Россия вымирает: время радикальных решений
Нет ничего невозможного. Вопрос о возможностях — это вопрос о средствах. Когда что-то кажется невозможным, это означает отсутствие или необходимого ресурса, который следует сформировать, или решимости его применить. Во втором случае некий пакет действий считается неприемлемым ввиду представлений о его радикальности. То же, что́ считать радикальным, определяется, как правило, принятыми идеологическими установками.
Эти методологические оговорки необходимы для решения задачи изменения тренда демографического угасания России, депопуляции с перспективой цивилизационной смерти. Как кажется многим, ничего с этим сделать нельзя, побудить к высокой детности современного человека невозможно. Предпринимаемые с 2006 года в рамках демографической политики России действия ситуации не исправили. Весь мир с разной скоростью идёт в том же направлении, что и Российская Федерация. Из чего и следует выносимый вердикт: невозможно. Вот тут и важна отсылка к методологической преамбуле: невозможно — в рамках принятой системы нормальности. А пробовались ли радикальные рецепты? Очевидно, нет, так как они считаются неприемлемыми. Важно тогда оценить оправданность применения радикальных средств исходя из перспектив развития демографической ситуации в России. Диагноз «Россия вымирает» должен снять табу с радикальных средств, так как и сама проблема предельно радикальна: угроза цивилизационной и геополитической смерти.
Осмысление 80-летия Великой Победы даёт возможность акцентировать одно из ключевых в рамках демографической проблематики положений — Россию как популяционную общность пытались убить. Принятие в 2025 году формулировки «геноцид советского народа» на законодательном уровне делает положение о намерении цивилизационного убийства юридическим фактом. Намерение такое было, оно есть и, главное, — оно реализуется, пусть и другими приёмами, чем те, которыми пользовались оккупационные власти в период Великой Отечественной войны.
Цивилизационный геноцид
В год 80-летия окончания Великой Отечественной войны, анализируя факторы Победы, необходимо в качестве одного из важнейших её факторов указать на фактор демографический. От численности населения зависит численность армии и количество рабочих рук, а, соответственно, демографические ресурсы всегда являлись важнейшим военным фактором. Трудно поверить сегодня, что СССР в довоенный период из всех значимых геополитически государств мира занимал первое место по показателям рождаемости. «Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы», — писал в 1918 году Александр Блок в перспективе актуального столкновения России и Европы. После фиксации «тьмы» против «миллионов» следовали слова: «Попробуйте, сразитесь с нами!»
Демографические преимущества СССР понимали и в Германии, и этот фактор, судя по высказываниям нацистского руководства, его особенно сильно беспокоил. К началу войны Советский Союз имел численность населения 198,7 млн человек. Около 20 млн дали присоединённые в предвоенный период западные территории. Германия явно уступала — 70,2 млн человек. Но если подсчитывать вместе со всеми европейскими сателлитами и населением присоединённых территорий — выходило несколько более 200 млн. Совокупные силы оказывались примерно равны. Но по уровню консолидации населения, самосознания единой идентичности Советский Союз имел безусловное преимущество. Государствообразующее ядро советской общности — русский народ — имел, по данным переписи 1939 года, численность в 99,6 млн человек, что было выше численности этнических немцев почти на 30 млн.
Нацистское руководство мыслило в мальтузианских параметрах и понимало, что в разрезе столкновения демографических потенциалов Германия проигрывала. Но отсрочка «большой войны» шансы её только понижала. По данным на 1923 год, когда родились те, кому в 1941 году исполнилось 18 лет, суммарный коэффициент рождаемости в Германии составлял 2,62 рождений. В СССР в том же году он имел показатель 6,68 рождений — кажущийся немыслимым при современной малодетности. В последующие годы и в Германии, и в Советском Союзе показатели рождаемости устойчиво снижались, что соответствовало в целом описанию уже выдвинутой тогда теории демографического перехода. Минимальный суммарный коэффициент рождаемости в Германии в этот период фиксируется в 1933 году – 1,58, в СССР в 1934 году – 3,8.
Далее, вопреки теории демографического перехода, следовал подъём. И германское, и советское руководство приняли комплекс мер, направленных на повышение численности населения, что дало определённые результаты.
К началу Второй мировой войны в 1939 году суммарный коэффициент рождаемости в Германии составлял 2,39 рождений, в СССР — 4,98. Советский Союз при пролонгации соответствующих демографических тенденций уходил бы в отрыв. Уходил он в отрыв не только от Германии, но и от других ключевых геополитических акторов мира, включая США. Причём высокий суммарный коэффициент рождаемости в СССР обеспечивался за счёт не только национальных окраин, но и русского демографического ядра. Среди русского населения он составлял накануне войны 4,9 рождений.
Отсюда — и гитлеровская идея войны на уничтожение, поставленная в качестве стратегического ориентира военной кампании на востоке. Помимо установок ксенофобии и расизма, которые нельзя снимать со счетов, был в ней и нескрываемый прагматический расчёт демографического соперничества. В понимании Гитлера противостояние с историческими врагами на востоке — русскими, славянами в целом, «азиатским варварством» — не будет успешным без подрыва демографической базы врага.
