А.Плющев ― Добрый вечер! Вас снова приветствует Александр Плющев. И в «Особом мнении» — писатель Александр Проханов. Александр Андреевич, добрый вечер!
А.Проханов ― Добрый вечер!
А.Плющев ― Мы много тем тут наметили. Те, кто смотрит YouTube, кстати, присоединяйтесь и там, если у вас нет радио, если вам хочется картинку посмотреть. Пока здорово видно Александра Андреевича Проханова. Я надеюсь, что и до конца передачи так будет.
Мы договаривались о разных темах поговорить, затронуть, что интересного произошло, пока мы не виделись. Но я-то хотел начать, если позволите, с Нобелевской премии. Даю вам на выбор, с какой начать: с Нобелевской премии мира или с Нобелевской премии по литературе?
А.Проханов ― А Нобелевская премия по литературе присуждена уже, да?
А.Плющев ― Да, конечно.
А.Проханов ― Кто же стал лауреатом-то?
А.Плющев ― Вы знаете, дело в то, что, я думаю, что имя, которое мы произнесем, а это, а это, собственно, танзанийский писатель Абдулразак Гурна, оно никому ничего не скажет. Но вдруг, может быть, вы знаете.
А.Проханов ― Нет, я думаю, что все-таки надо говорить о той нашей, близко к сердцу лежащей…
А.Плющев ― Меня интересует только один вопрос: вы следите за Нобелевской премией по литературе? Судя по тому, что вы не знали, что ее вручили, как-то не очень.
А.Проханов ― Я не очень слежу вообще за нобелевскими этими процессами. И только когда они вдруг ошеломляют и захватывают общественне сознание, я к ним подключаюсь. И достаточно слабо на них реагирую.
А.Плющев ― А вдруг там в поисках русской мечты, так сказать, наградили…
А.Проханов ― Ну, вот я думаю, в Нобелевской премии мира НРЗБ наконец русскую мечту, и я удовлетворен, могу угомониться на десяток лет.
А.Плющев ― Хорошо. А уж Нобелевскую премию мира вы уж точно знаете, и кто получил и что.
А.Проханов ― Да, я знаю, что получил ее Муратов. И я исследовал себя самого, мою реакцию на это.
А.Плющев ― Да, расскажите о результатах исследования, пожалуйста.
А.Проханов ― Они таковы. Вы же знаете, что я мракобес, да? Мы поэтому с вами общаемся.
А.Плющев ― За что и любим.
А.Проханов ― Да, да. И в перестройку и позднее, когда пролегла эта страшная трещина через страну, через мировоззрение, через уклады, через кланы, я был на стороне этого погибающего советского государства. А мне противостояла вся эта яркая, агрессивная либеральная, демократическая, прозападная стихия. И когда эта стихия усиливалась, в частности, премии всевозможные — Сахаровские премии, — я чувствовал, что я слабею. Это была схватка. И в этой схватке, когда враг усиливается, когда враг получает дотации, дополнительные источники, и испытывал разочарование и раздражение. Не потому, что премия присуждена несправедливо, а потому что усилен мой противник. И вот в данном случае я тоже подумал: Вот газета «Завтра» и «Новая газета» — это в каком-то смысле соперники. И мне с Муратовым приходилось встречаться и в эфире. И когда он получил эту премию, я испытал какой-то дополнительный удар. В схватке, в которой я принимаю участие, я ослабел, а противник мой усилился.
А.Плющев ― Я, честно говоря, не ожидал, что этим все и закончится. То есть через личную призму восприятия. Но подождите, усилился ваш противник. Но представитель российской прессы, представитель российского слова получил Нобелевскую премию. Разве это не отрадно, пусть даже вы с ним не согласны?
А.Проханов ― Для меня это не отрадно. Все в мире и в сегодняшней России и вчерашней политизировано, и все отбрасывает политическую тень. И в этой политизированной жизни, политизированной стране слово политизировано. И слово, которое бьет, разит меня, это слов, оточенное дополнительно Нобелевской премией, оно не радует меня. Здесь нет никакого джентльменства.
И я слышал по «Эхо Москвы» тоже Александр Архангельский тоже комментировал эту премию. Он проехался по мне, что я не получил эту премию.
А.Плющев ― А должны были?
