мае 2023 года: «Фашизм опирался на ключевую идею антропологического превосходства одной группы над остальными. У немцев и итальянцев это строилось на этнократической основе, а у англосаксов и американцев — на клановой и мафиозной, связанной с крупным капиталом, основе. Это то, что называют сейчас «либеральным фашизмом». Этот либеральный фашизм и тогда был в ядре глобальной системы, он фактически порождал режимы этнократического фашизма как своих цепных псов для наведения в мире «нового порядка» и управлял ими не через политические, а через финансовые, банковские механизмы, через развивавшиеся уже тогда транснациональные корпорации, действовавшие повсюду, невзирая на границы и разделения государств в ходе мировых войн.

Именно это мы видим сегодня на Украине: не столько этнократический фашизм, во многом декоративный, а либеральный фашизм, фашизм олигархов, которые себя считают антропологически выше всех остальных и на этой основе строят новые квазифашистские формы мобилизации. Украина, кстати говоря, была отмобилизована за несколько лет до СВО, и эти факты были недооценены руководством России к началу 2022 года. Отсюда и многие сложности СВО»[4].

Исходя из материла нашей работы мы решили применить для обозначения современных наследников старого фашизма и нацизма новый термин — транснацизм. Его же используют наши коллеги[5]. Такой термин оправдан в том числе и в силу транснациональной стадии развития всей системы, порождающей современного наследника фашизма. Дадим сразу же и определение.

Транснацизм — наследующий нацизму и фашизму XX века, но проявляющийся в другой форме проект миропорядка, создаваемого как окончательная сегрегация человечества и упрочение господства над мировым большинством транснациональных кланов, на основе их самоощущения как хозяев по призванию, избранной расы, высшей по отношению к остальным; базой антропологического превосходства транснацисты полагают не столько биологические, этнические, генетические свойства, сколько гегемонию на основании принадлежности к кланам, добившимся успеха и сумевшим организовать и узаконить новый порядок. «Антропологически высшая раса» считает себя таковой не по происхождению родства (хотя «семейный» фактор внутри кланов также имеет место и он силен), а по факту — это особая религия, особое мироощущение, и особый культ: квазирелигиозное сознание с верой в свою избранность и избранность тех, кто сегодня наверху мировой иерархии.

Этот термин указывает как раз на то, о чем мы говорили выше: корни те же, феноменология иная. Угроза для человечества, для его нормального развития, сохранения многополярности и следования большинства народов своим путем теперь отнюдь не меньше чем тогда, в первой половине XX столетия.

1. «Прежние 30-е» и наша эпоха

Новые 30-е были нами предсказаны. И вот они наступают.

Как и любая аналогия, эта аналогия несовершенна, но в ней есть своя важная правда. Многие историки, да и современники указывали на странную черту 30-х годов: происходило что-то вроде поветрия, цепной реакции порождения подобных друг другу режимов, когда различные политические системы во всём мире как будто бы «заражались» друг от друга и перехватывали целый ряд свойств. Так, повсюду осуществлялись мобилизация, милитаризация, утверждалась та или иная форма «национализма» в широком смысле слова, велась борьба с инакомыслием, шло жёсткое преодоление правых и левых «уклонов» и т.д. Черты диктатуры с «фашизмоподобными» чертами прорезались практически повсюду.

Связано это было с тем, что между двумя мировыми войнами несходные между собой государственные системы были вынуждены отвечать на сходные вопросы, перед ними вставали сходные задачи. В результате Первой мировой войны кризис глобального капитализма не только не был преодолён, но вступил в более острую фазу — усилилась гонка за первенство в глобализационном индустриальном мире. Обострилась борьба за место в первом, а для кого-то — во втором эшелонах глобализации, за место в системе международного распределении труда, контроля над ресурсами и рынками сбыта.

Образцами фашизма в 30-е годы XX века были в сущности две державы — Италия и Германия, остальные правые диктаторские режимы, в том числе в Польше, Испании, Португалии имитировали лишь отдельные элементы итальянской и немецкой моделей. А сильные фашистские течения, существовавшие в Британии (партия Мосли), а еще больше — во Франции (кагуляры) так и не стали там господствующей системой. Если бы не Италия и Германия — вряд ли кто-то стал бы выискивать в истории правления Франко в Испании или Салазара в Португалии фашистский «след», при том что созданные там режимы были органичны для этих обществ, в целом, несмотря на усвоение ряда итальянских и немецких черт, не вторичны, а достаточно своеобразны[6].

Нельзя сказать, что фашистский синдром вышел из флагманских стран Запада. Муссолини пришел к власти отнюдь не в самой развитой, достаточно бедной, полуаграрной Италии, чувствовавшей себя обделенной по итогам Первой мировой. Союзники по Антанте отказались поощрить Италию, которая очутилась, как образно выражались — «побеждённой в стане победителей». Уязвимость, травматичность как исток фашистского мироощущения явственно видны и в промышленно развитой Германии, потерпевшей поражение в той же самой войне, сильно разоренной сначала гигантскими репарациями, а затем — в ходе глобального экономического кризиса, разразившегося в 1929-м году. И там, и там Германия оказывалась жертвой мировых потрясений.

С другой стороны, модели фашистского типа стали реакцией не только на национальное унижение, но и на Красный проект. Правящие верхушки Италии и Германии, олигархия западного мира в целом ожидала, что Москва через Коминтерн разожжет революции в их странах. В крайнем выражении эти страхи вылились в знаменитый Антикоминтерновский пакт Германии, Италии и Японии. Однако, невозможно и не замечать явный крен этих режимов к социализму, понимаемому весьма своеобразно — они предлагали третий путь: с солидарностью нации вместо межклассовой борьбы, с обеспечением сотрудничества труда и капитала.

То в чем Италия и Германия показывали пример остальному миру, так это ставка на государство в целях преодоления Великой депрессии. Приметой эпохи 30-х стало то, что не только СССР, который существенно меньше стран капитала пострадал от этого кризиса, но и страны Запада начали активно использовать государственные рычаги для регулирования социально-экономической жизни. Правда, для Франции и, особенно, для Англии данный этатизм был не так характерен, как для Германии, Италии или Японии. Однако, ярчайший пример этатизма показывают США времён Франклина Делано Рузвельта, которого тогдашние американские СМИ именовали «царём экономики» (именно так — «the tzar»)[7].

Сходства черт разных режимов в первой половине 30-х годов чутко уловил Герберт Уэллс. Именно он первым ввел в 1932 году понятие «либеральный фашизм», наблюдая много общего между современными ему США и Великобританией с одной стороны и фашистами материковой Европы с другой. Тогда термин «фашизм» не стал еще ругательным, а Уэллс вкладывал в него свое, «симпатичное» для западного читателя, содержание. Но видел он также и сходство между американской и советской моделями мобилизации. В 1934 году во время визита в Москву Уэллс встречался со Сталиным, и заявил вождю СССР буквально следующее: «В Соединенных Штатах речь идет о глубокой реорганизации, о создании планового, то есть социалистического хозяйства. Вы и Рузвельт отправляетесь от двух разных исходных точек. Но не имеется ли идейной связи, идейного родства между Вашингтоном и Москвой? Мне, например, бросилось в глаза в Вашингтоне то же, что происходит здесь: расширение управленческого аппарата, создание ряда новых государственных регулирующих органов, организация всеобъемлющей общественной службы. (…) Рузвельтовские лозунги “нового порядка” имеют колоссальный эффект и, по-моему, являются социалистическими лозунгами. Мне кажется, что вместо того, чтобы подчеркивать антагонизм между двумя мирами, надо было бы в современной обстановке стремиться установить общность языка между всеми конструктивными силами».

Сталин такую аналогию, естественно, отверг, указав на фундаментальный характер различий, связанный с господством на Западе и в СССР разных политических классов.

* * *

Важнейшей чертой, роднящей наступающую ныне эпоху со временами Муссолини и Гитлера, является прохождение той же точки на кривой исторических циклов. В XX веке фашизм рассматривался крупным капиталом как эффективный инструмент выхода из экономического кризиса[8]. Старые фашисты окрепли после краха Первой Глобализации 1860-1914 годов. Нынешний «криптофашизм» возникает на развалинах Второй Глобализации, бурно поднимавшейся примерно с 1980-х и крайне стремительно (по историческим меркам) пришедшей к своему финалу. Нас опять, как и в 1930-е, ждет раздел экономики планеты на макрорегионы (миры-экономики, миры-империи) с новыми протекционистскими барьерами (защита своих внутренних рынков во имя развития собственного производства), суверенными кредитно-финансовыми системами, стремлением как можно больше конечных изделий производить дома, а не покупать на стороне.

Почти век назад благодаря антирусской политике Запада возник фактор агрессивной развивающейся Японии, бросившей вызов фаворитам индустриального мира на поприще самого совершенного тогда оружия (авианосцы и скоростные самолеты). Теперь, в силу элементарной жадности капиталистов, поднимается примерный аналог тогдашней Империи восходящего Солнца — Китай. Произошло это в силу того, что обуянные страхом перед средним классом капиталистические элиты, стремившиеся, к тому же, еще и нарастить свои прибыли, десятки лет занимались переводом промышленности в КНР. До последнего они отказывались понимать простую истину: где оказываются фабрики — там, в конце концов, оказываются и финансы, и центры научно-технического прогресса.

Как бы то ни было, вышло, что Запад вскормил нового дальневосточного исполина на замену уничтоженному СССР. Если в 1941 году японская экономика по весу была примерно такой же, как в Бельгии, почти в 12 раз уступая американской, то нынешний Китай по объему своей экономики фактически уже превзошел США. Его «Один пояс — один путь» весьма напоминает план создания Зоны сопроцветания Японской империи конца 1930-х, причем китайцам удается пока строить свой проект и добиваться своих целей без военной экспансии.

Несмотря на черты сходств, две эпохи, безусловно, многим разнятся. За 90 лет произошли качественные сдвиги, которые делают нынешний кризис гораздо сложнее. Остановимся подробнее на нескольких таких отличительных чертах нынешнего времени.

Если в 1930-е годы капитализм еще не дошел до всех уголков мира и ему было куда расширяться, то ныне пределы достигнуты. Если в 1939 году Землю населяло 2,2 миллиарда душ, то теперь — мировое народонаселение уже свыше 8 миллиардов с перспективой стабилизации (по мере урбанизации) на уровне 10-11 млрд. человек. При этом само прекращение роста численности человеческой популяции также является фактором ограничивающим развитие капиталистических отношений. Таким образом, и демография свидетельствует о том, что расширяться становится некуда.

Планета, как написал один из неолиберальных идеологов, стала жаркой, плоской и многолюдной. Ресурсов на всех, как считается, больше не хватает, мы, как уверяют нас архитекторы нового криптофашизма, движемся к экологической катастрофе, к шестому великому вымиранию биосферы Земли. Все мировые тенденции развития нынешней эпохи можно назвать усугубляющими обстоятельствами — лишь усиливающими вероятность новой реакции со стороны крупного финансового капитала и транснациональных корпораций, аналогичной ультраправой реакции вековой давности. Капитализм сходит со сцены — а фашизм это такой строй, который капиталисты «включают» в экстренной исторической ситуации, цепляясь за жизнь и пытаясь удержать свое господство.

Новый фашистский синдром сегодня открыто исходит не из стран-аутсайдеров капиталистической системы, не в проигравшей войну стране, а в самом ее сердце — Соединенных Штатах. Опасность среднего класса, отмеченная в знаменитом докладе (авторы Крозье, Хантингтона, Ватануки) для Трехсторонней комиссии в 1975-м, ликвидирована. Средний класс размывается, государство всеобщего социального обеспечения демонтируется. Старые капиталистические страны буквально затапливаются мигрантами из стран Третьего мира, из бывших колоний[9]. Такое «Великое переселение народов», сравнимое разве что с наплывом германцев, гуннов и славян на земли Рима, объективно угрожает самому существованию прежней технически развитой цивилизации и способности той же Западной Европы поддерживать высокий уровень жизни. Хотя собственно для ядра капсистемы, Соединенных Штатов, такая угроза меньше, но есть она и там — в виде наплыва испаноязычных из Мексики и стран Южной Америки, местного аналога мусульманских и африканских мигрантов в Европе.

Если в «прежние тридцатые» никто и не думал рушить устои высокого научного и промышленного развития, то теперь даже в ядре капитализма идет борьба с точным научным мышлением. Подрывается основа для воспроизводства исследовательских, конструкторских, инженерных, квалифицированных рабочих кадров. Происходит это под знаменем борьбы с пережитками белого расизма, за феминизм, за политкорректность, за права меньшинств всякого рода. И хотя запас прочности по части науки и техники в тех же США еще велик, и их передовые военные системы наносят нам тяжелые удары на Украине, — тенденция очевидна.

Мы видим отказ верхов старых капиталистических стран от космического пути развития, от реального овладения новыми видами энергии. А пресловутая борьба за декарбонизацию экономики, за водородную «революцию» и замену даже ядерной энергии на солнечные батареи и ветряки выглядят как фарс, как театр абсурда. Ибо в итоге получается (как в случае насильственного пересаживания всех на электромобили) экономика с еще более дорогой энергией. В конце концов, выхлопные трубы перемещаются из-под автомобилей в трубы электростанций, где сжигают все те же углеводороды — ради того чтобы зарядить аккумуляторы новомодных электроходов, на поверку экологически еще более грязных, чем машины с двигателями внутреннего сгорания.

Точно так же в «первые тридцатые» никто и помыслить не мог о том, чтобы разрушать традиционные семейные отношения, отношения между полами. Создается впечатление, будто правящие верхи Запада решили сами расчистить место для мигрантов и вызвать падение в новые Темные века. Если прежний фашизм/нацизм опирался на национализм и белый расизм, то теперь положение прямо противоположное.

Если привычный фашизм/нацизм устанавливался в странах демографического бурного роста (в Германии и Италии тогда была громадная доля пассионарной молодежи в населении, к примеру, авиаконструктор Мессершмитт был одним из пяти детей в семье), то новый фашизм окажется поистине старческим, в «седых сумерках». А значит он обречен на изрядную застойность. Прежние формы «фасцио» бытовали в мире, где каждый человек был ценен — он требовался либо как работник в огромной промышленной сфере, либо как воин. Вспомним усилия, предпринимавшиеся тогда и в Италии, и в Третьем рейхе для повышения рождаемости. Теперешнему либеральному фашизму, как он убежден, этого не требуется. Люди даже коренных белых народов тех же США из-за автоматизации и роботизации в больших количествах не нужны ни на войне, ни в производстве. Их рассматривают скорее как обузу, как проблему.

Прошлая форма фашизма/нацизма развивалась в мире без оружия массового уничтожения (ядерно-ракетного). Первые атомные бомбардировки состоялись уже после того, как пали и Муссолини, и Гитлер, а милитаристская Япония находилась практически при смерти. Теперь же в мире существуют пять крупных ракетно-ядерных держав и по крайней мере четыре малых с перспективой вступления в клуб атомно-ракетных стран как минимум еще и Ирана. А при обострении мировой ситуации в разряд обладателей ядерного оружия могут перейти Япония, Германия, Нидерланды, Канада, Австралия, Южная Корея и Тайвань. Все это крайне суживает возможности решения геостратегических проблем чисто военным путем.