Особое внимание тема демографических войн занимала в риторике рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Во время своего визита в Харьков в апреле 1943 года, то есть уже после фиаско Сталинградской битвы, рейхсфюрер рассуждал о войнах Европы с Азией в прошлом и будущем, акцентируя внимание на численном соотношении сил. О реалиях продолжающейся войны он говорил в перспективе войн будущих. Возможно, Гиммлер считал, что нынешняя война Германией уже проиграна. Но следовало, согласно его рассуждениям, создать задел для войн будущего, максимально подорвав демографические потенциалы противника. Достигнуть этого было возможно в его логике путём физического уничтожения вражеского населения. Подрыв демографических потенциалов, пусть и не в тех масштабах, как замысливалось нацистским руководством, действительно произошёл.
Война не окончена
Демографическая политика Третьего рейха на оккупированных территориях хорошо известна. Она сводилась к двум целевым ориентирам — снижению численности населения общности противника и ослаблению его консолидированности. Для этого использовались следующие средства: распространение абортов, установление упрощённой процедуры разводов, пропаганда малой детности, разрушение системы здравоохранения, сокращение численности врачей, снятие половых запретов, предоставление свободы религиозного выбора, уравнивание традиционных религиозных общностей с сектами.
Но чем всё это отличается от реалий постсоветского периода? Рецептура плана «Ост» была практически реализована без войны в её классическом понимании. И война в этом смысле не была окончена в 1945 году. Она была продолжена другими средствами. Врага можно убивать физически. А можно действовать иначе: внушить врагу отказаться от самовоспроизводства, убедить не рожать детей, а пожить для себя. Результат в обоих случаях будет один – депопуляция противника. Второй способ даже выглядит более предпочтительным, так как снимает моральные обвинения в геноциде.
Угроза цивилизационной смерти
В настоящее время Россия, будучи по-прежнему крупнейшим государством, занимает только девятое место по численности населения. Ещё 50 лет назад РСФСР находилась на четвёртой позиции, уступая по этому показателю лишь Китаю, Индии и США. При совокупном же учёте всего населения СССР советская популяция опережала американскую. Однако к концу тысячелетия Россию обошли Индонезия, Бразилия, Пакистан, Нигерия, Бангладеш. Бангладеш в этом перечне особо показателен.
Согласно долгосрочному прогнозу ООН, к 2050 году Российская Федерация по показателю численности населения будет находиться на 14-й позиции в мире, а в 2100 году – на 20-м месте. Станет ли страдающее от перенаселения мировое сообщество спокойно взирать на малозаселённую, богатую природными ресурсами Россию? Следует прогнозировать выдвижение со временем требований о «справедливом» перераспределении принадлежащей всему человечеству территории земного шара в соответствии с численностью населения.
Уже сейчас плотность населения в азиатской части Российской Федерации, составляющей 75% территории страны, не превышает 3 человека на 1 кв. км. Между тем на 1 кв. км в США проживает 29 человек, а в Европе и вовсе 119.
Данные тенденции означают фактически для России геополитическую смерть. Очевидно, что, имея крупнейшую территорию в мире и находясь при этом лишь на 20-м месте по численности населения, российское общество удержать свою суверенную территорию будет не в состоянии. Причём выход даже на уровень суммарного коэффициента 2 (сейчас официально – 1,4) — простого естественного воспроизводства — ситуацию принципиально не исправит и от геополитической гибели в перспективе не спасает. Выживание России требует достижения гораздо более высоких показателей рождаемости. Это гипотетически возможно только при восстановлении многодетных семей в качестве общественной нормы. Возможно ли это? Скорее нет, чем да. Но такое восстановление есть единственный шанс самосохранения России, и потому он должен быть непременно использован.
Демографическая политика как делиберализация сознания
Сам факт появления понятия демографической политики в России стал результатом серьёзного идеологического противоборства. Только с 2006 года понятие было привнесено в государственный дискурс. До этого преобладала либеральная позиция, согласно которой вмешательство государства в демографические процессы считалось неприемлемым. Неприемлемым этически, так как затрагивает частную жизнь человека, и научно, так как изменить тренды падения рождаемости было якобы невозможно. Таким образом, сама по себе институциализация демографической политики была связана с делиберализацией.
Демографическая наука против демографического спасения: либеральные мифы демографов
Сохраняющаяся депопуляция формирует запрос на качественно иную демографическую политику. Для этого нужна соответствующая демографическая теория. Однако доминируют в демографии подходы прямо противоположные такого рода задачам. Суть этих подходов сводится к утверждению, что депопуляция России есть естественный процесс и изменить ситуацию не получится. Фактически официальная демографическая теория вступает в противоречие с повесткой государственной политики.
Обоснование естественности и фатальности снижения репродуктивных потенциалов при переходе к современному западному типу воспроизводства (низкая смертность и низкая рождаемость) было представлено в рамках теории демографической модернизации. Снижение репродуктивности преподносилось в ней как неизбежное следствие урбанизационных процессов и вступления в фазу индустриального развития.
Характерно, что сама концептуализация тезиса о демографическом переходе («демографической революции», «демографической модернизации») в трудах Леона Рабиновича, Адольфа Ландри, Уоррена Томпсона пришлась на конец 1920-х – начало 1930-х годов, время казавшегося необратимым кризиса репродуктивности на Западе. История не замедлила опровергнуть фаталистов. Наступившая в скором времени эпоха беби-бума дезавуировала все их прогнозы и теоретические построения.