А.Проханов ― Нет, я вообще не помышлял об этом. Но он сказал об этом с каким-то странным, таинственным злорадством такого маленького какого-то человечка. Но он тоже оценил эту премию как премию войну, как премию сражения. Это не премия за слово, за словосочетания, это этот божественный бунинский стиль, вот эти божественные муратовские метафоры, этот сложный поток сознания Муратова. Это премия не за слово. Это премия за войну. Это военно-политическая премия. Чем мне тут радоваться.
Конечно, я слежу за тем, как эту премию оценивают все остальные, как оценивают ее чеченцы — считают, что это колоссальное зло, что наградили премией врагов чеченского народа; я слежу за тем, как ее оценивают внутри либерального сообщество, говоря, что эта премия — это удар по Навальному.
Я представил себе, как Навальный в ожидании этих присуждений наверняка он полагал — это не может не быть в какой-то степени, — что ему как мученику либеральному эту премия будет полезна, она ему крайне необходима, она ему как передача сквозь тюремную решетку. И вдруг оказывается, что эту премию получает благополучный, сытый, достаточно продвинутый, приемлемый для государства человек. Он испытал какие-то, видимо, конвульсии.
Но я это не обсуждаю. Я просто моделирую это. И не хочу даже принимать участие в этих внутрилиберальных схватках.
А.Плющев ― Вы приняли только что.
А.Проханов ― Нет, я не принял, я сказал, что это либеральное дело. Я вам свою точку зрения высказал. Я так прореагировал. Может быть, недостаточно, может быть, убого, но прореагировал на это так.
А.Плющев ― Просто, что касается Навального, мы должны тут быть честными. Навальный отреагировал, он поздравил Муратова с премией, и ни слова не сказал о том, что это могло бы ему помочь, в отличие от многих тех, кто комментировал. Навальный тут повел себя, во всяком случае, публично очень достойно.
А.Проханов ― Он не мог себя иначе повести. Это даже не вопрос благородства. Это вопрос обычной человеческой этики. Он же не рассказал… мы же не видим энцефалограммы состояния его мозга, что он пережил в этот момент.
А.Плющев ― Боже мой, слава богу, что наши с вами никто не видит энцефалограммы, Александр Андреевич.
А.Проханов ― Почему? Вот они, пожалуйста. Вы мне проводите трепанации мозга, я открыт для нейрохирурга.
А.Плющев ― Хорошо, продолжим. Возьму ложечку. Значит, здесь у нас гостит в Москве Виктория Нуланд, зам госсекретаря США. И завтра, судя по всему, будут обсуждать Украину, потому что Дмитрий Козак с другой стороны, он у нас за Украину отвечает. И, соответственно, тут вышла случайно, якобы невзначай статья Медведева, которую все обсуждали. Вы, наверняка тоже приобщились, тоже читали, по меньшей мере, знаете, о чем она.
И в этой связи все эти разговоры, переговоры вокруг Украины, выступление Медведева — как вам всё? Или тоже все слова? Не то слово, за которое дают Нобелевскую премию, а те слова, которыми ведется война слов, условно говоря.
А.Проханов ― Медведев абсолютно ведь не рядовой человек. Не то что он был президентом, не то что он был премьером. А он зам главы Совета безопасности. Совет безопасности должен формулировать вещи, явления, темы, которые назревают, которые на дворе, которые грядут, что угрожает этой безопасности.
А статья Медведева, она очень тривиальна. Об этом в течение многих лет говорят на ток-шоу Соловьева, Скабеевой. Об этом говорят на канале «Звезда». Это публицистическая вещь. В этом не было ни одного откровения, ни одного представления о какой-то новизне, даже не новизне, может быть, российско-украинских отношений, а вообще новизне мира. Потому что мы ведь вкладываемся в какой-то новый мир. В этом мире все прежние представления, границы, ценности, войны, обиды, они будут стираться, они будут уходить, идет обнуление великое мира.