2. Изначальный гибрид

Транснацизм, так же как его ближайшие предки и родственники, фашизм и нацизм XX века, выступает как изначальный гибрид, политический конструкт, вбирающий в себя элементы и инструменты манипуляции общественным сознанием из многих источников. Так же можно видеть прямую его преемственность по отношению к расизму и колониализму, что вновь подчеркивает его гибридную и в то же время глубоко традиционную для западной цивилизации природу. Ибо такой генетический букет политическая практика могла получить именно в Западной Европе. В дальнейшем мы подробнее остановимся на этой, не идеологической, как обычно ошибочно считают, а именно цивилизационной сущности фашистского синдрома. И в этом пункте мы решительно не совпадаем с неомарксизмом и с левым дискурсом вообще, поскольку они всегда были заинтересованы выдавать фашизм и нацизм за сугубо идеологические явления.

Гибридный, мутагенный характер «коричневой чумы» связан коренным образом и с тем, что тогда и сейчас она носит преимущественно инструментальный характер. Собственная сущность политиков и политических течений фашистского толка служебна и поэтому она может меняться в зависимости от конъюнктуры эпохи и культуры. «Фашисты» гибки и адаптивны, они тонко реагируют на окружающие запросы как со стороны заказчиков, так и со стороны электората, и быстро перестраиваются. Отсюда огромное разнообразие «фашизмоподобных» режимов, разнообразие, доходящее подчас до абсурда.

В значительной степени заметно это было уже и в 30-е — 40-е годы XX века. В квазифашистских авторитарных движениях и режимах наблюдались разнородные, соперничавшие друг с другом крылья, от проанглосаксонских и оголтело расистских до антибританских и просоветских, были и течения, не запятнавшие себя преступлениями нацизма и расизма. Эта сложность феномена исторического фашизма 20-40-х годов (и даже «новых правых» движений 50-70-х годов) отбрасывается современными неонацистскими режимами. Они поднимают на щит только пробританскую и проамериканскую составляющую, реабилитируют тех нацистов, кто после 1945 г. стал служить американской разведке, участвовать в антисоветских операциях ЦРУ и АНБ (особый пример — интеграция украинских нацистов из ОУН — УПА и их детей и внуков в госструктуры и государственные проекты Канады и США). Напротив, тех представителей бывших фашистских режимов, кто после денацификации перешел к конструктивной деятельности в Восточном блоке или, живя в Западной Европе, выступал против НАТО и американской оккупации Европы, новые неолиберально-неонацистские режимы всячески отрицают и замалчивают.

Если рассматривать околофашистские движения Европы накануне и во время Второй мировой войны, мы увидим немало парадоксов, причем даже доминирование Германии и установление ею своих марионеточных режимов не всегда означало в этих странах создание партийно-политических копий по лекалам НСДАП.

Так, в Бельгии фашизм представляло движение правых католических организаций, рексистов, от латинского прочтения Царь Христос — Christus Rex. Они мечтали политически об установлении Мировой христианской империи, а социально — о корпоративистском государстве. В Словакии местные нацисты также имели ярко выраженную прокатолическую ориентацию. Норвежские коллеги Гитлера стояли практически целиком и полностью на платформе неоязычества, тогда как румынские «гвардисты» предлагали православную версию правого радикализма, до тех пор пока их не запретили. В Болгарии в генезисе их парафашистского режима большую роль играли идеи монархизма.

Вопреки распространенным стереотипам течения фашистского типа неодинаково относились к еврейскому вопросу. Неприятие антисемитизма было свойственно ирландским фашистам, также обращает на себя внимание отказ включать в программу партии пункты о расизме и антисемитизме у голландских национал-социалистов, несмотря на немецкую оккупацию их страны. Впрочем, это, в конечном счете, не помешало гитлеровцам осуществить там масштабную депортацию евреев.

«Итальянские фашисты, — справедливо пишет Джона (Иона) Голдберг в своей вызвавшей резонанс работе «Либеральный фашизм», — были защитниками евреев до тех пор, пока нацисты не захватили Италию. Фашисты сражались на стороне стран «Оси», тогда как Испания не вступала в войну (и тоже защищала евреев). (…) С начала 1920-х годов и вплоть до 1938 года евреи составляли значительную часть итальянской фашистской партии. В фашистской Италии не было ничего подобного системе лагерей смерти. Ни один еврей любого национального происхождения в какой бы то ни было стране, находящейся под протекторатом Италии, не был передан Германии до 1943 года, когда Италия была захвачена нацистами. Муссолини даже посылал итальянские войска в кровопролитные сражения ради спасения жизни евреев. Франсиско Франко, который считается типичным фашистским диктатором, также отказался передать в руки нацистов испанских евреев по приказу Гитлера и спас тем самым десятки тысяч евреев от истребления. Именно Франко подписал документ об отмене изданного в 1492 году указа о высылке евреев из Испании. Между тем «либеральные» французы и голландцы с готовностью участвовали в нацистской программе депортации»[10].

До 1938 года Муссолини всячески сопротивлялся попыткам втянуть его в антииудейские кампании. Известно его высказывание о том, что «своими поступками (…) антиеврейские организации порочат фашистскую идею». Что касается испанцев и португальцев (Португалия Салазара относится к старейшим парафашистким режимам, при этом еще и просуществовав долее всех остальных, до 1974 года, то есть 48 лет) — не участвуя в мировой войне, они достаточно быстро миновали развилку, которая могла бы привести их к радикальному нацизму и избрали респектабельный консерватизм. Первоначально же они утверждали свои политические программы на основе мер противостояния Великой депрессии и угрозе со стороны «левых» сил.

Салазар всю свою жизнь относительно успешно боролся за сохранение португальских колоний — тогда как Муссолини и Гитлер боролись не за сохранение, а за завоевание колоний. Португальский вождь построил свой замкнутый мир, своего рода типично «закрытое общество», хотя следует признать: оно не было закрытым для английского капитала.

Характерный случай, доказывающий относительность лево-правых разделений в 30-е годы — это переход антифашистов на позиции фашизма во Франции. Так, Жак Дорио, входивший ранее в руководство Французской коммунистической партии, встречался в свое время даже с Лениным, и был одной из ведущих фигур в реализации проекта создания Народного фронта. Однако, вступив в конфликт с Морисом Торезом, он был исключен из ФКП и, по-видимому, решил отомстить. Поддержку ему в новом партстроительстве — создании Французской народной партии — оказал Вормский банк. В 1936-1938 годы вместе с Дорио в фашистские объединения влились и другие бывшие коммунисты. Это была та часть участников политического движения, которая вдохновлялась экстремальностью позиции. С приходом бывших коммунистов во французский фашизм были привнесены сильные идеи антиолигархизма, ряд левых популистских лозунгов. Другой бывший антифашист Марсель Деа разрабатывает идеологию, получившую наименование — неосоциализм. Под нее уже в вишистский период создается партия — Национальное народное объединение. Она проповедовала борьбу с мировой олигархией — «еврейским капиталом, масонством и англо-американскими банкирами». Реально неосоциализм дрейфовал в этих случаях не к коммунизму, а к фашизму. И Французская народная партия, и Национальное народное объединение дискредитировали себя в период оккупации открытым коллаборационизмом. Дорио в Легионе французских добровольцев лично принимал участие в боях на Восточном фронте[11].

3. «Левизна» в фашизме

Если смотреть на фашизм/нацизм не феноменологически, не исходя из его самопрезентации, а исходя из его генезиса, довольно легко выяснить, что он имеет преимущественно либерально-демократическое происхождение, заказчиком его всегда выступает буржуазная олигархия, а в конечном счете не просто олигархия, а клановый финансовый капитал, сегодня стоящий уже на позициях транснационального неолиберального сообщества.

В то же время фашизм/нацизм представляет собой гибрид не из двух, а как минимум из трех идеологических источников (из правого консерватизма, социализма и либерализма). В современных версиях неофашизма, как правило, речь идет о примеси «культурного марксизма», элементов большевистских практик «классовой борьбы», неотроцкизма, который, как известно, стал одним из главных источников американского неоконсерватизма, а также «культуры отмены» неугодных социальных слоев. Практически всегда мы имеем дело с «гремучей смесью» идеологий, черпающей свои лозунги и решения и слева, и справа, и еще откуда-то (поскольку линейная и двухполюсная, право-левая система координат, утвердившаяся в политических науках модерна, неадекватна сложной реальности).

Западные идеологи по принципу симметрии по отношению к марксистам создали свою версию пропагандистской игры смыслов, специально разработав понятие «тоталитаризм», чтобы объединить под этим зонтиком красный и коричневый проекты. Эта концепция не имела ничего общего с настоящей социальной наукой. Збигнев Бжезинский исходил из того, что необходимо вымазать одним и тем же дегтем гитлеризм и сталинизм и таким образом указать путь к уничтожению советского проекта. Ханна Арендт дошла до того, что в обоснование концепции тоталитаризма называла сталинский режим расистским, выводя этот тезис из «панславизма» Сталина. Смехотворная аргументация — однако, она какое-то время всерьез распространялась на «научных» мероприятиях.

В ходе знаменитого «спора историков» в Германии во второй половине 80-х годов Эрнст Нольте попытался объяснить агрессивность нацизма тем, что это была своеобразная реакция немецкой версии тоталитаризма на русскую его версию. «Не осуществил ли Гитлер своё „азиатское“ деяние, — вопрошал Нольте, — лишь потому, что они и им подобные считали себя потенциальными или подлинными жертвами некоего „азиатского“ деяния? Не предшествовал ли Освенциму Архипелаг Гулаг?»[12]. Для обоснования концепции тоталитаризма Нольте написал целую книгу «Европейская гражданская война 1917—1945. Национал-социализм и большевизм».

Несмотря на всю выморочность этой риторики эпохи завершения холодной войны, неисторично было бы отрицать наличие у фашизма/нацизма сильного «левого» измерения. Слова о «социализме» и солидарности в устах и Гитлера, и Муссолини не были пустым звуком. Безусловно, антикоммунистическая (шире — «антилевая») мотивация у творцов фашизмоподобного порядка была чрезвычайна сильна. Но она не стояла на первом плане. А на первом плане стояла «реакция справа» на кризис капитализма[13]. До приближения Второй мировой войны грань между реальным социализмом и национал-социализмом могла казаться зыбкой.

Были и случаи раннего предвидения гибридизации левого и правого. Так еще в 1916 г. немецким химиком Вернером Дайтцем, работавшим в качестве директора на одном из заводов ИГ «Фарбениндустри», были написаны такие строки: «Зарождается государственный социализм нового типа, совершенно отличный от того, о котором мы думали или мечтали. Частная хозяйственная инициатива и частнокапиталистическая экономика не будут ликвидированы, но будут подвергнуты регулированию с точки зрения государственного социализма, при котором концентрация капитала будет происходить в национальной экономике и этот капитал будет получать единую направленность. Этот сдвиг капитализма естественно и логически требует перестройки движения, являвшегося прежде противовесом ему, — интернационального социализма. Последний превратится в национальный социализм, избирательным лозунгом которого будет: работа, а не громкие фразы»[14].

В воздухе носились ожидания какого-то нового невиданного национального строя. Почва для национал-социализма готовилась не только классическими «консервативными революционерами», но и своеобразными новыми «социалистами», порвавшими с Марксом и противопоставлявшими англосаксонскому типу буржуазности, «торгашеству» — особую германскую буржуазность, «честный труд», дисциплину и «войну». На таких позициях стояли Вернер Зомбарт или Освальд Шпенглер с его манифестом немецкого духа «Пруссачество и социализм».

Национально-социальный фактор пронизывает всё раннее европейское фашистское движение. Он находится на первом плане, оттесняя на второй план фактор национально-охранительный (собственно, антикоммунистический). Отсюда и «левое» измерение, которое было, в той или иной степени, свойственно всему фашизму.

Наиболее показательным является в этом отношении германский национал-социализм. Само по себе его название указывает на социалистические корни. Гитлеровский режим, с его идеей «народного государства», представил удачный опыт «решения проблем» Великого Кризиса. Это было ограничение монополий, в плане «самоуправства» и «эгоизма», было даже планирование экономики — «четырёхлетки» Германа Геринга. Такие черты, однако, не так уж сильно отделяют Третий Рейх от, например, США Франклина Делано Рузвельта, который также вводил начала планирования.

Для рассмотрения нашей темы гораздо важнее не упустить феномен «левого» крыла в национал-социализме, которое было чрезвычайно сильно. А здесь самое уместное — затронуть тему «штрассерианства», связанную, в первую очередь, с деятельностью братьев — Грегора и Отто Штрассеров. Особенно важна фигура О. Штрассера — талантливого идеолога, издателя и организатора, ибо, в отличие от своего брата — бизнесмена и организатора — он представил именно концептуальные основы «революционного национал-социализма». О. Штрассер начинал как социал-демократ левого крыла. Потом он принимает сторону национального социализма. Отто вступает в НСДАП, встречается с Гитлером, но практически сразу вступает с ним в спор, что красочно описано в его книге «Я и Гитлер»[15]. Согласно ему, национал-социализм был должен стать истинно социалистическим, истинно народным. Истинно христианским и ориентированным на Европейскую федерацию народов — без всякого шовинизма. Внутри движения он предлагал придерживаться политики «ринг-движения» — союза всех национальных партий — без однопартийной диктатуры. В плане социальном Штрассер был за широкое акционирование.

В 1929 году О. Штрассер публикует «14 тезисов Немецкой революции», которые он считал концептуальной основой национально-социалистического движения. Весьма важными для заданной здесь темы являются следующие тезисы: «Благосостояние сообщества ставится выше личного блага. Поэтому немецкая революция отбрасывает индивидуалистическую экономическую систему капитализма; свержение капитализма является предпосылкой успеха немецкой революции. С такой же решительностью немецкая революция утверждает корпоративную экономическую систему социализма, который исходит из знания того, что целью любой экономической системы является исключительно обеспечение потребностей нации, а не нажива и обогащение. (…) Землевладельцы являются лишь арендаторами, которые арендуют землю у нации, и являются подотчетными нации и государству, поскольку нация, как единое целое, защищает собственность. На основе того же права, немецкая революция провозглашает право всех тружеников получать долю в распределении собственности, прибыли и менеджменте национальной экономики, которой служит каждый член народного сообщества»[16].

План О. Штрассера был отвергнут гитлеровским руководством, которое использовало для его «нейтрализации» грубую силу «охранных отрядов» (СС). Они просто не допускали его появления на съездах гитлеровских наци. В результате О. Штрассер, после окончательного разрыва с НСДАП, создал свою организацию — Боевой союз революционных национальных социалистов, более известную как «Чёрный фронт». Она была весьма влиятельна, но проиграла Гитлеру, которого, в «известный момент» поддержали верхи Второго Рейха.

Имеет смысл вспомнить и «Красную линию» внутри структур Рейха, которая устраивала покушения на функционеров — с целью отомстить за убийство Грегора Штрассера и Эрнста Рема[17]. Наиболее яркой фигурой в этом ряду был левый национал-социалист, офицер Вальтер Штеннес, лидер берлинских штурмовиков. В определенный момент Штеннес решительно порвал с «реакционным гитлеризмом», организовав успешный штурм берлинской штаб-квартиры НСДАП, а затем бежал из страны.

Ночь «Длинных ножей» в 1934 году, во время которой было уничтожено руководство СА — штурмовых отрядов, явилась первой внутренней чисткой среди сторонников нацистов, обеспечивающей единовластие и предотвращающей возможные заговоры[18]. Только с этого момента в Третьем Рейхе националистическая сторона в идеологии нацистов стала решительно преобладать над социалистической.