Но для постсоветской России теория демографического перехода стала фактором политическим. Феномен стремительной российской депопуляции получил образное определение в публицистике в качестве «русского креста» (пересечение снижающейся кривой рождаемости и возрастающей кривой смертности). Однако либеральные демографы ставили под сомнение сам факт разыгравшейся человеческой трагедии. Полагая, что достижение состояния современного воспроизводства населения является «столбовой дорогой» развития человечества, они объясняли депопуляцию в России и странах, близких к ней по характеру социально-экономического развития, результатом объективных тенденций снижения детности в современном мире. Никакого «русского креста» будто бы нет, а есть объективно заданный переход к малодетному современному типу репродуктивного поведения. Репродуктивное угасание интерпретируется ими как следствие повышения качества жизни и индустриально-урбанистической трансформации. Посредством установления данной связи проводилась мысль о рудиментарной сущности феномена многодетности по отношению к современной социально-экономической структуре общества.
Казалось бы, на самом деле в тренде сокращения рождаемости находится в настоящее время весь мир. Снижаются показатели всюду – и статистически диагностировка теории демографического перехода верна. И даже в странах Африки, ранее считавшихся зоной устойчиво высокой рождаемости, фиксируется снижение показателей. Верна фиксация, но не объяснение причин.
Возможно ли иное?
На фоне утверждений о якобы универсальном характере снижения рождаемости возникает закономерный вопрос: а возможно ли иное? Примеры (пусть и немногочисленные) стран, демонстрирующих рост рождаемости, существуют. Среди них — Израиль (государство с высоким уровнем технологического развития) и, что особенно важно для нас, страны Центральной Азии — Казахстан, Киргизия, Узбекистан, где после постсоветского падения показатели рождаемости пошли вверх. Если это не статистическая флуктуация, тогда необходимо задаться фундаментальным вопросом: что объединяет эти страны? Каков тот структурный фактор, который позволил изменить демографическую траекторию? Ответы, как представляется, следует искать в сфере идентичности, традиции и религиозного сознания.
Демографический кризис как закат цивилизаций
Хитрость статистических расчётов, предоставляемых в доказательство объективности падения рождаемости в мире, состоит в том, что за точку отсчёта берутся 1960-е годы. Мол, раньше-то и статистики не было. Но историческая демография позволяет оперировать данными и на гораздо более длительную ретроспективу. И тогда теория демографического перехода перестаёт работать. Оказывается, что и в доиндустриальную эпоху имели место процессы устойчивого падения рождаемости. Такое падение наблюдается почти всякий раз в фазе гибели цивилизаций прошлого. В связанном с падением репродуктивного потенциала населения режиме функционировали на финише своего существования: доарийская дравидская Индия, пострамзесовский Египет Нового царства, крито-микенское культурное сообщество, поздняя Римская империя, поздняя Византия, цивилизация майя. Депопуляция являлась, в частности, наглядной иллюстрацией цивилизационного заката Римской империи. Снижение ценности детности среди римлян соотносилось с падением духовных потенциалов римской цивилизации. Историки охарактеризовали этот процесс как саморазложение.
Путь Рима к гибели начался задолго до варварских вторжений. Варвары лишь подвели черту, исторически оформили факт цивилизационной смерти. Вначале Римская империя деградирует духовно и только затем гибнет физически. Очевидный демографический надлом фиксируется уже во II веке. Процесс депопуляции не ограничивался самим Римом, что можно было бы объяснить конъюнктурными обстоятельствами переноса в начале IV века столицы в Константинополь, а распространялся на всю империю. В динамике демографического падения находилось большинство римских провинций. А между тем никакого индустриального и урбанистического перехода, что рассматривается многими современными демографами как главное условие малодетности, не было и в помине. В масштабах империи безоговорочно доминировало аграрное население. Следовательно, причина депопуляции состояла не в материально-социальной трансформации, а именно в духовном кризисе римской цивилизации.
Первой страной, исторически перешедшей к современному типу воспроизводства в Новое время, являлась Франция. Устойчивая тенденция сокращения рождаемости наблюдалась там ещё с XVIII века. Однако по степени урбанизации Франция заметно отставала от других ведущих стран Запада. В 90-е годы XIX века, являющиеся периодом особо острого кризиса репродуктивности, доля городского населения страны составляла лишь 37,4%. Следовательно, урбанизация далеко не исчерпывала причин снижения демографической динамики. Процесс депопуляции во Франции коррелировался с «передовыми» форсированными темпами секуляризации французского общества. Рубежный характер в смене репродуктивной парадигмы у французов XVIII столетия неслучаен. Он был отражением влияния на демографические процессы просветительской дехристианизации. Франция долгое время являлась своеобразным символом полового аморализма, разрушения семейных ценностей. Показательно, что сравнительно краткосрочный период выправления демографической ситуации приходится на время правления Наполеона III, характеризующееся попыткой реанимации консервативных приоритетов.