И мне показалось это обидным, что Медведев, который достаточно редко выступает публично, тут выступил не с какой-то программой, статьей, где мы увидели мыслителя, мы увидели человека, который в 24-м году может опять вернуться в Кремль, а мы увидели публициста, который работает на потребу момента. Более того, мы же с вами понимаем, что никакого прорыва на Украине не будет. Он просто невозможен. И все рассуждения о «нормандском формате», о Минском формате, они все демагогичны, они биты молью, они разбиты все установками залпового огня. И разговор на фоне этого, он просто неприличный. Вот у меня такое ощущение от этой статьи Медведева.
А.Плющев ― А разбиты установками залпового, огня с какой стороны? Или с обеих?
А.Проханов ― У обеих сторон есть установки залпового огня, может быть, еще что-нибудь и почище.
А.Плющев ― Ну да, то есть продолжение военных действий с и той и с другой стороны, оно не дает возможности как-то договориться об их прекращении? Войны прекращаются время от времени.
А.Проханов ― Нет. Война — это есть средство того, что не дает возможность договориться. Не война мешает нам до говориться, а глубинные законы, задачи и противоречия в сегодняшнем мире, которые усилились после 91-го года, когда Украину просто отхватили от России, повинуясь абсолютно непонятным, загадочным или, наоборот, понятным мотивациям. И этот конфликт, он остается, его никуда не деть, как и множество других конфликтов, связанных с потерей советского государства, в частности, с конфликтом собственности — он никуда не делся, конфликт о форме правления — он никуда не делся.
А.Плющев ― То есть, разговаривая с позиций, что Украина имеет некоторую субъектность, кроме субъектности какого-то придатка России, оно делает невозможным дальнейшее продвижение, я верно понимаю?
А.Проханов ― Просто эта проблема существует. Об этом надо говорить и надо объяснять, почему все так возникло, существует и плавает в мировом океане политическом. Об этом ни слова. Идет НРЗБ ОБСЕ, кто первый нарушил, сколько снайперских винтовок, войск, продовольствия — вся эта мишура, о которой уже сказано миллиарды раз, которая зашифровывает эту глубинную беду, эту глубинную муку, которая связна с распадом целой советской цивилизации.
Цивилизации не распадаются так просто, как и галактики. Они как бы распались, это у нас тогда демократами мирный развод. Помните, мирный развод — разошлись… И после этого мирного развода возник кровавый 93-й год, кровавое Приднестровье, возникли две кровавые чеченские войны, продолжался кровавый Карабах, Киргизия резала другу друга несколько раз; возникла гражданская чудовищная религиозная война в Таджикистане, война на Украине. Это все бескровный, дружеский развод. Супруги так расходятся. И они будут расходиться еще очень долго. И поэтому интересно это исследовать. Я не хочу даже сейчас прибегать к публицистическим приемам, но это, действительно, огромная геостратегическая, этническая и мировоззренческая проблема, о которой не говорит Медведев, к сожалению. Либо он ее не чувствует, либо он считает это неуместным.
А.Плющев ― Хорошо, не будем забираться в причины этой глобальной геополитической катастрофы или как там ее называл Владимир Путин. Я к другому его высказыванию обращусь с вашего позволения. Вот как раз в день, когда представитель главного геополитического соперника здесь — Виктория Нуланд я имею в виду, — Путин вдруг говорит (перед новым составом Государственной думы он выступал), что главный враг — это вовсе не Америка, нет, а главный враг — это бедность, Низкие доходы населения. Вот это открытие для вас, Александр Андреевич, что бедность — наш враг?
А.Проханов ― Бедность, может быть, и друг, я не знаю.
А.Плющев ― Но то, что не порок — это точно мы с вами оба знаем.
А.Проханов ― Конечно. Денег нет, но вы держитесь, мы это слышали многократно. Это тоже формы такого ситуационного мышления. Зачем в Государственной думе, которая создана и проходила под знаком борьбы с бедностью, с ухудшение социального положения вымирающего народа — мы живем среди вымирающего народа, мы люди вымирающего народа…
А.Плющев ― В кои-то веки с вами соглашусь, Александр Андреевич, прямо согласен двумя руками. Так.
А.Проханов ― Так вот перед Думой НРЗБ было выступить именно таким образом, что Дума должна способствовать ликвидации бедности. Я не знаю, каким образом. Мы залили мир газом. Мы газифицируем человечество.
А.Плющев ― Сейчас Европа как раз жалуется за то, что слишком мало газа мы продаем — дайте больше, — вот о чем речь.