Еще более яркий пример гибридного фашизма скрещенного с левыми идеями — Испания, как известно, весьма поэтическая страна. Именно здесь произошла романтическая инкарнация фашизма. В первую очередь касается это Хосе Антонио Примо де Ривьеры, основателя Испанской фаланги. То был фашистский лидер, который прямо сказал: «Пускай у них есть власть, у нас есть поэзия». «Я не защитник существующего строя», — говорил он (речь «Романтизм, революция, насилие»). «Нынешний строй несправедлив. Недовольство масс обоснованно. Массы голодают, а меньшинство купается в золоте» («Обращение к Испанской Фаланге» от 13 октября 1934 г.). «Мы не защитники привилегий», — заявил он уже от имени всего Движения на Учредительном съезде Фаланги. «Мы не реакционеры и не будем ради них таскать каштаны из огня», — повторил он на Объединительном съезде Фаланги и ХОНС. «Нас клеветнически изображают защитниками капиталистической системы — мы считаем её омерзительной», — говорилось в «Воззвании к Испании» от 26 апреля 1934 года. Задачей Движения объявлялась ликвидация капиталистического строя (выступление на 2-м пленуме Национального совета)»[19].

Франсиско Франко подмял под себя антикапиталистическое движение Фаланги. 19 апреля 1937 года Франко издал одиозный декрет, объединивший Фалангу и монархистов-карлистов в одну партию. Её назвали так — «Испанская фаланга традиционалистов и комитетов национал-синдикалистского наступления». Каудильо назначил сам себя вождем новой официальной партии режима. А через несколько дней после декрета арестовали вождя фалангистов Мануэля Эдилья, которого сначала приговорили к смерти, как и еще четырех лидеров; потом же заменили расстрел «всего лишь» одиночным заключением. Эдилья просидел в тюрьме до 1946 года. Других вождей Фаланги также осудили на долгие сроки.

Одиозным, но очень популярным лидером венгерских фашистов был Ференц Салаши — радикальный фашист, но при этом практически и леворадикал, создатель Партии «Скрещённых стрел». С самого начала своей политической карьеры Салаши требовал кардинальных социальных преобразований, в частности — решительной аграрной реформы в интересах крестьян. Но он требовал и защиты рабочего класса. Салаши писал: «В то время как крестьянский социализм эгоцентричен и наибольшее удовлетворение ему может дать социализация земли, рабочий социализм охватывает все, интересы всего народа, благо всей нации. Рабочий социализм это национал-социализм… В борьбе хунгаристского движения во имя Родины и Нации рабочий занимает свое истинное место в обществе… Мы отвергаем узкий «классовый» социализм и распространяем его на все слои населения, на всю Нацию»[20].

В партии было 50 % рабочих. Осенью 1939 года салашисты организовали мощнейшую забастовку, направленную против правительства и его политики. Она имела огромный размах и сопровождалась кровавыми столкновениями. В результате правительство вынуждено было смягчить свою репрессивную политику в отношении «Стрел». Поддержка «Стрел» достигала в тот момент в обществе 25 %.

4. Сталин и фашизм

Г. Димитров на VII Конгрессе Коминтерна повторил известное определение XIII пленума Исполкома Коминтерна, что фашизм — это «открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала». Это ставшее чрезвычайно известным определение носит характер нагнетания риторики — политическое пространство видится в нем в некоей схоластической геометрии, где ультра-правое начало порождает войну и террор. При этом игнорируются черты, роднящие нацизм и фашизм с левыми.

Между тем, Сталин эти черты хорошо видел. Еще в 1924 году Сталин подчеркивал, что фашизм — это не чисто правая идеология, указывая на инструментальную связь фашизма и социал-демократии, которые «не отрицают, а дополняют друг друга». «Социал-демократия, — писал Сталин в докладе «К международному положению», — есть объективно умеренное крыло фашизма». В 1934 году вождь СССР отмечал: вфашизме проявилась слабость буржуазии, которая была уже «не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии, ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления — как признак того, что она не в силах больше найти выход из нынешнего положения на базе мирной внешней политики, ввиду чего она вынуждена прибегнуть к политике войны»[21].

Конечно же, Сталин не мог не отрицать, что в германском национал-социализме есть что-то от подлинного социализма — в подобной мысли с точки зрения ортодоксальных марксистов сквозил бы явный оппортунизм. Тем не менее, в отчетном докладе XVII съезду партии (1934) Сталин говорил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной». И далее Сталин указывает на «изменение политики Германии», тем самым давая понять, что в рамках фашизма борются разные линии — более приемлемая и менее приемлемая для СССР, и что вторая, агрессивная, враждебная, побеждает и набирает силу.

Отметим, что это произнесено Сталиным в 1934 году, в том самом году «Ночи длинных ножей» и гитлеровского выбора в пользу национализма, а не социализма. (Вероятно, с этим окончательным выбором был связан и выбор в пользу англосаксов, а не русских — поскольку отдаление от социализма в идеологии напрямую отражалось в отдалении от восточного соседа в геостратегии. Но Гитлер долгое время маскировал этот выбор, оставляя себе пространство для маневра.) Поздний Сталин не отбросил мысли об этой двойственности фашизма, хотя у позднего Сталина двойственность эта рассматривалась уже как склонность к имитации — фашистов он любил называть «воронами, рядящимися в павлиньи перья».

Сталинский СССР по итогам Второй мировой войны выступал как главный геостратегический балансир мира. И хотя по форме сталинская система 30-х и 40-х годов была не менее жёсткой: та же мобилизация, формирование ускоренными темпами солидарного, сплочённого общества, по содержанию — это было нечто противоположное фашизмоподобным типам обществ. Россия в формате СССР дала, в конечном счете, фундаментально иные ответы на главные вопросы социального бытия — предложив в противовес фашистскому эксперименту западной олигархии свой классический гуманистический мобилизационный проект. К нему советский проект шел через огромные жертвы, через репрессии внутри общества, через страшную войну, однако шел целенаправленно.

Сталин противопоставил псевдоаристократическому подходу либеральных фашистов и расистов идею медленного всеобщего послойного врастания социума в социализм. Место в социализме должно было найтись всем. То же самое справедливо и по отношению к другим народам. Выстраивание цепи народных демократий, каждая из которых получает право на своё место в международном разделении труда, помощь слаборазвитым странам, к примеру, обескровленному мировой войной Китаю (понесшему в абсолютных цифрах наибольшие людские потери) — всё это было важными элементами сталинского взгляда на развитие человечества. Его путь в пику антропологическому превосходству «расы господ» — это гуманный подход по отношению и к своим, и к чужим.

Запад через фашизм пытался сохранить и возродить свои старые колониальные империи. А в СССР парадоксальным образом были возрождены принципы старой Российской империи, в которую новые народы включались по модели новых членов семьи, а не по модели эксплуатируемых низших рас и этносов.

В позднесталинский период ярко проявились свойства советского проекта как мирового балансира, не допускающего формирование доминирующего мирового полюса и в то же время формирующего структуры долговечного стратегического равновесия. Сталин первоначально не желал никакой радикальной трансформации в Европе. Он представлял себе восточноевропейский социализм как некую самобытную новую демократию. В мае 1946 года на встрече с польскими лидерами, вождь СССР заявил о том, что новая демократия, утвердившаяся в странах Восточной Европы, вовсе не требует диктатуры пролетариата и советского строя. Национализирована крупная промышленность, с политической арены ушли крупные капиталисты и помещики. Теперь главная задача — поднять промышленность, снизить цены и насытить рынок товарами широкого потребления. Однако началась холодная война, началась она не по инициативе СССР, и тогда Сталин был вынужден «коммунизировать» Восточную Европу.

Что касается Западной Европы, то Сталин был категорически против какого-либо выпячивания там роли компартий. В ноябре 1944 года он принял делегацию Французской КП во главе с Морисом Торезом. Тогда вождь мягко, но недвусмысленно покритиковал французских товарищей за неуместные амбиции и лихую браваду. Французские коммунисты были «на коне», обоснованно гордясь своей авангардной ролью в сопротивлении нацизму. Они надеялись сохранить собственные вооруженные формирования, использовав их потом в борьбе за революцию. Однако Сталин настоятельно посоветовал отдать оружие государству и заняться мирным строительством. По мнению вождя, следовало не допускать столкновений с Шарлем де Голлем и активно участвовать в восстановлении французской военной промышленности и вооруженных сил[22].

5. Цивилизационное прочтение фашизма

Академическое фашизмоведение буквально топит истину в «списках» симптомов, противоречащих друг другу. Так, инструментальный и ситуативный, а не сущностный характер реальных фашизмоподобных режимов (причем далеко не всех) носят такие черты как реваншизм, ультранационализм, отрицание выборной демократии, вождизм, экспансионизм, элитаризм, склонность к геноциду неугодных этносов. Из этого перечня признаков «паззл» явно не складывается.

Ближе к сути дела располагаются такие черты фашизмоподобных режимов как социальный дарвинизм, этатизм, корпоративизм, расизм. Но и они не являются сущностными, они скорее вращаются вокруг настоящего метафизического ядра фашизма. Ксенофобия, как правило, свойственна фашизму, но это не всегда и не обязательно ненависть к евреям или цыганам. Фашизм, безусловно, оперирует понятием нации, во всяком случае, до сих пор оперировал им, однако нацию он рассматривает не как историческую данность, а скорее как проект: речь идет о сотворении нации заново. В некотором роде здесь проявляется даже презрение к собственной истории, потому что провозглашается, что именно сейчас, с утверждением данной идеологии, наконец-то, начался решающий этап нациестроительства. Идеолог фашизма воспевает скорее мифологический период праистории (эпоха Нибелунгов, прародина и прапредки, Атлантида, Рим Цезаря и т.д.), но не реальную историю своего народа с теми ее достижениями и победами, которые не подлежат никакому сомнению.

Противники фашизма из лагеря либералов, напротив, пытаются неоправданно расширить понятие фашизма, распространить его на всю историю, подвести под «фашизм» старый средневековый порядок, феодализм, античное рабовладение, абсолютную монархию и даже всю христианскую цивилизацию с церковью в центре ее. На круглых столах в России в нулевые годы приходилось слышать такие обобщения как: родство гитлеровского и сталинского режимов с царствованиями Людовика XIII или Алексея Михайловича Тишайшего — для такого рода либералов вся история, кроме благословенного «олигархического рая» нынешнего времени, сплошной тоталитаризм. Само конструирование на Западе теории тоталитаризма не в последнюю очередь служило тому, чтобы отвести внимание от настоящего источника фашизма — либеральной олигархической верхушки. Икона пропагандистского неолиберализма Карл Поппер всячески старался подчеркивать противоположность тоталитаризма либеральной демократии.

Однако, приблизиться к сущности фашизма мы можем как раз через рассмотрение его глубинной связи с либеральной идеей, а вовсе не с левыми идеями, которые использовались вождями фашизмоподобных государств и движений как обман рабочего класса и мелкого сельского производителя. Либеральная модель, как подчеркивают современнее исследователи В. Багдасарян и С. Сулакшин, имеет общую с фашизмом природу, тогда как с коммунизмом у фашизма нет генетической связи — при этом фашизм, «при обострении экономических и социальных проблем, в ситуации кризисов, оказывается предпочтительнее классического либерализма», эффективнее его[23].

Среди наиболее зорких левых наблюдателей мысль о либеральном генезисе фашизма время от времени высказывалась. Известный разведчик Эрнст Генри в книге «Гитлер против СССР» писал: «Фашизм, представлявший до сих пор плохо замаскированное смешение всевозможных, трудно сочетаемых лоскутьев и отбросов корпоративизма, цезаризма, бонапартизма, монархизма, военной диктатуры и даже теократизма (в католических странах), нашел здесь, наконец, свою безукоризненно соответствующую фундаментальную форму государства — олигархический деспотизм»[24]. Сказано это было в отношении Германии 1936 года, но звучит весьма актуально.

В центре системы, которая генерирует явления фашистского типа, лежит тот самый синдром антропологического превосходства на основе идеи эволюционного происхождения высшего типа, социального хищника на вершине пищевой цепочки. Поскольку чаще всего этот феномен реализуется в виде кланов-семей, в нем, как мы уже писали ранее, есть родовая и биологическая составляющая. В вульгарной конспирологии этот аспект преувеличивается, считается, что кланы-семьи — это именно семьи в буквальном смысле, своего рода «монархические дома» банковского капитала. Вместе с тем эти семьи исторически время от времени идут на обновление своей генетической «корзины», на скрещение со старой европейской аристократией или с молодыми талантливыми, пусть и безродными, представителями «нового капитала», на расширение состава своих сателлитов и партнеров, кооптацию их через систему закрытых клубов и т.д.

Одним из важнейших итогов Второй мировой войны и поражения в ней инструментального нацизма и фашизма стала перестройка международной системы и резкое понижение в ней статуса Великобритании и других колониальных держав. Деколонизация, выбор многим странами Третьего мира новых путей развития, возрождение независимых от западной опеки великих держав Востока — суверенных Китая и Индии — все это необратимо изменило расклад мировых сил. На этот раз жертвой стали не монархии материковой Европы и не Османская империя, а империи западные, колониальные.

Некоторые исследователи считают, что у Второй мировой войны был непредрешенный итог, и что часть транснациональных сил рассчитывали на другие ее результаты, а именно: создание глобального квазигосударства с центром в Великобритании. Тамошняя «талассократическая империя», над которой «не заходило солнце», и так была уже всемирным образованием, соединявшим территории в разных концах земного шара. Теперь оставалось только сделать последний шаг, включив в ее состав оставшиеся земли[25].

Для создания «английской» Глобалии нужна была мировая война, в ходе которой Россия и Германия взаимно ослабили бы друг друга настолько, что вынуждены были бы подчиниться Лондону. Однако, СССР, несмотря на все потери, сохранил (и даже преумножил) свою субъектность и отказался подчиняться Западу. (Хотя в самом начале Великой Отечественной и вынужден был подписать Атлантическую хартию.)

Воистину, это было сокрушительной неудачей для британской партии ультраглобалистов, а заодно и для британских империалистов. Англия второй раз провалила свой проект глобализации, основанный на стравливании России и Германии. Первый раз это произошло в Первую мировую, которая завершилась выходом России из Антанты. В результате своего дважды проигрыша Туманный Альбион потерял место в высшей геополитической лиге. Британская империя была демонтирована, а «лицензию» на проектирование глобального квази-государства передали другому атлантистскому образованию — США.

В контексте новой ялтинской системы не могло быть и речи о создании Глобалии — при Сталине СССР «закрылся» и встал насмерть. Однако фашистский синдром как инструмент расчистки пути для глобалистского ядра никуда не исчез. В странах развитого Севера он был на время свернут и сдан на хранение, но при этом инструментальный фашизм кое-где использовался в странах периферии[26].

* * *

XX век был «идеологическим» веком и веком триумфального шествия глобальных политологических схем. Все ставилось на одну доску, подвергалось смелым обобщениям. Цивилизационные границы дерзко пересекались и игнорировались. Загадка фашистской реакции и ее значения в истории может быть разгадана при условии, если мы отойдем на большую дистанцию от идеологических подходов. Идеология — прикладная сторона политической жизни, «верхнее течение» истории, которое имеет меньшее значение, нежели мощные глубинные ее течения.

В фашизме нужно увидеть его цивилизационную сущность[27]. Именно этим, цивилизационной сущностью, объясняется та самая гибридность, идеологическая «гремучая смесь» практик фашистского типа, их, можно сказать, всеядность и неразборчивость. Фашистский синдром был инструментом для «черной работы» — он стал своего рода киллером и чистильщиком, наймитом финансового капитала для решения террористических задач и прикрытия главной в ту эпоху цели заказчиков — извлечения из войны баснословных прибылей.