Первая фаза демографического надлома западного мира приходится на 1910–1920-е годы. Данный феномен совершенно не синхронизируется с индустриально-урбанистическими процессами в западных странах, высшая точка которых была пройдена там существенно раньше. Зато 1920-е стали временем широкого импульсивного распространения материалистического миропонимания, атеистической пропаганды, аксиологии прагматизма. Репродуктивный кризис определялся, таким образом, парадигмой установившегося как на теоретическом, так и на бытовом уровне материализма.
Второй фазой генезиса современного типа воспроизводства явились для Запада 60-е годы XX века. Пришедшийся на них системный взрыв сексуальной революции, приведший к нивелировке патриархальных семейных ценностей, не мог не иметь негативных последствий для показателей рождаемости. Традиционный образ женщины-матери (для христианской семиосферы – архетип Богородицы) утратил в процессе феминизационной псевдоэмансипации свою привлекательность. Подлинный антирепродуктивный перелом в настроениях европейцев, пишет Патрик Бьюкенен, произошёл не с наступлением эпохи индустриализации, а в 1960-е годы, когда «западные женщины стали отказываться от образа жизни своих матерей».
Третья фаза продолжается в настоящее время и сопряжена с установками потребительского общества, «гедонистической дорожки», индивидуалистического самовыражения, постмодернистского релятивизма. Всё это, очевидно, несовместимо с детностью. Именно ценностная эрозия прежде всего и является главным фактором демографического кризиса. А соответственно, и выход из него есть вопрос ценностей и мировоззрения.
Верен диагноз, неверны причины
Диагноз — падение рождаемости в мире — зафиксирован точно. Но вот причины, на которые ссылается господствующий дискурс, требуют радикального пересмотра. Представление, что снижение рождаемости обусловлено технологическим и социальным прогрессом, а потому надо выбирать между прогрессом и рождаемостью, является ошибочным. Реальные механизмы современного репродуктивного кризиса лежат глубже — в ценностных основаниях сознания.
Религия и традиция формируют установки на высокую детность. Во всех традиционных религиозных системах деторождение мыслится как благо, долг, реализация высшего предназначения человека. Именно сфера сознания, установок становится тем решающим фактором, который определяет демографическую динамику.
И наоборот, секуляризм и детрадиционализация формируют установку на снижение детности, на отказ от продолжения рода как ценности. Падение рождаемости в современном мире определяется таким образом не технологическим развитием, а процессами секуляризации и детрадиционализации. Значит, и для восстановления высокой детности надо менять сознание человека, возвращая его к традиционным культурным кодам.
Цивилизационные надломы в демографической динамике СССР
Некоторые данные оказываются весьма индикативными и в отношении состояния, а также направлений демографического развития нашего Отечества. Период с середины 1930-х годов демонстрирует важный сдвиг: на фоне идеологического поворота в СССР наблюдается подъём рождаемости, прерывающий предшествующее снижение. Это стало возможным благодаря целенаправленной установке на укрепление семьи, ценности детности и в целом идеологическому повороту в сторону цивилизационной идентичности. Война, безусловно, нанесла тяжёлый урон, но после 1945 года страна вышла на стабильное демографическое плато. Важно, что, вопреки концепции демографической модернизации, в сталинский период была продемонстрирована возможность изменения вектора репродуктивного падения. Первый цивилизационный надлом приходится на период Хрущёва — начинается устойчивое падение суммарного коэффициента рождаемости. Затем — кратковременная стабилизация. При Горбачёве — поначалу вновь рост, соотносимый с запросом на обновление общества. Но далее ещё до экономического обвала 1990-х начался новый спад, что стало второй точкой цивилизационного надлома.
Интересно соотнести показатели рождаемости с динамикой смертности и продолжительности жизни. В послевоенный период, вопреки распространённым стереотипам о сталинизме, фиксируется устойчивое снижение смертности и рост продолжительности жизни. СССР впервые в отечественной истории приблизился к европейскому уровню продолжительности жизни при «сталинской кровавой диктатуре». Но с 1960-х годов начинается движение в противоположную сторону. Смертность растёт, продолжительность жизни у женщин перестаёт расти, а у мужчин — снижается. Всё это было в явном диссонансе с теорией демографического перехода и сугубо материальными факторами не объясняется. А вот при объяснении с позиций цивилизационного кризиса — кризиса сознания, утраты смысловых ориентиров, разрушения ценностной основы жизни — всё встаёт на свои места.
Иерархия демографических факторов
Показательно в этом контексте обратиться к давней, но методологически важной работе В.И. Якунина, С.С. Сулакшина, В.Э. Багдасаряна и др. «Государственная политика вывода России из демографического кризиса». В рамках этого исследования была выстроена четырёхфакторная модель демографического развития, предпринята попытка оцифровать посредством привлечения математического инструментария вклад каждого из факторов. На первом месте оказался фактор, условно определённый как идейно-духовный. На втором — фактор цивилизационной идентичности, игнорируемый, как правило, традиционной демографической наукой. На третьем — качество государственного управления. И лишь на четвёртом месте — материальные условия жизни.
Да, материальный фактор влияет, но его вес значительно уступает влиянию смысловых и идентичностных оснований. Более того, в ряде случаев зафиксирована отрицательная корреляция: материальное положение населения улучшается, но рождаемость падает.