А.Проханов ― Мы зальем Европу. Мы заставим их надеть противогазы, уверяю вас. При этом наши села останутся негазифицированными. Мы умножим доходы от этой гигантской газовой индустрии. Интересно было бы просто поговорить, что, действительно, потрясающее явление — российская газовая империя. Это новый путинский стиль. Это путинское огромное движение, создание этого газового империализма. На фоне этого газового империализма создание НРЗБ мышления, газопоклонства. Мы живем в пору новых огнепоклонников, может быть, даже нового вероисповедания газового. Это, может быть, интересная и глубокая тема.
А.Плющев ― А что нового, мне правда, интересно, чего нового? Мы, мне кажется, давным-давно освоили это мировоззрение в Туркмении или, не знаю, в Катаре, в еще каких-нибудь арабских странах тоже там есть подобные мировоззрения — нет?
А.Проханов ― Нет, конечно. Потому что вот русская газовая…
А.Плющев ― Русский газ, он Русью пахнет…
А.Проханов ― Русский газ в том виде, в котором он сейчас существует, — это, по существу, целая церковь. Газовые трубы, которая опоясали все человечество НРЗБ Евразии уходят через все моря, они уходят через Черное, через Балтийское море, они погружаются в недра тихого океана. Это форма грандиозной экспансии. При чем здесь Катар или Иран? Повторяю, это продолжение русского имперского сознания. Может быть, оно утратило себя в геополитическом смысле, то есть мы потеряли окраины, мы потеряли пространство, но мы приобрели за счет этого новые формы экспансии. А эта новая форма экспансии, она складывается в особый психотип.
Вокруг этой газовой трубы крутится не один Путин. Вокруг этой газовой трубы крутиться культура, шоу-бизнес, вокруг этой газовой пути крутится геополитика, санкции, создание вооружений. Эта газовая труба создает новый для России этап создания новой поздней путинской цивилизации. И, более того, повторяю, посмотритесь, прислушайтесь, за пределами всех этих скандалов — венчания царя или Нобелевской премии, убийства женщины в Сочи, — под всем этим дышат эти газоносные трубы, газовое сознание. Причем это поклонение газу, не буквально… У газа есть свои жрецы, свои волхвы. Ведь Миллер — это не просто Миллер, это волхв, это владыка, это архиепископ. А Путин — это не просто президент, это своеобразный газовый патриарх.
И вот это мировоззрение, газовое мышление, оно сталкивается с новым мышлением, которое появляется — мышлением солнца. Солнцепоклонники. Это новое обнуление, новая цивилизация, зеленая энергетика, отрицающая газовую энергетику, отрицающая эту путинскую империю. Это же схватка новых таких религий. Мы вступили в пору религиозных войн. Не тех, которые проходили в Германии между лютеранами и католиками или во Франции — гугеноты и католики. Мы входим в эту потрясающую эпоху этих новых религиозных войн — религии газа и религии солнца, зеленая экономика.
А.Плющев ― Ни в коем случае не хотел бы оскорблять вашу религию и поймите, мой вопрос продиктован вовсе не этим. Но разве это не обычная выкачка полезных ископаемых, в данном случае газа, а был бы какой-нибудь редкоземельный металл — были бы они и продажа их по всему миру. Более того, вы сами говорите, что это экспортный вариант, а не для внутреннего потребления, потому что во многих местах у нас газа никакого нет.
А.Проханов ― Вы абсолютно правы, но это плоскостной взгляд на все происходящее. Этот взгляд очевиден. Котировки, цены на газ, договоренности, пакеты газовые — это все лежит на поверхности. А посмотрите, что над этим лежит. Посмотрите, какая потрясающая надстройка создается вокруг этого. Ведь когда люди научились плавить железо, плавить из него. Это просто добыча ресурсов, возник железный век целый. Возникла новая цивилизация железа. Возникли новые копья, новые кастрюли железные.
Так вот повторю, любое вещество — вода или огонь — то все вещи не просто химические, это метафизические вещи. Римляне считали, что бог в огне. Газовый огонь — это огонь, который сгорает в мировые топках, мировых электростанциях — это новое божество, божество газа. И я не исключаю, что вечный огонь звезды, где факелы — это своего рода благодатный огонь, который освящает новую религию. Это парадоксально. И это можно не принимать. Можно остаться на уровне цен на газ, на уровне манипуляции этими ценами и поговорить об украинском «НафтаГазе» Но это уже проговорено. Мне интересно, что над этим витает. Над этим витает эта грядущая, уже происходящая схватка.