Транснацисты, либеральные фашисты нашего времени, также видят своей задачей сложную социально-культурную инженерию, в которой на отдельных участках геостратегического фронта могут использоваться самые разные, даже «запретные» с точки зрения норм политкорректности, стратегии, в том числе такие как антисемитизм, борьба с олигархией (на антикоррупционной почве), использование радикалов (Братья-мусульмане, ИГИЛ и т.д.). Если смотреть на такие стратегии со стороны, они могут казаться определенной «болезнью» верхушки современного «сверхобщества» (термин А.Зиновьева). Но с точки зрения самих транснационалов — это, во-первых, бизнес, и, во-вторых. реализация планов по захвату и увековечиванию господства.

Понимаемый таким образом фашизм не является классической идеологией — он не выражает ничьих интересов. Это идеология-обманка, которая как будто преследует интересы и цели этнократических сообществ. Но фашизм всегда лишь попутчик для своих заказчиков — настоящих хозяев положения дела. Фашизм не выражает интересы финансового капитала, а обслуживает их. Отсюда проговорки Гитлера о том, что он работает на создание, в конце концов, «содружества хозяев и господ», а не на германскую нацию[28].

Этим объясняется короткий век всех фашистских режимов, бабочек-однодневок истории. Что касается Испании и Португалии с режимами Франко и Салазара — относительными долгожителями — нужно понимать, что ранние фашистские тенденции в них довольно скоро были сведены на нет и эти режимы превратились в обыденные правоконсервативные диктатуры. Иными словами, некоторые из квазифашистких режимов как будто выскользнули из ловушки истории, тогда как главные страны фашизма/нацизма стали жертвами растянувшейся на десятилетия спецоперации кланового глобального капитала.

Несмотря на риторику российских либералов, выискивавших у своих оппонентов след «красно-коричневой» проказы — их метод действия в России 90-х гг. был по сути также парафашистским, еще одним вариантом либерально-фашистского экстремума, направленным не против евреев и цыган, а против коренных народов России, «проклятых совков, не вписывающихся в рынок». Рыночники-фундаменталисты, исходящие из социал-дарвинистского взгляда на жизнь, были ничем иным как агентурой транснациональной мафии, этой эксклюзивной общины либерального фашизма, посчитавшей необходимым уничтожить ненавистную им советскую науку, промышленность, в эпоху гонки вооружений многие десятилетия державшую их в напряжении.

Борьба с мнимым «русским фашизмом», его профилактика со стороны ельцинской команды носила особенно циничный характер. Фашизацию усматривали в русском большинстве, при том что сами они де факто исходили из социально-расистских представлений. Их человеконенавистничество было подспудным, время от времени прорываясь в тех или иных высказываниях — но оно систематически и доказательно просматривалось в самой их политике.

В этой связи красноречивой была наделавшая немало шуму фраза одного из самых агрессивных пропагандистов либерального лагеря Виктора Шендеровича, заявившего в 2015 году буквально следующее: «Наша проблема в том, что нелюдей мы тоже числим людьми — и оцениваем их в человеческой номинации… Мы — ошибочно — полагаем, что относимся с ними к одному биологическому виду (нашему), в котором такое действительно невозможно, и вопим от возмущения»[29]. Своих оппонентов далее Шендерович назвал обитателями обезьянника. Но что по существу сказал Шендерович, если отвлечься от поверхностной провокационной стороны его риторики? Фактически он покаялся в том, что временно принял русский подход к другим людям — относиться ко всем другим народам действительно как к людям, а не как к животным.

В мире усиливается конфронтация, являющаяся питательной средой для неофашизма. От противопоставления “мы — они” остается нередко один шаг до антропологического разграничения своих и чужих. Из ситуации нарастающих угроз роста ксенофобии выход, безусловно, есть. Он формулируется как золотое правило нравственности: “Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе”. Но либеральные фашисты в случае обострения политической схватки мгновенно несутся в прямо противоположном направлении. Страдание евреев от нацистов не дает право их потомкам и потомкам их выживших соплеменников самим исповедовать нечто родственное нацизму. Обвинения в расизме и фашизме в их собственный адрес отметаются ими на основании Холокоста и судьбы евреев (на том же основании — национальности президента Зеленского — европейские лидеры высмеивали обвинения Украины в фашизме). Это, безусловно, нечистоплотная аргументация, своего рода наглость людей, уверенных в том, что Холокост выписал всем евреям индульгенцию на расизм и человеконенавистничество.

Такое стало возможным потому, что произошла своего рода «приватизация» антифашизма или антигитлеризма еврейскими международными организациями. По их предложению и настоянию именно 9 ноября, день «Хрустальной ночи», единовременного еврейского погрома в Третьем Рейхе, ежегодно отмечается Международный день против фашизма, расизма и антисемитизма.

И здесь следовало бы отметить, что фашистский синдром, который, как мы уже писали выше, далеко не всегда и не обязательно был сопряжен с антисемитизмом, — при этом по природе своей категорически не может не быть сопряжен с русофобией. Объясняется это просто: русская культура принципиально не приемлет идею антропологического превосходства. Русский человек всех людей считает людьми, если не равными между собой, то во всяком случае достойными места под солнцем. Русский уважает в них образ человеческий. Верующий русский видит во всех людях образ Божий, а все народы считает созданными Богом для каких-то важных целей в божественном промысле. Об этом имеется немало свидетельств как в русской литературе, так и в наблюдениях иностранцев[30].

В этом смысле не евреи, а русские являются природными противниками фашистского синдрома. Не евреи, активно участвовавшие в формировании уклада и духа иудеохристианской (протестантской) цивилизации Нового времени, а русские, оставшиеся православными по своему культурному коду и пронесшие этот код через революции XX века — были и остаются посторонними в генезисе фашизма/нацизма, явления всецело западноевропейского. Наконец, не антисемитизм, а русофобия и ненависть к России с ее «странной имперской парадигмой» (не колонизации, а побратимства и братства народов) — является показателем принадлежности расизму и нацизму. Если уж вспоминать в этой связи про Холокост, то евреи были во многом пассивной жертвой. Русские же, принеся во второй Мировой войне на алтарь победы больше жертв, пострадав в этом смысле сильнее евреев — были активными противниками фашизма, его сокрушителями, сломавшими ему хребет.

В споре о том, кто имеет право на звание оберегающего мир от нацизма и фашизма — у русских явное преимущество. И, что самое удивительное, этот вывод сделан на основе размышлений, порожденных высказыванием такого недалекого либерального фашиста и ксенофоба как Шендерович.

6. Родимое пятно расизма

Исторически цивилизационное происхождение фашизма и нацизма становится понятнее, если рассматривать его в контексте многовековых традиций расизма и колониализма. Расизм проявляется как родимое пятно западной ментальности, многих «пиратских» наций, поднявшихся в ходе колониального и грабительского цикла. В еще более древнем изводе расизм коренится в традициях работорговцев.

Современный расизм подогревался именно успехами колониализма, то есть по существу — успехами ограбления некогда богатейших стран мира. По подсчетам, которые приводит даже С. Хантингтон, видно, что еще в 1750 г. на долю Китая в выпуске продукции обрабатывающей промышленности в мире приходилась 1/3, Индии — ¼, Запада — менее 1/5. К 1830 г. Запад немного обогнал Китай. В 1928 г. доля Запада достигла пика — 84,2%, но уже к 1980 г. она равнялась 57,8%[31]. По сути, белый расизм западноевропейских народов был ничем иным как попыткой обоснования и закрепления антропологического превосходства в условиях исторически преходящего колониального ограбления большей части мира.

Настоящий расистский бум пришелся на конец XIX — первую половину XX века, и своего апогея достиг он именно в «старые 30-е». Главным «научным» фундаментом, подведенным расистами под идею превосходства, внедренным и упорно продвигаемым через системы образования до сих пор, стал биологический эволюционизм в радикальной форме дарвинизма.

Главная книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» увидела свет в 1859 г. Характерно, что именно в год выхода «Происхождения видов» англичане подавили сипайское восстание в Индии. Тогда волна шовинизма и расизма захлестывает Великобританию. Ультрарасистские высказывания позволяет себе даже Чарльз Диккенс. Новая мировая система требовала научного обоснования. И тут как нельзя кстати появляется теория Ч. Дарвина. Господствующее положение в мире западного человека объяснялось его видовыми преимуществами над другими расами и народами в борьбе за существование. Вторая по известности и значимости книга Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» вполне подходила бы сегодня под гриф экстремистской литературы. Деление на высшие и низшие, цивилизованные и нецивилизованные расы составляет один из главных содержательных моментов этого сочинения. Остается удивляться ее неоднократному переизданию в Советском Союзе[32].

Современный гибридный неолиберальный неофашизм начала XXI века разделяет ряд общих черт с классическими нацизмом и расизмом, а также несет на себе отпечаток непосредственной, персональной исторической преемственности с ними, в том числе на уровне конкретных семей. В то же время принципиально важно определить его новые отличительные черты. Как известно, становление расистского дискурса в Европе и Америке происходило в XIX веке по мере усиления колонизаторской активности. В плане внешней политики новая расистская идеология позволяла обосновывать захваты в странах Азии, Африки, Латинской Америки, Океании, в плане внутренней политики — прельщать низшие слои населения гордостью принадлежности к «белой расе». Критерии расы при этом в разных странах различались: где-то «черным» считался человек с ¼, а где-то и с 1/32 негритянской крови, где-то евреи относились к «белым», а где-то к «цветным» (на этой почве возникло даже пренебрежение сефардов по отношению к ашкеназам). Англоамериканские расисты объявили вполне белых ирландцев «светлокожими неграми» на основании формы их черепа. Там, где в прежние века европейский монарх считался равным африканскому или азиатскому монарху, а рабочий и крестьянин третировался как низшее сословие, теперь был введен дискурс соблазнения трудовых классов химерой расовой и национальной общности с собственными правителями в противовес «цветным». Назначая жертву в лице дискриминируемых и низкооплачиваемых «черных» и «цветных», капитализм Европы и Северной Америки задабривал собственных рабочих.

Помимо британского, французского, голландского колониализма расизм принял своеобразные формы в других странах. В Скандинавии расовая доктрина была сразу же направлена против русских, а также против саамов и эскимосов. В Латинской Америке ничтожная прослойка белых креолов (особенно сильная в Аргентине, Чили, Бразилии, но заметная и в Венесуэле, Боливии и т.д.) развивала теорию и практику геноцида не только индейцев, но и метисированных пастухов-гаучо как препятствия на пути цивилизации англосаксонского или французского образца.

Зачаточные формы нацизма в Восточной Европе, особенно в Австро-Венгрии, сформировались в последней четверти XIX в. путем переноса расовых доктрин Западной и Северной Европы на народы здешнего региона. Венгры третировали славян и румын как «низшую расу», те отвечали обвинениями венграм как «гуннам» и «монголам Европы». Поляки развивали расистские теории, направленные против русских, в то время как в Османской империи австро-венгерскими и германскими спецслужбами раздувался пантюркизм и расовая ненависть к армянам, грекам, ассирийцам, арабам, славянам. Именно австрийские неоязычники и пангерманисты к началу XX в. пришли с уже готовым дискурсом, который черпал из их агитационных материалов молодой Гитлер и на основе которого после 1918 г. будут пополняться ряды НСДАП. Характерно, что образцом для себя Гитлер в «Моей борьбе» открыто называл два крайних примера расизма: Британскую колониальную империю и младотурецкий геноцид. К сожалению, не все в мире воспринимали опус фюрера всерьез.

Ситуация в межвоенной Европе и Азии, ввиду резкого обострения межэтнических конфликтов по итогам Версальско-Вашингтонской системы договоров, способствовала апогею расизма, принявшего к концу 30-х — началу 40-х годов формы массового помешательства на почве внедрения расовых законов, евгеники и прочих геноцидальных практик. Причем это происходило не только в Германии, Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, Японии, но и в Швеции, США, Франции. Зачастую правительства антигитлеровской коалиции проявляли точно такой же расизм и истребительные практики против колониальных народов, как нацисты. Так вели себя с 1945 г. французы в Алжире и Вьетнаме, голландцы в Индонезии, британцы в Малайе и Кении, не говоря уже о поведении после 1948 г. властей Израиля и ЮАР.

Так же и Соединенные Штаты Америки были в то время очевидно расистским государством. Расизм национал-социалистов не воспринимался американцами как нечто чуждое. Взятый Ф. Рузвельтом за основу политики на оккупированных германских территориях план американского министра финансов Генри Моргентау сам был, по существу, этноцидной программой. Германию предполагалось превратить навсегда в аграрную страну, лишенную даже основ для восстановления индустриального производства. Среди прочих мер предусматривалась, например, вырубка всех немецких лесов. В плане Моргентау содержалась и гуманитарная компонента. Предписывалось закрыть на неопределенно длительный срок все немецкие школы и университеты. Закрытию подлежали и все немецкоязычные радиостанции, газеты, журналы, еженедельники. Оговаривалось, что они могут быть открыты только тогда, когда появятся соответствующие новым стандартам программы, учебники, учителя, то есть в неопределенной перспективе. Реализация плана Моргентау была предотвращена только несогласием советской стороны.

Но если в СССР германскому расизму противопоставлялся интернационализм, то среди американских евреев ему противопоставлялся антигерманский расизм. Характерна в этом отношении опубликованная в 1941 году книга Теодора Кауфмана «Германия должна погибнуть!». Отношение автора к немцам иллюстрирует его следующее высказывание: «Лично Я ненавижу этот народ сильнее, чем стадо диких зверей или клубок ядовитых рептилий». Кауфман предлагал в качестве практической меры программу тотальной стерилизации немцев — всех мужчин до 60 лет и всех женщин до 45 лет. По его расчетам программу можно реализовать за три месяца. Сменятся два поколения — и немецкая нация должна исчезнуть.

Кауфман считал свои методы гуманистическими, это ведь не прямое истребление людей. «Остается, — обосновывал он целесообразность своей программы, — только определить наилучший способ, наиболее практичный и быстрый метод, наказания, которому должен быть подвергнут германский народ. Естественно, что массовые убийства и массовая экзекуция должны быть исключены. Помимо того, что это непрактично применительно к населению, численностью около семидесяти миллионов человек, такие методы, несовместимы с моральными обязательствами и этическими обычаями цивилизации. И тогда остается единственный способ силового избавления мира от германизма — и суть его в том, чтобы перекрыть источник, из которого родятся эти жаждущие войну души, навсегда воспрепятствовать народу Германии воспроизводить свою породу. Этот современный метод, известный в науке как евгеническая стерилизация, является одновременно практическим, гуманным и полным».

Что касается евгенического фашизма, его происхождение было скорее англосаксонским, а Гитлер выступал в этом отношении учеником англоамериканцев[33]. Известный американский историк Эдвин Блэк посвятил несколько своих работ развитию евгенической практики (в том числе принудительной стерилизации и ограничения «второсортных браков») в США а также тому, как американские по юрисдикции (фактически уже транснациональные) корпорации были связаны с европейским нацизмом[34]. Особенно подробно он разобрал связи с Гитлером и косвенно с Холокостом таких гигантов как Ford Motor Company, Институт Карнеги, Фонд Рокфеллера, General Motors и IBM. О современных параллелях тогдашней евгенике и новых, высокотехнологичных методах достижения сходных задач см. доклад В.С. Овчинского[35].

Во второй половине 30-х в Третьем Рейхе уже работали мощные институты по обоснованию расовой теории. В 1935 году лауреатом первой премии НСДАП в области науки был объявлен Ханс Гюнтер, учивший о сложной дифференциации внутри белой расы, состоящей из нордического, динарского, фальского, альпийского, восточно-балтийского и средиземноморского расовых типов. Главным историческим злом, приводящим к деградации высоких культур, определялось расовое смешение. Что касается предков славян — Гюнтер называл их расово чистыми арийцами, однако исторически славяне, в первую очередь русские, сильно смешались с другими расовыми типами, в том числе неевропейскими, и это безнадежно испортило их генофонд[36]. Расологию Гюнтера нацисты использовали для подгонки теории под свои тактические задачи, от чего их объявления об арийском характере тех или иных народов звучали нередко абсурдно (к примеру, к арийцам в целях пропаганды пытались отнести крымских татар и калмыков, а вот объявить расово более чистыми чем русские украинцев — рейхсминистр Розенберг пытался, но не преуспел в этом).