Демография против экономического детерминизма
Для современного экономоцентричного мира фиксация того, что есть сферы, не определяемые действием экономических факторов, ломает всю привычную систему объяснительных материальных детерминант. Демография не то что не детерминируется экономикой, но часто проявляется прямо противоположно её направленности. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно соотнести суммарный коэффициент рождаемости по странам мира с показателями ВВП на душу населения. Наивысшие показатели суммарного коэффициента рождаемости среди стран мира за 2024 год имели по убыванию: Нигер — 6,89, Сомали — 6,42, Чад — 6,35, Демократическая Республика Конго — 6,21. Все эти страны имеют в то же время низкий ВВП на душу населения, являются экономическими аутсайдерами. Последние места в условном рейтинге по суммарному коэффициенту рождаемости имеют Виргинские острова — 0,98, Пуэрто-Рико — 0,9, Гонконг — 0,87, Республика Корея — 0,72. Во всех них высокий уровень ВВП на душу населения. Объединяет их также наличие развитой инфраструктуры развлечений.
Обе группы стран оказываются кластерно объединены. И получается, что высокодоходная экономика, которая могла бы обеспечить условия для высокой детности, оказывается в современном мире фактором, действующим в отношении показателей рождаемости отрицательно. Соответственно, определяет демографию не экономика, а сознание. И это означает, что экономический детерминизм, не работая в ключевой для человека демографической сфере, не работает вообще.
Фактор национальной идентичности
Если обратиться к показателям суммарного коэффициента рождаемости по субъектам Российской Федерации, мы увидим определённые закономерности кластеризации. На верхних строчках рейтинга — исключительно национальные образования. Причём не только исламские. На второй позиции после Чеченской Республики находится Тыва, на третьей — Алтай. На нижних позициях почти исключительно регионы с неакцентированной идентичностью. Последнее место с коэффициентом 0,891 в 2025 году занимает Ленинградская область.
Что объединяет регионы с высокими показателями? Прежде всего выраженная этническая идентичность. Там, где сохраняется сильная идентичность, наблюдается и более высокая рождаемость. И наоборот, в регионах с неакцентированной идентичностью показатели рождаемости устойчиво ниже. Следовательно, можно предположить, что, если бы в Рязанской или Ленинградской областях идентичность была бы столь же выражена, как в Чеченской республике или Тыве, ориентир на продолжение рода (воспроизводство идентичного сообщества) там был бы выше.
Не только сознание: фактор репродуктивной медицины
Рецептура противодействия демографическому кризису не сводится к архаизации. Отказа от развития в пользу рождаемости не предлагается. Отказ от развития при интенсивном развитии конкурентов будет означать другую версию геополитической смерти. В реальности свой немалый вклад в повышение показателей рождаемости может и должна внести наука. Ранее она, как известно, внесла большую лепту в минимизацию смертности младенцев при родах и в целом младенческой смертности. Сегодня её факторная роль может состоять и в другом.
Результаты социологических опросов в отношении намерения населения иметь детей, если бы они реализовывались в реальное деторождение, соответствовали бы показателю суммарного коэффициента 2,5. Это, безусловно, не показатель традиционного общества, но уровень выше простого естественного воспроизводства. Фактический суммарный коэффициент рождаемости в Российской Федерации, как известно, 1,4. Возникает вопрос: откуда взялась дельта в 1,1 суммарного коэффициента между намерениями рожать детей и реальным деторождением? Очевидно, что-то не позволило воплотить намерения в жизнь. Анализ показывает, что этой помехой оказывается физическая невозможность — бесплодие. Проблема эта медицински устранима, но она не решается (по разным причинам, как этическим, так и организационным). А между тем её решение дало бы само по себе прорывной по современным меркам демографический прирост.
Теперь необходимо обратиться к тем факторам, которые подрывают процесс естественного воспроизводства.
Цифровая революция против демографической традиции
Говоря о факторах, подрывающих установки на детность, необходимо сказать и о смене образа жизни современного человека. Одним из ключевых процессов здесь выступает цифровизация — не как технология, а как новый формат повседневности. Происходит перераспределение времени и внимания. Время, проводимое онлайн, всё более доминирует над временем, проведённым с семьёй, друзьями, в сообществе, в храме. Цифровое присутствие вытесняет живое общение, а с ним и утрачивается сам контекст, в котором возможно рождение детей как событие, укоренённое в отношениях, доверии, общности. Цифровое пространство, как показывает социология, не просто вытеснило реальную среду — оно заместило собой всё, что когда-то формировало человека как существо общественное, семейное, укоренённое. И это перелом, произошедший сравнительно недавно.
Куда уходит время, туда уходят и смыслы. Цифровизация, будучи внешне нейтральной, на деле становится фактором деструкции семейных связей и обесценивания детности как жизненного приоритета.
Аборты как право на демографическую смерть
Особую остроту в связи с дискуссиями по демографической проблематике приобрёл вопрос об абортах. Аборты в Российской Федерации, как известно, легализованы. Между тем далеко не во всех странах мира это так. Безусловно, Запад, перешедший в фазу секуляризма, а затем постмодерна, навязал в значительной мере свои подходы остальному человечеству. Приоритетным в этой повестке оказалось право женщины распоряжаться собственным телом по принципу феминистского лозунга «моё тело – мой выбор» («моё тело – мое дело»). Тем не менее в 47% государств мира аборты либо запрещены, либо ограничены. Из них есть группа стран – 18,5% – с полным запрещением абортивной практики.