А.Плющев ― Я тут подумал, что, возможно, это первая религия за всю историю человечества, если принять вашу точку зрения, части которой составные продаются по спотовым контрактам. До этого ничего подобного не было.
А.Проханов ― Знаете, это та самая религия, которая, в конечном счете, приводит к мировым войнам, а не продается по контрактам. Потому что газовая труба, которая проходит по дну моря или океана, она нуждается не просто в том, чтобы ее постоянно исследовать, наблюдать за коррозией этой трубы, НРЗБ, утечки. Она требует, чтобы там были подводные лодки, чтобы там стоял сонары, чтобы там стояли гидрофоны, не подкрадется ли чужая подлодка и не заложит ли мину. И взрывы газовых коммуникаций, причем через интернет взрывы — это форма войны. А газовые контракты — ну, давайте останемся на этой точке зрения, я готов. Я снимаю все свои постулаты безумные, а будем говорить о газовых контактах, связанных с Украиной. Это так ново, оригинально, интересно, свежо.
А.Плющев ― Это я знаете к чему? Просто у вас получается, с одной стороны, религия, а, с другой стороны, это предмет купли продажи. Это знаете, когда человек покупает себе машину, холит ее, лелеет, называет именем собственным, обвешивает ее какими-то вещами — иконками, еще что-то, — общается как с живой. А потом совершенно бездушно продает ее еще и торгуется.
А.Проханов ― Ну, и что? Это тоже может быть. Религий очень много самых разных. Есть религии, которые просто приносят в жертву человека. Есть самые разные религии. А традиционные наши православные религии — это же тоже религии денег. Храмы надо построить, на эти храмы надо скинутся, если это какие-то околоточные или семейные храмы. Эти храмы надо украсить златом. Там огромное количество денег. Банк Ватикана, например — это огромная финансовая структура, которую не отрицает католичество. Нет, оставим в стороне это.
А.Плющев ― Согласен. Финансовая подоплека, мне кажется, есть у любого религиозного культа. Здесь вы меня убедили, Александр Андреевич. Была еще одна статья, в которой я, признаться, очень надеюсь на вашу помощью, Александр Андреевич, потому что я мало что понял. Это статья Владислава Суркова «Безлюдная демократия и другие политические чудеса 2121-го года, до которого я вряд ли доживу, но, тем не менее, жутко интересно. Что вы для себя подчеркнули в этом невероятном труде?
А.Проханов ― Я еще раз убедился, что Сурков — блестящий человек. Причем он практически единственный из современных политиков, способных рассуждать на эти темы. Для него эти темы не являются простым чтивом. Он пропускает их сквозь себя. И среди нынешних думских депутатов, среди наших камергеров, среди представителей Совета Федерации, сенаторов нет ни одного человека, который мог бы рассуждать на эти темы — темы грядущего.
Мы живем в стране, которая ожидает будущего. Мы живем в остановившейся России, которую ожидает неизбежный рывок, неизбежное будущее. В какое будущее мы рванемся, в какое будущее мы упадем, в какое будущее мы взлетим? Вот Сурков думает об этом. В этом смысле он уникальный человек. И недаром он в свое время написал свой роман «Околоноля». Он думает об обнулении. То, что сейчас происходит — я уже краем говорил — великое обнуление. Он видит это, он чувствует это, он реагирует на это. Другое дело, как он прореагировал в этой статье, меня не восхитило. По существу, он прошелся по вещам тривиальным во всех уже навязчивых, популярных культурологических изданиях, статьях об этом говорится. И о безлюдной демократии, об искусственном интеллекте, который заменит эту форму представительства, когда из каждого слоя выплевывается какой-то один или два человека, и его мнение учитывается на общем форуме, хотя это не учитывается, идет манипулятивность. И замена всего этого какой-то другой машиной, в данном случае искусственным интеллектом.