В 2023 году Изборский клуб провел ряд семинаров по темам старого и нового фашистского синдрома, в том числе широкое обсуждение монографии А.Гапоненко и М.Родина «Азиатский фашизм: Извлечение уроков»[37]. Авторы этой книги отстаивают неомарксистский идеологический подход к теории фашизма и поэтому положительно отвечают на вопрос, существовал ли фашистский синдром в незападных цивилизациях. Аргументацию в пользу этого тезиса они разворачивают на целом ряде примеров, в первую очередь на примере милитаристской Японии и ее экспансии во время Второй мировой войны. Очевидно, что большинство режимов, которые можно квалифицировать как квазифашистские, не только в Азии, но и в Европе были имитационными, связанными с влиянием сильных фашистских центров, однако японская фашистская нация, по мнению Гапоненко и Родина, возникла на собственной социальной основе и в этом смысле построенный ею фашизм «можно назвать генетическим». Разные исследователи находят корни «японского фашизма» в средневековых традициях самураев и японской общины, в религиозных положениях синтоизма и т.д. Как бы то ни было, Япония и до сих пор не свободна от проявлений расовой и кастовой дискриминации.

Однако не существует исследований, которые системно изучили и представили бы решение вопроса о культурно-цивилизационных предпосылках «генетического фашизма». Так или иначе, подобный анализ оказывается лишь анализом постфактум. Неспособность понять и оценить соотношение докапиталистической и капиталистической феноменологии в происхождении нацизма/фашизма — слабое место марксистской методологии. Слабость эта в данном случае усугубляется еще и тем, что марксизм так и не нашел удовлетворительного решения проблемы «азиатского способа производства», который, несмотря на многочисленные дискуссии марксистских историков вплоть до конца XX века, остался теоретическим «слепым пятном».

Если принять аргументацию тех исследователей, которые находят в японском милитаризме середины XX века подлинный «фашизм», сопоставимый с западноевропейским, тогда дискурс теории фашизма/нацизма размывается. Не придется ли вслед за Японией признать «генетически фашистскими» многочисленные явления ксенофобии и геноцида в истории, а сам фашизм пасынком длиннейшего ряда странствующих сюжетов, начиная от ветхозаветного истребления многих народов (таким образос, как это описывается в Ветхом завете — см.: Второзаконие 20, 16-17), проторасистские формы доминирования и геноцида в восточных деспотиях, древней Спарте и Афинах («фашистской» называл политическую философию Платона такой его знаток как А.Ф. Лосев), Древний Рим с его «фасциями» и явно предфашистской эстетикой и философией господства, а также многое-многое другое.

Мы же, исходя из цивилизационной трактовки, могли бы проследить линии конкретной преемственности, метафизические и историософские корни фашистского синдрома, которые убедительно показывают, что он является не каким-то общечеловеческим наследием, а венцом протестантизма и западноевропейского гуманизма, плодом его «естественной» эволюции[38]. Эти линии преемственности вывели бы нас на гибрид христианских и гностических ересей как ту закваску, из которой появился этот вирус. Фашизм в таком случае окажется не древним явлением и не общечеловеческой болезнью, а скорее мутировавшим вирусом старых ересей и оккультных практик. Такое положение, не впадая в огульные и абстрактные рассуждения, в попросту говоря историософскую вкусовщину — можно действительно обосновать — ведь эзотерическое оккультное ядро и впрямь было реальным двигателем фашизма/нацизма, да и остается им до сих пор[39].

С другой стороны, чисто идеологический подход не способен объяснить, почему разные народы, в том числе и те, кто исторически не приняли и не воспроизводили фашизмоподобные формы, совершенно по-разному решали проблемы ксенофобии, национализма, терпимости. К примеру, в «красных» проектах так называемый «интернационализм» и идеал «дружбы народов» находил, мягко говоря, неодинаковое выражение. В СССР советский интернационализм нашел себе опору в многовековых традициях русской терпимости к инородцам, восходящих к Древней Руси а затем наследуемых и Российской империей. При этом в «красном Китае», принявшем идеи интернационализма от классиков коммунистической идеологии, сохранился свой «упорный ханьский национализм», носящий по русским меркам порою радикальный характер, доходящий до совершенно нетерпимого ассимиляторства и блокировки развития этнокультурной идентичности. Это проявляется в КНР и в жесткой политике по «обустройству» так называемых «автономных районов» (при этом нельзя отрицать и того, что в таких регионах как Синьцзян-Уйгурский АР действительно есть сепаратистские настроения), жесткого подавления инакомыслия в них, перевоспитания нелояльных в специальных концентрационных лагерях, и в вопросах бизнеса и собственности, в том числе за пределами КНР[40].

7. Генезис транснацизма

Когда фашизм придет в США, он будет называться антифашизмом.

Хьюи Пирс Лонг

Сущность фашизма невозможно понять, если не увидеть его как правую руку того же фокусника, который своей левой рукой играет на первый взгляд совсем иную партию. Поддерживая и продвигая одной рукой фашизацию в Европе, другой рукой этот же фокусник готовил почву для того, что позднее назовут неолиберализмом, то есть таким строем, где государство подчинено банку и превращается в предприятие для обеспечения безопасности банковской империи. Несмотря на кажущуюся противоположность и ту войну, которую Гитлер объявил мировым банкирам путем национализации Рейхсбанка в 1939 году — он оставался в тесной связке с другой ветвью того же Уолл-Стрит. История «лево-правых игр» не новая, и мы уже неоднократно рассматривали ее в своих прежних работах[41].

Термин «неолиберализм» впервые прозвучал на встрече интеллектуалов, организованной в Париже в августе 1938 года, и собравшей европейских экономистов, враждебных всем формам вмешательства государства в экономическую жизнь. Пафос встречи, получившей название «Коллоквиум Уолтера Липпмана» — отстоять либеральную свободу от социализма, сталинизма, фашизма, и прочих форм государственного принуждения и коллективизма[42].

Фундаментальные основы неолиберализма как доминирующего на западе идейного комплекса закладываются в послевоенную эпоху. Бесперебойную циркуляцию доллара как новой мировой валюты обеспечивает воссоздаваемая система европейских центробанков. На базе фактически аннексированного у Германии промышленного бассейна Рура, создается «Европейское объединение угля и стали» (European Coal and Steel Community, ECSC) — экономическое ядро будущей единой Европы в виде громадной безнациональной корпорации-треста. Неолиберализм быстро обращается в широкую трансатлантическую сеть ученых, бизнесменов, журналистов, агентов влияния и многочисленных «фабрик мысли» (Американский институт предпринимательства, Фонд наследия, Институт Катона, Институт экономики, Центр политических исследований, Институт Адама Смита и др.), которые образуют широкий фронт продвижения в мире новой стратегии господства.

На кафедре экономики Чикагского университета Милтоном Фридманом будут подготовлены боевые группы экономистов, которые в 70-90-ее гг. станут флагманами неолиберальных переворотов по всему миру. «Шоковая терапия» Фридмана и его «чикагских мальчиков», «неолиберальные повороты» в Чили Пиночета, в Англии Тэтчер, в Америке Рейгана, в Западной, а в 90-е годы, и в Восточной Европе — тема весьма известная[43]. Потому, за недостатком места, не будем на ней останавливаться.

Мы в России, будучи слишком шокированны собственной катастрофой 90-х, склонны абсолютизировать свой опыт. Действительно, результаты наших неолиберальных реформ можно сравнить, разве что с тем, что испытала на себе Германия в годы гиперинфляции (до 1923 г.). Но ведь не только Россия и Германия, Чили или Ирак прошли через «шоковую терапию» неолиберализма. В той или иной степени, ее испытали на себе многие народы мира, включая и большинство стран Запада.

Уже к концу ХХ века результаты неолиберальных реформ по всему миру были более чем впечатляющи. Сегодня же, только по официальным данным (которые в 2022 г. публикует международная гуманитарная организация Oxfam) совокупный капитал 10 богатейших людей мира превысил состояние 40% жителей Земли (3,1 млрд чел.). Капитал всех миллиардеров (2688 чел.) составил $12,7 трлн. (почти 14% мирового ВВП). Причем, нужно понимать, что это данные открытых состояний промышленных компаний, не учитывающие действительных состояний международной финансовой элиты, реальных владельцев планеты, которые не любят светиться. Рынок, демократия, права, идеологии и религиозные практики в этом контексте лишь помехи либо инструменты. Деньги и социальные технологии — средства достижения цели.

* * *

С ослаблением и крахом СССР и восточноевропейского блока спящий вирус вновь был активирован. На этот раз неофашизм выступает уже в жесткой связке с неолиберализмом.

Постараемся дать характеристику неолиберальному фашизму начала XXI века. Новыми чертами современного гибридного фашизма / нацизма, отличающими его от классических форм индустриальной эпохи, являются:

Декларирование в конституциях либерально-демократического фасада, в противоречии с которым находятся исключительно жесткие этноязыковые законы;
Отсутствие прямых упоминаний в законодательстве о расе и крови наряду с фактическим употреблением расистской риторики всеми государственными деятелями и политиками и «отбраковке» людей в зависимости от их происхождения;
Избегание государственными деятелями открыто враждебных высказываний против евреев, цыган и чернокожих (в соответствии с современными нормами неолиберального Запада), перенос акцента враждебной риторики на другие этносы: русских, сербов, армян, греков, арабов, курдов и т.д.;
Демонстративное включение на высокие государственные посты единичных представителей-манкуртов из ассимилированных меньшинств, отрекшихся от своего народа;
Гомофашизм, приходящий на смену гомофобии прежних фашистов — при этом сами гомофашисты склонны к крайней нетерпимости, полицейскому преследованию своих противников, а также оправданию тех из своих «собратьев», которые совершают преступления (по причине того, что они долгое время пребывали под «прессингом» враждебной, гомофобской среды и культуры)[44].
Замалчивание или прямой отказ от тех элементов наследия классического фашизма и стран Оси в годы Второй мировой войны, которые неудобны для англоамериканцев или противоречат дискурсу атлантистской геополитики.

Подчеркнем: все эти черты существуют в тесной связке с прославлением либо настоящих нацистов, членов зондеркоманд, добровольческих легионов вермахта и СС и т. д. (таковы случаи Хорватии, Боснии, Албании и Косова, Прибалтики, Украины, Молдавии и Румынии, Закавказья, в незначительной степени — Средней Азии), либо иных антисоветских сил, по степени своего шовинизма и расизма близких нацизму (случаи Польши, Японии, Тайваня). Другой отличительной особенностью этой ситуации является принципиальный поворот США и Великобритании к открытому поощрению шовинистических практик геноцида, этноязыковых преследований и ассимиляции меньшинств в их неонацистских государствах-клиентах[45].

Что касается биологической стороны расизма и евгеники, то она в новом «гибридном фашизме» XXI века сменила лишь риторику и фасад, с учетом новых требований к имиджу и новых биотехнологий. Там, где это возможно, неонацистские режимы охотно применяют старую риторику про «недочеловеков» и «низшие расы» (особенно в отношении русских) и даже практикуют сегрегацию по крови в медицинской практике (принятые в Израиле при Нетаньяху секретные инструкции о чистокровности, обнародование которых вызвало скандал), там, где это неуместно — заменяют эвфемизмами (ср. унизительную риторику Макрона и Борреля в отношении стран Африки и Азии). Биологические исследования в американских лабораториях стали учитывать генетику популяций людей по этническому принципу, поскольку ряд этнических групп обладают разной восприимчивостью и резистентностью к вирусам. Пандемия коронавируса в данном отношении стала важной вехой, в ходе которой интенсивность крипторасистских исследований заболеваемости разных народов заметно ускорилась.

Наконец, в соответствии с требованиями и технологиями эпохи новые неолиберально-неонацистские режимы сочетают остатки старого общества «централизованного спектакля» (по Ги Дебору) с новыми «рассеянными зрелищами», то есть промывкой мозгов, зомбированием населения через СМИ, «массовую культуру», формирование тоталитарного дискурса при внешнем антураже «многопартийности» и «сменяемости власти» и т. д. В XXI веке поддерживать однопартийных пожизненных диктаторов для глобального Запада стало невыгодно, нерентабельно и слишком опасно, поэтому был избран путь косметической корректировки имиджа расистских режимов в оболочке «формальной демократии».

Это позволяет заключить: сущность расизма, колониализма, нацизма, фашизма на службе дискурса глобального Запада осталась прежней, изменились лишь некоторые второстепенные приметы и имиджевая оболочка, внешний фасад данного явления. Однако прямая преемственность — как в лицах, так и в идеях — сохранилась и в нынешних гибридных режимах Европы.

Несмотря на неолиберальную политкорректность, современные западные общества в ряде случаев не стесняются разыгрывать жесткие ксенофобские кампании, занимаясь фактически манипулятивной травлей ряда этнорелигиозных групп. К примеру, принятие европейским сообществом идентификатора «я Шарли» означает ни больше, ни меньше, чем военную (применительно к информационно-психологической войне) мобилизацию. Такое фиксируется впервые. Принятие идентификатора «я Шарли» означает подчеркнутую солидаризацию Европы с осквернением журналистами системы ценностей иной общности.

Здесь можно найти прямые параллели с Третьим Рейхом, в котором роль «Шарли Эбдо» выполнял бульварный еженедельник «Штурмовик», издаваемый одним из будущих подсудимых Нюрнбергского трибунала, соратником Гитлера Юлиусом Штрейхером. Родственность стоящего, казалось бы, на разных позициях французского радикально-секулярного и немецкого фашистского издания, показывает еще вариативность фашизма при общей сущностной природе — онтологическом неприятии иного. «Шарли Эбдо» высмеивает «клерикалов» и мусульман, «Штурмовик» — в тех же пафосах и интонациях, с той же сфокусированной сексуальной тематикой обращал острие сатиры на евреев.

В США в 2020-е годы также происходит нагнетание движений и противостояний нового типа, в котором можно распознать новую фашизацию. Расовые волнения указывают на расистскую сторону фашизации, антиолигархические — на ее корпорационную элитаристскую составляющую. Происходящая в последние годы в США вакханалия связанная с выдвижением на первый план кампании BLM, с ритуальным целованием ботинок негров и покаянием за столетие Ку-клукс-клана — выглядит уже не как прививка против фашизации, а как фашизация наоборот. Дж. Голдберг пишет по этому поводу: «Либеральные фашисты по-прежнему остаются расистами на свой особый манер, веря в присущую черным особую приближенность к Богу и постоянство греха и вины белой расы»[46].

8. Транснацизм как практика и антиутопия

Казалось бы, к концу XX века все последствия фашистского коллапса на Западе были уже изжиты. В 1990-е годы были официально ликвидированы прежние расовые законы во всех странах мира. Деколонизация охватила почти всю планету, в колониальном статусе остались только незначительные территории (обычно повышенные в статусе до самоуправляемых провинций своих метрополий). Культ Холокоста был узаконен даже в тех странах, которые были не связаны с Западной Европой.