Обнаруживается и тенденция мирового реверса в отношении к абортам, возвращения к запретительным установкам. В Соединённых Штатах Америки легализация абортов на федеральном уровне состоялась в 1973 году на основании решения Верховного суда по делу «Роу против Уэйда». Однако в 2022 году это решение было отменено как неконституционное, а вопрос о праве на аборты отнесён на усмотрение штатов. Американский президент Джо Байден выразил крайнее неудовольствие решением Верховного суда, заявив, что Америка оказалась отброшена на 150 лет назад. Солидарность с американскими женщинами, чьи права были будто бы ущемлены, выразил и президент Франции Эммануэль Макрон. Но консервативный реванш в США по вопросам абортов стал свершившимся фактом.
Аборты в Китайской Народной Республике не просто разрешались, но и поддерживались до недавнего времени целевым образом. С 1979 года КНР реализовывала курс «одного ребёнка». Происходила борьба с перенаселением. Но вот уже Китай сам столкнулся с перспективой демографического спада. Он уже не первая держава по численности населения. На первое место по этому показателю вышла Индия.
И Китай под давлением обстоятельств меняет демографическую политику на прямо противоположную. В 2021 году в КНР аборты в немедицинских целях были запрещены. Взят курс на семью с тремя детьми в качестве образца для китайского общества.
А что же в России? В России по праву на аборты идёт дискуссия. Пока законодательство не изменено.
В СССР имелся разнонаправленный исторический опыт отношения к абортам, и этот опыт показывает высокую степень корреляции с уровнем рождаемости. Запрет абортов в 1936 году коррелирует с заметным ростом рождаемости. Напротив, отмена запрета при Н.С. Хрущёве чётко совпадает с началом устойчивого снижения.
Подрыв семьи как инструмент цивилизационного демонтажа
Вместе с тем сводить сталинскую демографическую политику исключительно к запрету абортов методологически неверно. За счёт одного запрета абортивной практики повысить показатели рождаемости вряд ли удалось бы. Речь шла о цельной, комплексной системе мер, направленной на восстановление института семьи как основы государства.
Постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года включало не только запрет абортов, но и:
– борьбу с легкомысленным отношением к семье;
– усложнение процедуры разводов;
– увеличение материальной помощи роженицам;
– установление государственной поддержки многодетных;
– расширение сети родильных домов, яслей, детских садов;
– усиление уголовного наказания за неуплату алиментов.
Это была развёрнутая демографическая стратегия, органично сочетающая административные меры и ценностный поворот к семье. Признание ценности семьи означало признание ориентира рождения и воспитания детей.
Поворот к семье вызвал особое раздражение у троцкистской оппозиции. Показательно, что в книге «Преданная революция» наиболее жёсткую критику Троцкий направляет именно на восстановление в СССР роли семьи. Этот поворот он охарактеризовал как «семейный термидор», воспринимаемый им как символ предательства революционных идеалов. И также именно в семье видят главную угрозу для свободы современные враги традиции.
Если для Троцкого семейный поворот стал символом «термидора», то для современных либералов разрушение семьи — уже не отклонение, а осознанная и целенаправленная норма их идеологического вектора. Либеральный проект строится вокруг центральной фигуры — человека-индивидуума, чья свобода трактуется как освобождение от любых форм коллективной идентичности и принадлежности. Это предполагало последовательное освобождение — от религии, этноса, класса, гражданственности, семьи, пола и, наконец, от самого человеческого в человеке. На последней ступени этой лестницы — смерть человека как антропологической формы. Именно поэтому разрушение семьи является не побочным следствием либерального дискурса, а его обязательным элементом.
Форсированная содомизация как вектор цивилизационного демонтажа
Разумеется, нельзя обойти вниманием процесс насаждения содомии и всей сопряжённой с ним ЛГБТ-пропаганды (ЛГБТ – запрещённое в РФ экстремистское движение. – Ред.), который в последние десятилетия стал одним из наиболее агрессивных векторов культурной трансформации Запада. Этот процесс — не стихийный, а форсированный, что наглядно видно по хронологии: ещё сравнительно недавно гомосексуализм был уголовно наказуем в большинстве западных стран, но менее чем за полвека произошла радикальная инверсия нормативности. Считать, что подобная философия не влияет на рождаемость, наивно: она её подрывает фундаментально.
Ричард Флорида, один из главных идеологов «креативной экономики», напрямую связывает развитие города с числом представителей ЛГБТ-сообщества. Чем больше в городе геев и лесбиянок, тем выше, по его мнению, его инновационный потенциал.
Так формируется новый образ нормы: семейность и ориентированность на детей — признак отсталости и архаики («отстоя»), тогда как бездетность, нестандартность, разрыв с традицией — символ передовитости. Происходит инверсия культурных ориентиров: не те, кто продолжает жизнь, считаются главными субъектами будущего, а те, кто сознательно отказывается от воспроизводства.