Все это он говорит. И, с одной стороны, я преклоняюсь перед ним за его желание с его поста, с его роли, после этих украинских боев, этих катастроф формулировать эти вещи. А, с другой стороны, меня огорчает, что он не вышел на понимание этого будущего, он не вышел на реальное понимание того, что такое обнуление, почему идет обнуление нынешней, как мы ее назвали, газовой цивилизации. Потому что эта газовая цивилизация, она несет в себе все ценности консервативные — искусство, философия, там и Пушкин, и Малевич и Великая Октябрьская социалистическая революция и фашизм — там все эти проекты, они обнуляются. И вот что это за новый проект, новое обнуление, это же крайне интересно. Какую роль в этом обнулении играет теория трансгуманизма, теория цифровой экономики, теория космического государства, что такое расчеловечивание и, наоборот, новое очеловечение? Что такое китайский подход к этому? На фоне этого ужасного обнуления НРЗБ Россия ужасно обнуляется, в ней происходит крушение…
А.Плющев ― Это правда.
А.Проханов ― Китай выступает против этого с контридеей — с идеей нового человека, нового человечества. Китай формирует из себя, из своего народа, за которым должен последовать все это изнуренное, разуверившееся человечество.
А.Плющев ― Это там, в Синьцзян-Уйгурском пока этот эксперимент идет?
А.Проханов ― И в Тибетском районе это происходит. И районе Забайкалья, где много китайцев. Мало ли где эти эксперименты происходят. Но китайцы выходят с этой доктриной. Вы скажете, что и ГУЛАГ был такой и Сталин, и обитель была, и Беломорско-Балтийский канал был, и пытали током. Да, все это было.
А.Плющев ― Некоторые традиции до сих пор сохранились, я про пытки.
А.Проханов ― Ну да, к сожалению, это так. Продолжать?
А.Плющев ― Да, простите, ради бога, не хотел вас прерывать.
А.Проханов ― Вы вставляете такие мелкие шпильки, спички в колеса бронепоезда, а бронепоезд их перемалывает с легкостью.
А.Плющев ― Согласен. Да более того, я как раз промолчал про Сталина. Я про нынешнюю действительность. Уж не стал про Сталина ничего вставлять. Думаю, будет как обычно.
А.Проханов ― Очень интересно — вот этот китайский вызов этому обнулению. И хотелось бы от Суркова это услышать. Может быть, он таит в себе эти мысли.
А.Плющев ― Я понимаю, кстати — вот сейчас говорю без издевки — я понимаю, что поскольку вы сами очень любите говорить о будущем, размышлять о будущем, и о мечте, в том числе, — я понимаю, что, наверное, любой интеллектуал, который говорит о будущем, даже не важно, согласны вы с ним или нет, вызывает у вас симпатию. Но ответьте мне на вопрос, как можно говорить о будущем в стране, где, спустя 20 лет нахождения у власти Владимира Путина, Владимир Путин говорит, что главный враг — это бедность. Какое будущее? Тут бы с бедностью все решить?
А.Проханов ― Вот только в такой стране о будущем и надо говорить. Вот этой стране, которая остановилось, надо говорить о будущем. В стране, которая рвется в будущее. Чего о нем говорить? Она рвется. А вот в остановившейся стране надо предугадать объемы, куда эта страна вольется после того, как кончится остановка.
А.Плющев ― Вы же сами сказали, что мы вымираем. Как можно в вымирающей стране говорить о будущем?
А.Проханов ― Тогда давайте говорить о кладбищах, тогда давайте говорить о том, какие будут кладбища, какая будет кремация…
А.Плющев ― Нет, можно говорить о том, как перестать вымирать.
А.Проханов ― Нет, знаете, как надо перестать? Я все думаю, почему мы вымираем? Это что, бедность? Почему женщины не рожают? Страна, Россия сегодняшняя, она находится в суицидальном состоянии. Россия наполнена тьмой, народ наполнен тьмой. Эта тьма накачивается, она накачивается постоянно, ежесекундно. Существуют огромные НРЗБ тьмы через информационные каналы, через образцы поведения. Кстати, вот я вам говорю, что Ксения Собчак — это одна из точек тьмы, которая накачивает страну этим распадом, развратом, этими гробами, катафалками, которыми она приезжает к пушкинским церквам. Поэтому как победить этот суицид? А в суицидальном состоянии женщины не будут рожать и не будет народ прививаться, и не будет народ защищать свою страну. Поэтому вот эта тьма должна быть преодолена.