Однако именно в 90-е начинается накачка неонацистских режимов в странах Балкан (хрестоматийный пример — Хорватия при Туджмане), Прибалтики, СНГ, резкий всплеск этнических чисток и геноцидов в Африке и Азии (наиболее масштабным был случай Руанды, ответственность за который несет Франция). США ежегодно стали голосовать в Генассамблее ООН против резолюции об осуждении нацизма. К сожалению, слишком долго сопротивление и ответные меры против сетки неонацистских режимов оказывались неэнергичными, нерегулярными, несистематичными. Россия упустила драгоценное время, позволив на своих границах, в том числе на постсоветском пространстве, сформироваться нескольким государствам-монстрам, подконтрольным Западу. Такие режимы можно называть неонацистскими, либерально-расистскими или фашизмоподобными. Как правило, они соответствуют одновременно и сразу нескольким критериям:

Насаждение единственного государственного языка и унитарного устройства, уголовное преследование сторонников автономии, федерации или двуязычия;
Официально утвержденная в конституционных документах, законах и речах политиков доктрина принудительной ассимиляции этнических, языковых и религиозных меньшинств;
Наличие официально утвержденной пропагандистской точки зрения на историю, в т.ч. на героизацию нацистов и коллаборационистов времен Второй мировой войны, уголовное преследование и иные формы травли и убийств тех, кто не согласен с официальной трактовкой «болевых точек» истории (отсюда невозможность никаких научных дискуссий по причине государственного диктата по острым историко-культурным и отчасти этнологическим вопросам);
Официальное отрицание русского имперского, советского и социалистического прошлого, со сносом памятников, разрушением произведений искусства, уголовным преследованием за символику Российской империи, Советского Союза, социалистических режимов;
Государственный диктат в области религии, превращение всех конфессий в департаменты правящего режима, жесткие полицейские меры против святынь и верующих, ставящих Бога выше идола «нации»;
Запрет политической оппозиции и критики по отношению ко всем выше перечисленным мерам, невозможность конкурентного политического процесса и полемики вокруг запрещенных тем.

Майкл Манн, американский социолог и историк, наиболее скрупулезно изучавший фашизмы и геноциды в разных странах мира, определяет фашистские движения и режимы по критерию насильственного создания унитарной нации при помощи действующих вне формального закона парамилитарных формирований. Практики же геноцида, этноцида, этнических чисток он справедливо выводит из учения об однородной нации, ради которой все инородные элементы подвергаются истреблению. Можно согласиться с главной мыслью Манна о том, что всё это происходит в рамках либеральной идеологии с ее доктриной демократического голосования большинства, из-за которой возникает непреодолимый соблазн лишить гражданских прав, посадить в тюрьмы и подвергнуть геноциду все неугодные этнорелигиозные и языковые группы. Делается это дабы заселить на их место номинальных представителей «большинства», «титульной нации», которые проголосуют «как надо»[47].

Этим объясняется совершенно неадекватная реакция этнократических режимов на попытки защиты прав человека внутри них, на выступления за автономию отдельных регионов или их федеративный статус, что ни в коей мере не посягает на «сепаратизм», а лишь укрепило бы устойчивость многоэтничного государства. Однако одержимые своей властью этнократические режимы не согласны ни на какие уступки, в результате чего непременно доводят дело до восстаний, войн и терпят крах, теряя территории, которым они не пожелали дать базовые права. Сценарий подобного краха разыгрался в таких странах как Венгрия в 1867–1918 гг., Польша и Румыния 20-30-х годов, Пакистан (потерявший Бангладеш в 1971 г.), ЮАР (падение апартеида в 1990 г.), Израиль (договор в Осло и создание Палестинской автономии в 1993 г.) и т.д.

Симптомы этого недуга проявились по крайней мере еще в первой четверти XX века. Родоначальник евразийства князь Н.С. Трубецкой писал по этому поводу, что после революции в поисках «национального самоопределения» маленькие нероманогерманские народы, ранее не имевшие своей государственности, начинали разыгрывать из себя «великую державу», в которой все «как у господ» (Трубецкой имел в виду «разных самостийников» на окраинах бывшей Российской империи).

Что же касается нашего времени, то вспышка безудержного шовинизма на постсоветском пространстве привела к войнам в Абхазии, Южной и Северной Осетии, Чечне, Нагорном Карабахе, Таджикистане, Приднестровье и, наконец, к наиболее масштабному конфликту на Донбассе и в Новороссии.

Маниакальное упорство как киевского режима, так и других однотипных ему (кишиневского, бакинского, прибалтийских, но также и варшавского) в отстаивании нелепой формулы унитарной нации с одним языком влечет за собой реки крови и невозможность никакого мирного урегулирования, поскольку дипломатическое решение любых спорных вопросов неизбежно предполагает признание политических прав этнических, языковых, конфессиональных, региональных групп, их субъектности и правоспособности, конституционных гарантий их прав, а значит — отказа от унитарности и ассимиляторства.

Дилемма «прав народов» и «прав человека» проявилась еще в ходе французской революции 1789 г., упразднившей вольности и автономию регионов Франции (включая немцев Эльзаса, бретонцев, вандейцев, нормандцев, корсиканцев) и вызвавшей там восстания. Затем в еще большой степени это противоречие дало о себе знать в ходе революций 1848 г., когда оголтелый немецкий и венгерский шовинизм столкнулись со своими конкурентами. Эти события показали, что классический либеральный лозунг «прав человека и гражданина» ничего не стоит без обеспечения прав народов и языков. В ответ на декларации Кошута о том, что все жители Венгрии получили индивидуальные права и свободы, но обязаны говорить на венгерском языке, началось национально-освободительное движение славян и румын против мадьярского шовинистического «либерализма», движение с целью утвердить коллективные, корпоративные права народов.

Трагедия 20-30-х годов ХХ века была прямо обусловлена тем, что записанные в договорах «права меньшинств» не соблюдались и были растоптаны буквально всеми режимами стран Центральной и Южной Европы, а в весьма существенной мере — также и Западной, и Северной. Трагедия постсоветского времени обусловлена тем, что в Загребе и Сараеве, Киеве и Кишиневе, Таллине и Риге, Тбилиси и Баку посчитали, будто в конце XX — начале XXI века, в век электронных СМИ и открытого доступа к информации, можно безнаказанно копировать провалившиеся фашистские, нацистские, шовинистические рецепты построения унитарных наций XIX — первой половины XX века.

Но мир изменился необратимо, на смену господству Запада приходит деколонизация и многополярность, растущая экономическая и политическая субъектность вчерашних полуколоний и колоний, принесшая впечатляющие успехи многоязычных квазифедеративных государств, например, в Латинской Америке и Африке (опыт многонационального государства Боливия, обновленной ЮАР и т.д.). Неонацистские государства вроде Украины и Латвии выглядят анахронизмами в XXI веке. Между тем они упорно пытаются сочетать приверженность своим предшественникам и «героям» из числа классических нацистов и расистов с некоторыми неолиберальными обновлениями и мутациями, внедренными по требованию современного Запада.

Сегодня капитализм стремительно трансформируется в посткапитализм, который можно назвать ещё и гиперкапитализмом. Когда-то великим благом (как это ни покажется странным), для западного капитализма было создание альтернативного миропорядка — в лице «социалистического лагеря». Капитализм нуждается в мощнейших ограничителях, которые побуждают его к оптимизации и регулированию собственной системы. При этом сам «социалистический лагерь» мощнейшим образом оптимизировал мировую систему.

Возникает вопрос — а почему же капитализм пошёл на демонтаж социалистического уклада? Как можно предположить, всё дело в том, что ключевую роль здесь сыграл сегмент капиталистических элит, который ставит своей целью не столько достижение прибыли, сколько установление абсолютного господства крайне узкой группы гиперэлитариев практически над всеми людьми. О планах гиперэлитариев можно судить по пресловутым концепциям «новой перезагрузки» и «инклюзивного капитализма» (Лиенн де Ротшильд, Клаус Шваб). В оптике гиперэлит, крупнейшие корпорации должны полностью подменить собой национальные государства[48]. Наличные деньги «следует» отменить, что, по сути, будет означать их экспроприацию — в пользу финансово-цифровых гигантов. Предполагается резкое ограничение потребления, о чём, в частности, свидетельствуют нынешние настойчивые призывы отказаться от животной пищи (заменив их «мясом», точнее белком из насекомых.)

Также и радикальный экологизм «зелёных» сегодня выливается в некий абсурд. В январе 2024 года министр продовольствия и сельского хозяйства ФРГ Джем Оздемир призвал сделать «решительный шаг» и предложил ввести «налог на благополучие животных» (налог на мясо). Недавно он представил ключевые детали нового налога, который собираются применять повсеместно в оптовой и розничной торговле. Налогом будут облагаться «мясо, мясные продукты и пищевые субпродукты», а также «переработанные продукты с определённой долей мяса, мясных продуктов или пищевых субпродуктов». Размер пока не раскрывается (согласно документу, уровень налоговой ставки должен определяться «политически»), однако Bild утверждает, что мясо ждёт «ценовой шок»… Ранее группа «диетологов» при министре Оздемире подготовила новые рекомендации по питанию для населения. Главная из них — радикальное сокращение употребления мяса: до десяти граммов в день»[49]. Для транснацизма «экологизм» является важнейшим элементом всей его конструкции, поскольку благодаря ему человеческое ставится ниже «животного». Таким образом правящие кланы уже выводятся за границы человечества. Именно это сближает экорадикалов с нацистами, устремлёнными к идеалу господина «Юберменша» — жестокого и гордого хищника.

Изборский клуб в своих прежних докладах развернул довольно подробную картину того проекта, который складывается в среде транснационалов и который — под углом зрения настоящего доклада — может быть назван транснацизмом. К аспектам этого миропорядка относятся:

– его антисистемный характер (формируется не что иное антисистема в терминологии Л. Гумилева, но на этот раз антисистема поистине глобального масштаба);

– стоящий во главе его новый тип суперэлит, называемый в наших работах «клиром» или глобальным «жречеством»;

– проводимая им последовательная политика по формированию «покорного общества» через разветвленный веер стратегий;

– а именно: контркультуру, сексуальную и теперь уже постгендерную революции, декриминализацию и психиатрическую реабилитацию половых извращений и ряда психических болезней и зависимостей, феминизацию мужчин и маскулинизацию женщин;

– дрессировку человеческого большинства через системы социального рейтингования/кредита, через тотальный контроль за его поведением а также через отрыв его от постоянного и регулярного производства, от его классовой природы за счет введения безусловного базового дохода и переориентации на потребление виртуальных зрелищ и развлечений;

– вместо какой-либо содержательной идеологии или утопии человеческому большинству предлагается логика нетократии, власти сетей, «сетей в себе» с анонимным содержанием, кажущейся бессубъектностью и бесконечно богатым выбором виртуальных искушений;

– создание экологически чистой экономики и снижение нагрузки на биосферу путем численного сокращения населения планеты, а также резкого изменения модели потребления для человеческого большинства[50];

– новый социализм, понимаемый как перевод большинства хозяйств и предприятий из формы частной собственности в форму арендующих собственность; при этом крупная частная собственность остается в руках нескольких транснациональных корпораций — настоящих хозяев и господ Земли;

– замена в этом новом социализме передового класса пролетариата либо интеллигенции либо молодежи, как это было у левых в XX веке — меньшинствами постмодерна, классом бездельников и иждивенцев, классом инфантилов; на словах он объявляется целью развития истории и вершиной эволюции, хотя де факто является для новых пастырей стадом «жвачных» консьюмеров;

– трансгуманистическая мифология, предлагающая взамен старым религиям, морально устаревшим атеизму и скептицизму новую нерелигиозную веру в Сингулярность как победоносное завершение прогресса;

– наконец, философия постчеловечества как эволюционно более высокой ступени развития природы (и здесь вырисовывается уже не антропологическое, а постантропное превосходство новых существ, носителей высшего разума)[51].

Либеральный фашизм, он же транснацизм, которому мы посвятили настоящий доклад, оказывается ничем иным как еще одним именем многоликого ядра этой глобальной антисистемы. Останавливаясь на последнем, постантропном, принципе проектируемого тотального сдвига — следует сказать несколько слов о мифологической или утопической гибридизации на современном этапе развития нового типа существ — киберчеловека, вернее кибер-постчеловека. Здесь, с нашей точки зрения, кроется один из главных обманов со стороны транснацистского гностико-оккультного жречества.

Представление о том, что искусственный интеллект может принимать управленческие решения и программировать общество — это не что иное как подмена реального понимания общества как традиции-цивилизации «пустой сущностью». Ибо то, что является инфраструктурой, то, что создано как система для выполнения приказов — не может само вырабатывать решения и отдавать приказы.

Мифология искусственного интеллекта как системы способной управлять — это злонамеренный обман, под которым скрывается самый настоящий неонацистский проект. За мифом об ИИ как управляющей системой скрывается другая реальность, а именно: человечество делится на два основных класса (внизу класс рабов, включенных через системы программного управления в роевые отряды, вверху — класс господ, живущих в мире свободном от такого управления и пользующихся его плодами).

ИИ способен выступить как апофеоз коренной идеи фашизма/нацизма — как крайнее воплощение и реализация идеи антропологического превосходства немногих избранных, тогда как всем остальным по сути будет отказано в статусе человека. Новый строй с ИИ как посредником между рабами и господами создаст и закрепит радикальное гностическое разделение людей на две расы-касты: избранных и унтерменшей, которые в идеале должны стать генно-модифицированными слугами[52]. Если древние гностики начинали свою проповедь с обличения злого демиурга — их наследники в современном мире (транснацисты) по существу сами превращаются в «злого демиурга», мечтающего о об «оскоплении» и «обезвреживании» человеческого большинства.

По Гегелю мы знаем, что в обществе рабства хозяин сам оказывается наделен «рабским сознанием», является рабом по своему метафизическому статусу. Так же и здесь, если традиция-цивилизация утрачивает свое ядро, и остается лишь его мертвая оболочка, то и избранное меньшинство, несмотря на свою трансгуманистическую утопию, неизбежно выродится в «ничтожество», так же став придатком к мертвой системе. Совершенствуя себя с помощью NBIC: нано-, био-, инфо— и когнитивных технологий, правящая элита изуверов, возмечтавшая стать расой сверхразумных долгожителей, достаточно быстро придет к вырождению и суицидальному поведению, пресытившись созданным на развалинах полноценного человечества постисторическим миром. Впрочем, и этот сценарий самоуничтожения человечества не представляется вероятным — скорее всего он так и останется утопией, вернее антиутопией, и стратегия транснацистов натолкнется на своем пути на совсем другие подводные камни.

Вместо заключения. Вызов и ответ или Ответ как вызов

Как мы показали в нашей работе, транснацизм — очередная попытка сломать естественный ход истории и навязать другим обществам и цивилизациям не свойственную им парадигму мирового развития в направлении тупика. Россия уже ведет войну с этим чудовищем, и война эта так или иначе, несмотря ни на что, преображает Россию.

Сегодня главной угрозой является высокотехнологичная подмена человеческого в человеке, идея постчеловека, к чему ведут не только методы цифрового контроля («цифрового концлагеря», как его часто называют в публицистике), но и методы социального программирования, новые методы властвования, цель которых не допустить формирования какой-либо меритократии, запереть выход к справедливому развитию человека посредством власти сетей и эксклюзивной информации, когда просто-напросто не будет доступа к этой дающей подлинное знание и рычаги контроля информации для всех, кроме хозяев мира.

В стратегической перспективе на руку нам играют явные слабости и стратегические просчеты врага.

Транснацизм непривлекателен для широких масс народных, он порождает лишь мрачную антиутопию наяву. Наша творческо-интеллектуальная база на порядки превзойдет аналогичную у «трансов». Если у них все сводится к экспериментам с «пятью полами» и сексом, с коммерческим трансгуманизмом для редактирования генов миллиардеров — то мы можем и должны противопоставить этому новые аналоги Атомного и Космического проектов XX века.