Феминизм как деструктивная идеология демографического отречения
Подобно чайлдфри, деструктивной идеологией должен быть признан феминизм. В основе феминизма лежит отказ от двух базовых социокультурных ориентиров, которые традиционно определяли роль женщины в обществе, – предписаний быть матерью и хранительницей домашнего очага. Вместо них на первый план выдвигаются карьера и развлечения, воспринимаемые как главные цели жизни и мерило личной успешности. Из этой установки естественным образом следуют малодетность и бездетность — не как исключение, а как идеологически поощряемая норма. Женская реализация связывается не с продолжением жизни, а с самореализацией в сферах, оторванных от семьи и детства.
Современная социология фиксирует, что именно женщины чаще всего принимают решение о рождении ребёнка, чаще всего инициируют развод, чаще всего распоряжаются семейным бюджетом. Но при этом под влиянием феминистского дискурса уходит из сознания установка на материнство и семейную преемственность.
Мужчина и женщина — два разных социокультурных мира. Их природа, роль и предназначение различны, и именно на этом различии зиждется основание семьи как союза, в котором встречаются не одинаковые, а дополняющие друг друга начала. Следовательно, и воспитание мальчиков и девочек не может быть одинаковым. Это разные педагогические подходы, разные ценностные акценты, разная модель поведения. Именно поэтому в 1943 году на уровне советского государства было принято сознательное решение о восстановлении раздельного обучения, в том числе на основании уроков первых лет Великой Отечественной войны.
Однако уже в 1954 году, в условиях хрущёвской реформаторской волны, раздельное обучение было упразднено и вновь был взят курс на унификацию воспитания мальчиков и девочек. Эта унификация разрушает педагогическую систему в её базовых основаниях и, что особенно важно, негативно сказывается на демографических показателях. Стирание различий в воспитании ведёт к стиранию половой идентичности, а значит — к подрыву основ будущей семьи.
Глобальная демографическая война: проект управляемой депопуляции
Демографические процессы управляемы на глобальном уровне. И это не конспирология, а принятая на уровне международных структур норма. Ещё в 1974 году по распоряжению президента Ричарда Никсона за подписью госсекретаря Генри Киссинджера в основные американские ведомственные структуры – Министерство обороны, ЦРУ, Министерство сельского хозяйства, Агентство по международному развитию – был направлен запрос об изучении «влияния роста мирового населения на безопасность США» и соблюдения их международных интересов. Результатом такого исследования явился составленный на уровне Совета национальной безопасности план NSSM-200 – Меморандум национальной безопасности США. В 1989 году с документа был снят гриф секретности, что частично приподняло завесу над стратегией американской администрации. Текст меморандума даёт основание утверждать, что снижение репродуктивности населения в мире являлось целевым политическим ориентиром. Среди инструментов этой политики использовалось, в частности, продвижение на уровне национальных государств программ планирования семьи.
А теперь соотнесём принятие соответствующих политических ориентиров глобальными политическими акторами с динамикой показателей рождаемости в мире. Вопреки представлению сторонников теории демографического перехода, после Второй мировой войны и до середины 1970-х годов показатели рождаемости по миру в целом оставались примерно на одном уровне. Падение началось именно после принятия соответствующих политических решений. Вот как выглядят данные по суммарному коэффициенту рождаемости в мире по пятилетиям: 1951–1955 годы – 4,86, 1956–1960 годы – 5,01, 1961–1965 годы – 4,70, 1966–1970 годы – 5,08, 1971–1975 годы – 4,85, 1976–1980 годы – 4,08, 1981–1985 годы – 3,75, 1986–1990 годы – 3,52, 1991–1995 годы – 3,31, 1996–2000 годы – 2,88, 2001–2005 годы – 2,73, 2006–2010 годы – 2,62, 2011–2015 годы – 2,59, 2016–2020 годы – 2,52, 2021–2025 годы – 2,35. Перелом демографических показателей (причём перелом резкий) пришёлся на 1970-е годы, что трудно объяснить экономическими или социальными трансформациями, тогда как включение соответствующего политического фактора фиксируется.
СССР был против мальтузианства
В отличие от стран Запада, Советский Союз последовательно отказывался поддерживать глобальные программы «планирования семьи», основной целью которых было сдерживание роста населения в странах третьего мира. Более того, СССР вообще не принимал идеологии мальтузианства, лежащей в основе этих программ. В советской демографической политике не допускалась сама постановка вопроса о необходимости сокращения народонаселения как условии развития.
Особенно показательно в этом отношении признание либерального демографа, видного сторонника теории демографического перехода Анатолия Вишневского. Оценивая позицию СССР, он писал: «Международные организации стали принимать меры, чтобы в развивающихся странах замедлить рост населения, который был чреват, как было понятно с самого начала, серьёзными последствиями. Но надо сказать, что довольно серьёзным тормозом этому было опять наше любимое Отечество. Потому что позиция Советского Союза была, ну я бы так сказал, в этом смысле штрейкбрехерской. Потому что, когда все развитые страны думали о том, как сократить, замедлить рост населения в развивающихся странах, в Советском Союзе, вопреки своим собственным интересам, как это мы теперь понимаем, занимали противоположную позицию и всячески отказывались от того, чтобы участвовать в этих усилиях». Советский Союз был маркирован как цивилизационный штрейкбрехер. А что делают с теми, кого считают штрейкбрехерами, хорошо известно.