Как, я пойду на канал телевидения, скажу: «Ребята, давайте-ка сменить парадигму и начнем проповедовать свет, а не показывать гнойное и грязное белье извращенцев-актеров». Нет, вот эта мечта, о которой я говорил, — это стремление отыскать в этой области тьмы господствующей сверкающие точки света. Они есть. И эти точки света должны быть зафиксированы. И около каждой этой точки должен быть поставлен рефлектор, и эти рефлекторы должны отражать этот свет и соединять его в единое световое пятно, круги света, как вы говорите.
Поэтому это есть размышления о будущем, только в такой стране полной тьмы и возможны и необходимы.
А.Плющев ― Я все равно, честно говоря, не очень понимаю. Ведь, перефразируя известное выражение, разве не глухо голодное брюхо к мечтаниям? Это, по-моему, одно только мечтание как-то выбраться из всего этого?
А.Проханов ― Вот у Пугачева было голодное брюхо. И очень скромно Циолковский тоже жил, знаете. Так что голодное брюхо, оно стимулирует к разным вещам. Первые христиане были голодные люди. Не все сводится к пище материальной.
А.Плющев ― Вот это отлично. И я вас в этом смысле не обвиняю, ни в коем случае это не про вас. Так говорят обычно те, кто — как раз всех обнесли, люди сидят голодные, — а они сидят сытые и говорят: «Вы там посидите. Не это главное. Богатый скорее продет через игольное ушко, чем попадет в царствие небесное».
А.Проханов ― И что, вы уличаете меня в том, что я проповедую бедность? Я говорю, что бедные люди не являются рабами желудка. Бедные люди такие же возвышенные. Человек, который сидит в тюрьме — например, Даниил Андреев, он сидел на цепи в тюрьме, он создал «Розу Мира». Русский народ, как и любой, но русский особенно, он нуждается в возвышенном в самые тяжелые минуты свое существования. В период блокады Ленинграда голодный. Голодная блокада Ленинграда порождала удивительные примеры стоицизма, богооткровения, подвигов. Поэтому, если вы скажете, что я говорю, что народ голодай, бедней, — вы в очередной раз передергиваете. Я говорю о другом, я говорю, что о будущем надо говорить не только с сытым народом — с сытым народом вообще о будущем не нужно говорить, у него будущее наступило, он сыт. О будущем надо говорить как раз с несчастным, НРЗБ забитым народом.
А.Плющев ― А вы так упомянули Ксению Собчак. Мне кажется, вы не против высказаться о ситуации, в которую она попала.
А.Проханов ― А что я могу высказать? Я сказал, что Ксения Собчак — это такая медийная машина, которая устроена таким образом, что все, что с ней не произойдет, пойдет ей на пользу. Выступать с голыми грудями перед телевизором…
А.Плющев ― Ни разу не видел, честно говоря.
А.Проханов ― Не видели малаховских программ о состязании с Волочковой? Или она, действительно, в этих катафалках, оскверняя великий русский код — код Пушкина. Конечно, это ужасно. Это медийная болезнь…
А.Плющев ― Разве не мы делаем наших кумиров? Я думаю, что Ксения Собчак была бы рада, если бы она не попала с этой историей на страницы прессы. Все же интересно, это здорово продается.
А.Проханов ― Я думаю, что это пройдет ей на пользу ее успеха. Она опять в зеркале общественного внимания. Повторяю, это страшная медийная болезнь. Актрисы или актеры устаревшие, утратившие лики свои, слюнявые, больные, они все время лезут в эфир, чтобы показать себя в таком ужасном виде. Поэтому я отношусь к этому именно так. Я Собчак не осуждаю, что она убежала… Пусть Малахов обижается. Я вижу, что Собчак удивительное явление нашей жизни, которая, пользуясь покровительство президента, являясь дочерью главного либерала, она умудрилась стать мощнейшей точкой тьмы, от которой в общество идет эта темень, этот мрак, этот смрад. И в этом смысле это уникальный человек. Все, что с ней произошло, только подтверждает ее роль в пространстве медийном, культурном.