Задача Русской цивилизации — отыскать «кощеевы иглы» научно-технического развития, гибельные для транснацизма. Россия должна привлечь к себе и западных разработчиков закрывающих и опасных для Антицивилизации технологий. Врага можно победить, изменив направление гонки. Приведем лишь несколько примеров этого.

Нам нужно будет ответить на архидорогой проект «Гиперпетли» Маска (движение пассажирских модулей в вакуумной трубе) созданием на порядок более дешевого транспорта Бартини-Серьезнова: экранопланы, летящие над эстакадой; дать асимметричный ответ в сельхозтехнологиях, способный перебить «трансам» рынок генетически модифицированных семян. Очевидная слабость транснацистов — их упование на роботизацию, которая требует огромного роста энергопотребления; на энергетическом поприще мы способны взять исторический реванш, вместо их дорогой и неэффективной зеленой энергетики используя в качестве топлива необогащенный уран и торий, причем в самой ближней перспективе. А в дальней перспективе речь может идти и об овладении термоядерной энергией в одной из ее технологических форм, или получение антивещества в промышленных масштабах (только так и можно создать действительно чистую энергетику, и энергетику настолько мощную, чтоб «кормить» армию роботов).

Мы обязаны детально изучить организацию/ анатомию русских чудес и прорывов как при Сталине, так и до, и после него. Как показывает практика, нынешние люди не знают, каким образом добивались наши предшественники невероятных достижений в авиастроении, космическом и ядерном проектах СССР. Хотя до сих пор продолжают работать их «побеги», источники ценнейшего организационного опыта. Например, Институт ядерной физики (ИЯФ) СО РАН в Новосибирске. ИЯФ — сгусток поразительных находок в гуманитарных и «железных» технологиях, в организации одновременно и фундаментальных научных исследований, и прикладного производства. Это — «воспоминание о будущем». Точно так же мы обязаны вникнуть в детали работы знаменитых космических и авиастроительных «фирм» в СССР, поскольку там содержится кладезь до сих пор толком не изученного и не систематизированного опыта.

Мы должны почерпнуть из своего прошлого ту организационную технологию, которая позволила воплотить план ГОЭЛРО — еще одно русское чудо, порожденное в дотла, казалось бы, разоренной, голодной и кровью залитой стране 1920 года, позволившее вопреки всем аналитическим стратегиям создать на месте безнадежно разрушенной царской России — Россию великих пятилеток и Великой Победы, одну из двух сверхдержав планеты. Осознавая угрозу транснацизма и порождая ему великую альтернативу, мы просто обязаны создать Институт изучения Русского чуда, что, конечно же, не отменяет и работы по изучению анатомии успехов других стран и народов.

* * *

На чем строится расчет транснацистов?

На безынициативности остального человечества. Они надеются соблазнить незначительными преференциями элиты большинства стран. Китай, в их понимании, должен отстать в гонке науки и технологий в силу старения своего населения и нарастания внутренних противоречий. В результате он ослабеет и сдастся на милость победителей так же как сдался в 1990 — 1991 гг. Советский Союз. Транснационалы, похоже, не рассматривают Китай как опасного конкурента — по причине своеобразного понимания китайского менталитета: во-первых, не склонного к военной экспансии, во-вторых, равняющегося на внедренный образец, а не на внутреннее инновационное развитие, в-третьих, по-конфуциански конформистского и ориентированного на прошлое[53]. Нельзя исключать, что китайцы сумеют и в этом отношении, как им удалось в отношении экономической гонки, — преподнести сюрприз высокомерным «атлантам, расправляющим плечи».

Однако де факто в этой контексте едва ли не единственным реальным конкурентом глобальной утопии рассматриваются сегодня именно русские. Из этого следует, что нынешней России нужно продолжить внутреннюю мобилизацию, начатую в 2022 году, а вовсе не сворачивать ее. Следующая «оттепель» по отношению к Западу, буди она случится — смерти подобна.

России для своего выживания понадобится перейти от тактики Вызова и ответа к тактике Ответа, формируемого как вызов, в форме вызова и с целеполаганием вызова. Сценарий транснацистов — новых гностиков может и должен быть сорван благодаря некоторым достаточно очевидным решениям.

Россия должна сделать ставку на ряд «закрывающих технологий», прекратив оглядываться на интересы глобальных монополий[54].
Русские должны твердо перейти на принципы новой индустриализации, причем на условиях разумного, системного протекционизма и активной научно-промышленной политики. Принципы такого подхода были в свое время изложены Фридрихом Листом в Германии и Дмитрием Менделеевым в России. Эти принципы отлично известны по практикам Российской империи Александра III, Сталина, Германии–Второго рейха, США времен Нового курса, послевоенной Японии, Южной Кореи со времен Пак Чона Хи, современного Ирана, отчасти — Китая последних десятилетий. Лишь глубочайшая переработка собственного сырья в готовые сложные изделия, упор на собственную наукоемкую продукцию позволит русским вернуть себе статус по-настоящему великого народа[55].
Нам предстоит организовать перехват инициативы в области инфономики, то есть построения суверенной системы международных социальных платформ, включающих в том числе функции регулирования экономических и технологических процессов. В инфономике так называемый искусственный интеллект, будучи по природе программно-аппаратной реализацией функции системы управления, будет не механизмом перераспределения ресурсов, блокирования реального развития ради игр спекулятивного капитала, как сейчас, а генератором создания новых ресурсов, расширенного воспроизводства, инновационного класса, новой науки, преодолевающей кризисность развития.
Нам предстоит отказаться от логики ориентации на одного гегемона (будь то Запад или Китай) а начать многополярную игру, в центре которой стоит задача построения трансъевразийской оси «Север — Юг». Великим достижением на этом пути стал бы стратегический союз с Индией и Ираном вокруг транскаспийского коридора развития с последующим собиранием вокруг этого союза большинства стран СНГ и ряда других стран Евразии, созданием своего полноценного макрорегиона, новой евразийской мир-системы[56].
Нам предстоит выстроить альтернативную ООН и другим международным институтам систему, постепенно обеспечив перетекание в нее большинства стран глобального Юга и Востока. Это будет союз цивилизаций и культур вокруг идеи братства и равенства народов против «расы господ» с их безумными фантазмами о своем неизбежном и неустранимом превосходстве[57].
В альтернативном миропорядке капитализм, безусловно, останется как некий «элемент другой системы». Если на Западе капитал трансформируется в сообщество группы лиц, абсолютно господствующих во всех сферах жизни — в незападном мире капитал сможет теснейшим образом соединиться с государственными структурами и общественными ассоциациями, создавая основу для новейшего технологического уклада.
Для России и того нового миропорядка, который она будет строить с союзниками, сохранят свою значимость традиционные представления о собственности, поле, семье, государстве, религии, классической культуре и других институтах, которые пытается отменить в своей утопии инклюзивный посткапитализм и транснацизм. Вектором нового порядка для нас является продолжение Большого Развития против замкнутой модели транснационалов, освоение шельфа океанов, новых источников энергии, околоземных пространств, актуализация скрытых возможностей природы самого человека (развивающийся русский космизм вместо дегенеративного паразитического трансгуманизма). Миру проектов Клауса Шваба и миров Олдоса Хаксли (в его противоречащих друг другу, но одинаково антиутопичных для русского ума романах «Дивный новый мир» и «Остров») мы противопоставим мир Ивана Ефремова, мир общего дела Николая Федорова и ноосферологии Побиска Кузнецова.
Нам нужно найти новые формы народовластия, обеспечивающего и коллективный разум, и динамическую меритократию. В чем и будет заключаться создание альтернативы империям, построенным на бесправии населения и всевластии бюрократического пирамидального аппарата. Стоит задача создания имперского народовластия — вот еще одна русская миссия. В ней найдется место и новым советам/земствам, и гражданским ассоциациям, и новым формам артельного, кооперативного, соревновательного движения, и массовому народному предпринимательству, — и все это под куполом единой Державы с мощной вертикалью и государственной волей.

* * *

Идею антропологического превосходства части рода человеческого над всеми остальными мы намерены уничтожить и навсегда «закрыть» для будущего как печальную страницу истории. Ей мы противопоставляем созвучную русскому духу и подлинно благородную идею — окончательной деколонизации всего человечества.

[1] Коллектив авторов: Виталий Аверьянов, Вардан Багдасарян, Александр Елисеев, Максим Калашников, Максим Медоваров, Владимир Можегов.

[2] Консервативная революция дала для современной культуры и науки много ценных плодов, от философии до лингвистики, ее достижения замалчивались после Второй мировой войны. При этом, надо признать, по своему интеллектуальному и нравственному уровню нацистские вожди существенно уступали представителям этого направления, большинство из которых реальный фашизм/ нацизм либо не поддержали, либо со временем от него отвернулись. Лидеры консервативной революции первыми оказались в числе жертв гитлеровского режима.

[3] Двумя годами ранее, еще во время самого разгара войны в Европе Оруэлл, проанализировав большое количество западных газет, пришел к выводу, что «нет почти ни одной группы людей — определенно, ни политической партии, ни какой-либо организации, — которая в течение последних десяти лет не подверглась бы осуждению как фашистская. (…) Защитники старомодного капитализма (например, сэр Эрнест Бенн) утверждают, что социализм и фашизм суть одно и то же. Заметная школа мыслителей (например, Раушнинг, Питер Друкер, Джеймс Бернхем, Ф. А. Войгт) отказываются видеть отличия нацистского режима от советского, считая, что все фашисты и коммунисты стремятся приблизительно к одному, и даже, некоторым образом, что это — одни и те же люди. (…) Коммунисты обвиняют настоящих троцкистов, т. е. членов собственной организации Троцкого, в том, что те являются криптофашистской организацией на паях у нацистской партии. Уверенность в этом была широко распространена среди левых в период Народного фронта» («Что такое фашизм?», 1944).

[4] Аверьянов В. Подхватить сталинскую эстафету // Завтра №40 (1552) от 12 октября 2023 г.

[5] Гапоненко А. Англосаксонский нацизм: угрозы для русской нации (авторский доклад Изборскому клубу) // Изборский клуб. 2023. № 8 (116).

[6] В этой связи для нас должен представлять интерес, существовал ли в какой-то степени в Европе русский фашизм, или это был целиком и полностью коллаборационизм, замешанный на неприятии большевизма и рассматривавший Гитлера как временного союзника для расправы с противниками по проигранной гражданской войне. Найти среди фашиствующих русских идеологов тех, кто действительно глубоко воспринял фашизм, отождествился с ним — непростая задача. Среди так называемых «русских фашистов», пошедших на сотрудничество с немцами или японцами — мы практически не найдем убежденных идейных последователей соответствующей доктрины. Наиболее радикальный пример — Всероссийская фашистская партия (Российский фашистский союз), чей лидер Константин Родзаевский открыто симпатизировал итальянскому фашизму, германскому национал-социализму и японскому милитаризму (на последний он и «работал»). Однако, при этом Родзаевский признавал, что его интересует, в первую очередь, борьба с советским коммунизмом (то есть освобождение России от большевиков), а все остальное второстепенно. К тому же его партия отметала идеи расизма и шовинизма — в ее программе признавались права и самобытность всех коренных народов на территории бывшей Российской империи.

[7] Не в этой ли жесткости и авторитаризме США кроется причина того, что именно они в итоге встали во главе западного мира после Второй мировой войны, которую мы, русские и другие народы СССР пережили как войну Великую Отечественную.

[8] Надо признать, что по меркам стран, попавших под каток Великой депрессии, результаты у «фашистов» (Муссолини, Салазара и особенно — Гитлера) были довольно впечатляющими. Гитлеру за несколько лет, ко второй половине 30-х гг., действительно удается создать в центре Европы экономический остров стабильности. В это время Ллойд Джордж называет Гитлера немецким Джорджем Вашингтоном, лорд Галифакс — «бастионом против большевизма», а Уинстон Черчилль признается, что желал бы найти собственного Гитлера для воссоздания могущества Британии, если той вдруг случится когда-нибудь проиграть войну.

[9] Наверное, гордого бритта из какого-нибудь 1936 года хватил бы удар, покажи ему нынешнее Соединенное королевство. Где мэр Лондона — Садык-хан. Премьер страны — Риши Сунак. И даже глава партии шотландских националистов-сепаратистов — истинный кельт-хайлендер Хамза Юсаф.

[10] Голдберг Д. Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы. — М.: Рид Групп, 2012. — С. 18.

[11] Бэйда О. И. Французский легион на службе Гитлеру. 1941—1944 гг. — М.: Вече, 2013.

[12] E. Nolte. Vergangenheit, die nicht vergehen will // «Historikerstreit» — Die Dokumentation der Kontroverse um die Einzigartigkeit der nationalsozialistischen Judenvernichtung. Munchen, 1987, 39-47, 45.

[13] Весьма показательно утверждение французского литератора и публициста Пьера Дриё де ла Рошеля, согласно которому коммунизм и фашизм были двумя разными формами ответа на «недостатки буржуазного общества». (Дриё Ла Рошель П. Фашистский социализм. — СПб.: Владимир Даль, 2001.)

[14] Цитируется по: Сэсюли, Ричард. ИГ Фарбениндустри. — М.: Гос. изд-во иностр. лит-ры, 1948.

[15] Штрассер Отто. Я и Гитлер. Моя борьба с Фюрером. — М., ООО «Издательство /Родина», 2019.

[16] Васильченко А.В. Война кланов. «Черный фронт» против НСДАП. — М., ЭКСМО, 2005.

[17] О широкой оппозиции внутри нацистской системы, широко выходящей за левые и либеральные рамки, см. Бройнингер В. Противники Гитлера в НСДАП, 1921-1945. — М., АСТ: Астрель, 2006.

[18] Хене Х. Черный орден СС. История охранных отрядов. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.

[19] Иванов А.М. Был ли Хосе Антонио фашистом? — https://www.sensusnovus.ru/analytics/2014/01/03/17720.html Автор пытается всячески отделить Примо де Ривьеру от фашизма, что очевидно, если иметь ввиду именно итальянский фашизм. Но в богатую палитру европейского фашизма фалангизм вполне вписывается.

[20] Королев Св. Ференц Салаши — левый национал-социалист. — https://vk.com/topic-29423486_25187569

[21] Сталин С. Сочинения. Т. 13. — М.: Гос. изд-во полит. Литературы, 1951. — С. 293 — 294.

[22] Вообще, сдерживание западноевропейского комдвижения было характерно для Сталина ещё и в 1930-е годы, на что надо обратить внимание. Пожалуй, самый яркий пример — Испания. Сталин отказался хоть как-то поддержать социалистическую революцию в Испании, мадридское восстание, не оказал и помощи повстанцам в Астурии. Во время гражданской войны 1936-1939 годов непосредственное участие советских военных было минимальным, СССР стоял на сугубо прагматических позициях. В огромном количестве поставлялись в Испанию разные вооружения, но делалось это отнюдь не безвозмездно. И то, что республиканцы проиграли, Сталина особо не расстраивало. Он отлично понимал, что СССР не сможет «переварить» какие-либо западноевропейские страны (не говоря уже об их большинстве). Вряд ли отцу народов была нужна западноевропейская социалистическая республика, напичканная разного рода «леваками» — троцкистами, анархистами и прочими.

[23] Багдасарян В.Э., Сулакшин С.С. Современный фашизм: новые облики и проявления. — М.: Наука и политика, 2017. — С. 39-40; 49-50.

[24] Генри Э. Гитлер против СССР. Грядущая схватка между фашистскими и социалистическими армиями. Второе издание. — М., 1938.