Самоликвидация
Сторонники точки зрения об объективности тенденции депопуляции в России зачастую упускают из виду, что вплоть до недавнего времени Российское государство официально реализовывало стратегию сокращения рождаемости. Ещё в декабре 1991 года, при прямом содействии правительства, была учреждена Российская ассоциация «Планирование семьи». Активно реализовывалась Федеральная целевая программа «Планирование семьи», получившая с 1994 года статус президентской. Соответствующие региональные программы были приняты более чем в 50 субъектах Федерации. И только в 1997–1998 годах Государственная Дума лишила программу «Планирование семьи» финансирования из федерального бюджета. Внедрение программ сексуального образования в школах было также приостановлено.
Демографический кризис в России был рукотворным. Вначале развращение населения, а потом уже по инерции воспроизводимые по сей день установки. Тем, кто скептически относится к таким обвинениям, можно порекомендовать обратиться к тексту Федеральной целевой программы. Её положения звучат как выдержки из плана «Ост»: «Создать российские радио- и телевизионную программы по проблемам семьи, репродуктивного и сексуального поведения… Организовать республиканские семинары для журналистов по вопросам планирования семьи и сексуальной культуры… Организовать подготовку (на конкурсной основе) и издание литературы для населения и медицинских работников по тематике: методы и средства предупреждения беременности, здоровье родителей — здоровье детей, о сексуальной культуре для молодых супругов, профилактика СПИДа, аборт и его последствия, беременность, роды, аборт у подростков… Разработать и утвердить программы сексуального образования и воспитания подростков, молодёжи, включающие учебный курс и учебное пособие… Обеспечить создание мультипликационных и видеофильмов, видеоклипов для детей различных возрастных групп и взрослых в области физиологии пола, сексуальной культуры, планирования семьи и профилактики СПИДа…»
Стратегия жизни: 13 шагов демографической политики
Всё вышеизложенное подводит к целесообразности принятия комплекса мер, направленных на репродуктивную активизацию демографических потенциалов России.
Ниже представлены 13 стратегических шагов демографической политики страны. Все они в совокупности и многие по отдельности могут показаться радикальными и несовременными. Да, они радикальны и несовременны, если иметь в виду, что парадигма современности завела человечество в тупик и её следует менять.
1. Восстановление роли религии и церкви. Отказ от секуляризма.
2. Введение системы табу. Запрет пропаганды пороков.
3. Запрет абортов.
4. Восстановление системы трёхпоколенной семьи (включая активную воспитательную роль дедушек и бабушек).
5. Развитие репродуктивной медицины.
6. Возложение ответственности за обеспечение детей на государство.
7. Половое социокультурное разделение. Укрепление мужских и женских культурных кодов.
8. Решение жилищного вопроса как базового условия для многодетной семьи.
9. Запрет идеологии феминизма.
10. Осложнение (в рамках разумного) продвижения по карьерной лестнице для бездетных.
11. Усложнение бракоразводной процедуры.
12. Ресакрализация традиции.
13. Пропаганда счастливого будущего. Формирование уверенности в завтрашнем дне как ценностной опоры высокой детности.
Последний козырь
«Ну, а если и это всё не поможет?» — засомневается скептик. Попробуй измени сознание современного потребителя! Должно смениться не одно поколение, а к тому времени страна может окончательно вымереть.
Что же, на этот случай есть козырь. Этот козырь есть, но по существующим правилам игры применять его запрещено. Да что там применять, даже думать о его применении нельзя. Но чтобы победить врага, надо перестать действовать по правилам врага, сменить систему правил. Правила же эти заданы системой свобод индивидуума, на которые не покушаются даже далеко не либеральные государства.
Так в чём же состоит козырь? Он предельно прост: если нельзя убедить, остаётся единственное средство — принудить. «Как это возможно?! – возмутится вся либеральная общественность. – К чему это приведёт!» И миллионы проклятий от всех феминисток и блюстителей прав человека в мой адрес…
Да так: традиционное общество побуждало и убеждало рожать детей, но, если кто не хотел, того принуждало системой установленных правил, порицаний и остракизма. Рождение детей было требованием социализации и мужской, и ещё в большей степени — женской. Допускались и исключения. Традиционная система была жёсткой, но не тоталитарной.
«Но мы-то ведь не в средневековом обществе живём!» — опять возмутятся либералы. Полностью согласен, правильно. Об этом и речь — чтобы изменить показатели рождаемости, требуется изменить систему общества в его ядре. Ядром же этим является автономность индивидуума. При автономности индивидуума рождаемость и будет объективно снижаться. Для того чтобы рождаемость росла, должно быть общество социоцентричное или теоцентричное. А для того, чтобы к такому обществу перейти, надо радикально менять всё.
Сложно? Да, насколько сложна любая системная трансформация. Возможно? Возвращаемся к исходному тезису: нет ничего невозможного. Вопрос о воле субъекта стратегического действия.
На кону между тем существование России. И экзистенциальность вызова побуждает к ответу предельно радикальному, поскольку другие, по-видимому, функционально непригодны.