[25] Кстати, в 1940 году вполне серьезно рассматривался план создания англо-французского государства — с доминированием Англии. Планы по присоединению Франции активно разрабатывались правительством Уинстона Черчилля. 15 июня британский премьер сделал официальное предложение французскому правительству — объединить две страны в одну. (Проект был подготовлен Жаном Моне — президентом Франко-Британского комитета).

[26] Исследовавший послевоенные проявления фашизма в странах Азии А. Гапоненко обратил внимание на такой яркий пример диктатуры как выпестованный США политический режим в Сиаме (Таиланде). Предпосылки фашизации этого по сути доиндустриального общества заложили японцы, но по-настоящему «коричневую» диктатуру режиссировали уже американцы. Сходным образом диктатуры близкие фашизму поощрялись новым гегемоном Запада по всему миру: и везде этот парафашизм был инструментом либерального хозяина (в исламских странах аналогичную роль играли и продолжают играть фундаменталистские, псевдорелигиозные террористические движения и группировки, в латиноамериканских — хунты с парамилитарными отрядами) (Гапоненко А., Родин М. Азиатский фашизм: Извлечение уроков. — М.: Книжный мир, 2022). Обращает на себя внимание сходство этой «условно-сиамской» модели с нынешней политической моделью, сконструированной на Украине.

[27] Предпосылки цивилизационного прочтения нацизма и фашизма закладываются в ряде работ экспертов Изборского клуба. См., к примеру: Тимаков В. Мобилизационная экономика и географический императив; Соколова Р. Цивилизационные истоки западного фашизма — обе работы вышли в нашем журнале: Изборский клуб. 2023. № 8.

[28] Подробнее об этом см. содоклад Александра Елисеева «Мир господ и хозяев» — Изборский клуб. 2023. № 9-10.

[29] Цитируется по: https://ruxpert.ru/Оранжевый_цитатник

[30] Можно привести множество наблюдений данного свойства русского миропонимания, и никто этого не опроверг. Приведем лишь несколько примеров. Это и обоснование «ненасильственности» русских у Николая Данилевского, и знаменитая «всечеловечность» Федора Достоевского, а также терпимость и уживчивость русского мужика у Ивана Солоневича, и «братство русского сердца», его «иоанновский дух», собирающий народы и культуры — у Вальтера Шубарта в его удивительной книге «Европа и душа Востока», и т.д.

[31] Самюэль Хантингтон. Столкновение цивилизаций. — М.: АСТ, 2007. — С. 126.

[32] Ч. Дарвин утверждал, что разные расы есть разные биологические виды. В пользу своего утверждения он приводит, в частности, довод о различиях вшей, не переносимых будто бы от одной расы к другой. Более развитое обоняние у неевропейских народов по сравнению с европейцами есть, по Дарвину, прямое свидетельство их большей близости к животным. Как признак расовой иерархии отмечались различия в строении черепов (короткоголовые, длинноголовые). Обезьяньими проявлениями у низших рас считал создатель теории естественного отбора распространенный среди них феномен несовпадения цвета волос на бороде и голове индивидуума. Такое явление, указывал Дарвин, достаточно распространено у азиатов и обезьян, но среди европейцев встречается в исключительных случаях.

[33] Сарксиянц М. Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ». — СПб.: Академический проект, 2003.

[34] Black E. IBM and the Holocaust: The Strategic Alliance between Nazi Germany and America’s Most Powerful Corporation. Little, Brown & Company. 2001. Black E. War Against the Weak: Eugenics and America’s Campaign to Create a Master Race. New York: Basic Books, 2003. Black E. Nazi Nexus: America’s Corporate Connections to Hitler’s Holocaust. Washington, DC: Dialog Press, 2009.

[35] Овчинский В.С. Неоевгенический фашизм XXI века: угроза мировому сообществу // Изборский клуб. 2023. № 8.

[36] В своих мемуарах в главе с красноречивым названием «Если бы Гитлер победил» один из любимцев вождя Третьего Рейха генерал Леон Дегрель, воевавший в составе дивизии «Валлония» на Восточном фронте, постарался доказать, что Гитлер был чрезвычайно гибким политиком и многие свои взгляды он менял под натиском реальных обстоятельств. «У меня нет, — отмечал Дегрель, — ни малейших сомнений в том, что русский гений также внёс бы значительный вклад в процесс преобразования слишком немецкой Европы, в которую должны были влиться двести миллионов восточных славян. Четыре года жизни, проведённые рядом с русским народом, научили всех антисоветских бойцов уважать его, любить его, восхищаться им. (…) Невозможно было представить себе более типично арийской расы, исходя из священного канона гитлеризма! За полгода вся немецкая армия заболела русофилией. Повсюду братались с населением. И особенно с женским населением!» (Дегрель Л. Вторая мировая война. Взгляд европейца. — М.: Тотенбург, 2018. — С. 193 — 194).

[37] Гапоненко А., Родин М. Азиатский фашизм: Извлечение уроков. — М.: Книжный мир, 2022.

[38] Не стоит смущаться ассоциацией «фашизм» — «гуманизм». Да, европейский гуманизм развивался именно в этом направлении, будучи в сущности ничем иным как антропотеизмом, «человекобожием», постепенно все более отдаляющимся от христианских корней и все ближе смыкающимся с оккультно-гностическими течениями и ересями, всегда противостоявшими христианству. Нацизм и фашизм стремительно шли в том же направлении, что и нынешнее «новое жречество» транснационалов — к созданию системы каст, во главе которых встанут новые брахманы, только не традиционные, а авангардные, посвященные в квази-религиозные культы в стиле близком Е.П. Блаватской, а не в стиле де Местра или К.Леонтьева, в стиле альбигойцев, а не римской курии. Это был путь в Новое Средневековье, но такое Средневековье, как если бы в нем катары, богомилы и манихеи победили Церковь и установили свои порядки.

[39] О гностических корнях фашизма и его фундаментальной основы — идеи антропологического превосходства так, как она зародилась и созрела на европейской почве — см. работу А. Комогорцева «Оккультная идеология Третьего Рейха» в журнале «Изборский клуб» (2023. № 9-10) и предисловие М. Медоварова «Нацистский оккультизм в контексте эпохи» к книге Эрика Курландера «Монстры Гитлера».

[40] Несмотря на коммунистическую идеологию, в бизнесе огромную роль играет де факто расовая идентичность китайцев, которые избрали своей стратегией в конце XX века захват рынков — стратегия эта успешно реализована во многих странах Азии, в том числе через знаменитые «триады». Китайская цивилизация действует повсюду и через соотечественников не имеющих китайского гражданства, известна и практика получения китайцами российского гражданства через кратковременные браки с гражданами РФ — это именно расовая стратегия завоевания мира. (К примеру, можно говорить о почти полном захвате китайскими структурами по состоянию на 80-е — 90-е гг. XX века экономики Малайзии, и в значительной мере — Индонезии, Таиланда, Филиппин и т.д.) Точно так же попытки применить методы М.Вебера с его «протестантским духом капитализма» к капитализму азиатскому, заканчиваясь ничем, тем самым должны были бы заставить вдумчивого исследователя искать его предпосылки в традиционных истоках и культурном своеобразии местных народов. (Сам Вебер пытался искать истину в этом направлении — см.: Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм. СПб., 2017.) Известна, например, огромная роль японских корпоративных общин, «кэйрацу», в построении сверхэффективной японской экономики корпораций в 70-е — 80-е гг. XX века. Все это говорит о разном значении и удельном весе расовых и национальных факторов в разных цивилизациях и о том, что идеологический подход, равно как и стандартный классический подход европейских социологов и экономистов здесь, в сфере «азиатского способа производства» и азиатского менталитета — не срабатывает. И «фашизм», и «либерализм», и «социализм» здесь будут совсем другими, не просто специфическими вариациями западного пути, а именно иными — по своей глубинной цивилизационной природе.

[41] Доклады Изборского клуба: По ту сторону красных и белых (2013); Другая холодная война. Стратегия для России (2014); Русская цивилизация против антисистем (2017) и др. См. также: Аверьянов В., Черемных К. Русская правда: Одоление Смуты // Завтра. 14.11.2012.

[42] Липпман был креатурой банкирского дома JP Morgan Chase и в таком качестве попал в президентский штаб Вудро Вильсона, того президента, который считается классиком «либерального фашизма». Во время Первой мировой войны Липпману поручают важное дело: необходимо срочно сменить настроение американского общества с традиционного изоляционизма в сторону принятия войны. Липпман привлекает к работе Эдварда Бернейса (племянника Зигмунда Фрейда, изобретателя «технологии» PR), и за несколько месяцев друзьям удается почти невозможное: с помощью изощренной пропаганды и красочного живописания вымышленных зверств немецкой армии в Бельгии, толкнуть общественное мнение Америки «в пучину массовой военной истерии». Об этой эпохе Джона Голдберг пишет так: «Я убежден, что во время Первой мировой войны Америка стала фашистской страной, хоть и временно. Современный тоталитаризм впервые появился на Западе не в Италии или Германии, а в Соединенных Штатах Америки. Как еще можно описать страну, где было создано первое в мире современное министерство пропаганды; тысячи противников режима подвергались преследованиям, их избивали, выслеживали и бросали в тюрьмы лишь за высказывание собственного мнения… Почти 100 тысяч агентов правительственной пропаганды были посланы в народ, чтобы обеспечить поддержку режима и военной политики государства; университетские профессора заставляли своих коллег давать клятву верности правительству; почти четверть миллиона головорезов получили юридические полномочия для запугивания и физической расправы с «бездельниками» и инакомыслящими; а ведущие художники и писатели занимались популяризацией правительственной идеологии?» (Голдберг Д. Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы. — М.: Рид Групп, 2012. — С. 15.)

[43] См., например, книги Наоми Кляйн «Доктрина шока» (а также одноименный документальный фильм) и Д. Харви «Краткая история неолиберализма»

[44] Здесь мы имеем дело с поразительным наложением фашистского синдрома на мироощущение sodomia propria, о котором блестяще пишет в своем выше цитированном нами докладе Александр Гапоненко. Известно, что комплекс антропологического превосходства прекрасно сочетается с широко распространенном среди сексуальных меньшинств перетолкованием извращения, девиации как особого избранничества. Эта идея «трансгрессии» как расширения сферы человеческой свободы через легализацию все новых и новых пороков — преломляется также в рамках иных вариантов элитаристских учений. В ряде стран мира ЛГБТ-движение установило свой контроль за важными механизмами фильтрации элит. Действует система ЛГБТ— непотизма и ЛГБТ-лоббирования. От не входящих непосредственно в круг ЛГБТ политических и общественных деятелей требуется демонстрация лояльности, которая подразумевает и лояльность к мировой западноцентричной системе элитаризма. И напротив, политики и общественные деятели, демонстрирующие нелояльность к ЛГБТ, бросают, как считается, вызов всей мировой элите. Покушение же на элитаризм — это то, что Запад (точнее мировой бенефицариат) не простит ни в каком случае.

[45] Ярким примером такой избирательности является пришедший к власти в Италии режим коалиции трех неофашистских партий во главе с Джорджией Мелони, которая полностью отвергла Веронский манифест 1943 г. и практики послевоенных итальянских правых, направленные на изгнание США и Британии из Европы, и подменила их апелляцией к изначально пробританскому и капиталистическому характеру фашизма Муссолини. Другой пример: шовинистические власти нынешней Польши героизируют головорезов не только из Армии Крайовой, убивавших население белорусских и украинских деревень, но и прогитлеровских коллаборационистов из НСЗ (Национальных вооруженных сил), замалчивая тех польских правых националистов, кто перешел на платформу союза с СССР (Желиговский, Сверчевский, Пясецкий).

[46] Голдберг Д. Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы. — М.: Рид Групп, 2012. — С. 21.

[47] Извращение «демократического» мироустройства: если в прежние времена при войнах между государствами мирное население могло одинаково жить под властью монарха любого из них, то теперь стороны стремятся уничтожить мирное население неугодного языка или «национальности» только ради того, чтобы предъявить Западу соответствующее демократическим канонам голосование уцелевшего «большинства» за свой режим.

[48] В этой связи обращает на себя внимание «Совет по инклюзивному капитализму, в состав которого входят мощнейшие глобальный корпорации — IBM, Lenovo, EY, Mastercard, Dupont, Allianz SE, TIAA, State Street Corporation, Bank of America, IBP, Johnson & Johnson, Salesforce и др. Можно предположить, что это прообраз «Мирового правительства» — «Всемирного совета глобальных корпораций» (по Элвину Тоффлеру).

[49] Зелёное» безумие: министр-веган и налог на мясо / https://zavtra.ru/events/zelyonoe_bezumie_ministr-vegan_i_nalog_na_myaso)

[50] В Третьем Рейхе впервые были подняты на большую высоту программы защиты животных, уже там были первые проблески пришедшей позднее «зеленой революции». Неслучайно критик современного инфайроментализма используют публицистический мем «экофашизм». Именно в ФРГ позднее возникло мощное движение «зеленых», которое, то вполне закономерно, играло в лево-правые игры, и вело себя как отчасти «левое» направление, которое на тот момент даже снискало некоторые симпатии в СССР. Но довольно-таки скоро «Зелёные» стали поддерживать империалистический Запад, выдвинувшись в первые ряды его защитников. Чего стоит только «гуру» германских «зелёных» пресловутый Йошка Фишер, некогда бывший радикальным левым. В 1999 году он проявил себя как горячий «НАТО-фашист» и был горячим сторонником операции НАТО против Югославии. В 2000-х годах Фишер уходит из политики, успешно встроившись в систему ТНК; он становится (вместе с Мадлен Олбрайт) консультантом по международным связям и корпоративной стратегии концерна Siemens AG. Таким образом, с пронатовского уровня он продвинулся на уровень номенклатуры ТНК.

[51] Статьи и доклады, которые Изборский клуб посвятил этим вопросам, собраны в изданиях: Трансгуманизм: цифровой левиафан и голем-цивилизация / Сост. В.В. Аверьянов. — М.: Книжный мир, 2021; Вызов глобальной антисистемы / Под ред. В.В. Аверьянова. — М: Наше Завтра, 2022; Великое обнуление / Под ред. В.В. Аверьянова. — М: Наше Завтра, 2022; Изборская идеология / Под ред. В.В.Аверьянова. — М: Наше Завтра, 2022 и др.

[52] См.: Комогорцев А. Оккультная идеология Третьего Рейха // Изборский клуб. 2023. № 9-10.

[53] См., к примеру, работу Николаса Уэйда «Неудобное наследство. Гены, расы и история человечества».

[54] В нынешних условиях именно закрывающие технологии, автоматизация и роботизация реального сектора становятся в России не бичом для населения (исчезают старые рабочие места), а сущим спасением. Возможностью компенсировать громадные демографические потери за последние век с лишним, нехватку молодого трудоспособного населения. Именно они позволяют добиться максимального экономического суверенитета, разместив в России как можно больше импортозамещающих и «импортооперажающих» производств, порождая отрасли Будущего. Минимизируя необходимость в завозе иноязычных/ инокультурных мигрантов.

[55] Опора на процветающий реальный сектор невиданно усиливает и культурную экспансию, наделяет Русскую цивилизацию и сам наш образ жизни ореолом успешности и загадочности, вызывает жадный интерес к русским книгам, картинам, театру, фильмам, играм, нашим обычаям, традициям и образу Будущего. (Вспомним «японофилию» образца 1960-1980-х гг., распространявшуюся поверх цивилизационных границ.)

[56] См: Аркаим — XXI век. Геостратегическая ось Север — Юг / Под ред. В.В. Аверьянова. — М.: Наше завтра, 2023.

[57] Мегаструктура, которая координировала бы деятельность разных стран глобального Не-Запада, может строиться на основе уже существующего альянса БРИКС, привлекательность и авторитет которого резко возросли.