Мастер семинара поэзии в Школе литературного мастерства «КоРифеи», гость ХХХV Международного Аксаковского праздника поэт, публицист, литературный критик Михаил Кильдяшов стал героем нового выпуска литературной программы «Переплет».
«Мне думается, у человека нашей культуры есть очень много точек отсчета нового года, новолетия. Есть церковное Новолетие. Есть светское новолетие. Для учителей, педагогов, каким я тоже являюсь и по профессии, и по роду занятий, и по сущности своей, есть школьное новолетие. А для меня есть еще Аксаковское новолетие. Я из Оренбуржья, непосредственно связан с аксаковской усадьбой в Бугурусланском районе, но так сложилось, что, в первую очередь, меня привечает башкирская аксаковская земля. И для меня литературный год начинается здесь. В этом смысле, я живу от одного Аксаковского праздника до другого. Есть определенное мерило: с чем ты приезжаешь на новый Аксаковский праздник. Если ты приехал с новой книгой стихов, статей или рассказов, значит, ты не зря прожил аксаковский год, ты трудился», – сказал Михаил Кильдяшов в программе «Переплет» на «Радио России-Башкортостан».
О «самой родниковой» книге о счастье в русской литературе. О профессии, которая «как ни одна другая обогащает писателя». О том, что «нейросеть лишает художника пути», что с этим делать и где искать утешения.
О родниковом
«Земля аксаковская и вообще все, что связано с Аксаковым, для меня отрадно и радостно. Аксакову в «Семейной хронике» и в «Детских годах Багрова-внука» удалось воссоздать нашу землю до грехопадения. Что такое «Детские годы Багрова-внука»? Это восприятие ребенком мира, в котором нет греха. Это самая пронзительная, самая родниковая книга о счастье в русской литературе.
Легко писать о том, что тебя тяготит. Сегодня все чаще говорят о «литературе травмы». Я не приемлю этого понятия и самого явления. Русскую литературу невозможно свести к травме. Травма – это слишком мелко для наших писателей.
А вот о счастье писать очень трудно. Люди, и любой писатель не исключение, так устроены: все, что нас радует и сберегает, мы держим при себе. Аксаков же сумел все самое драгоценное раздарить, как свет в темное время суток. И Михаил Андреевич Чванов, зачинатель и многолетний устроитель Аксаковского праздника – человек такой же, аксаковской, природы: хранитель жизненного родника, хранитель света».
Об особом даре
«Людей, способных сплотить вокруг себя единомышленников, очень немного. Это великий дар – собирать вокруг себя людей. Таков был Павел Флоренский. Таков сегодня Александр Проханов. Таков Михаил Андреевич Чванов. Аксаковский праздник – это собирание людей, это доказательство того, что русская литература не замыкается на писателях. На Аксаковский праздник приезжают космонавты, герои Советского Союза и России, генералы, адмиралы, производственники… Казалось бы, какое отношение все они имеют к литературе, к Аксакову? Самое прямое. Аксаков собирал людей и продолжает собирать. Его сыновья. Иван Аксаков, который единственный из мирян – за исключением князей и царей – погребён в Троице-Сергиевой лавре. Какая честь! Представляете? Сама лавра – этот «конспект бытия России» принял прах Ивана Аксакова в благодарность за собирание русских людей, в широком смысле русских, потому что у Аксаковых, мы знаем, корни самые разные: славянские, тюркские… Лавра приняла того, кто держал оборону, шёл в духовную атаку против тех пагубных явлений, которые ведет за собой сегодня искусственный интеллект, о котором мы говорили».
О преодолении творческого «заикания»
«Писателей много, педагогов – тоже, а вот литературных педагогов не хватает, потому что дар наставничества в творчестве – дар особый, редкий. На наших мероприятиях я приводил пример. Флоренский, которого мы вспомнили, преподавал во ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские) и свои лекции начинал с вопроса: как можно учить художника, если он сам по сути своей – учитель?
Любой творческий человек призван к определенной педагогике: показать зрителю, читателю то, что ему неведомо. В этом смысл любой педагогики.
Так вот, как можно учить человека, если он сам учитель? Флоренский отвечал так: мы можем художнику промыть глаза, очистить от сора, можем сфокусировать, направить в какие-то наиболее живые стороны творчества – да, это в педагогике возможно. То же самое в словесном творчестве: тут надо прочистить и глаза, и слух, и писательскую жизнь как таковую, очистить ее от суеты, мелькания, празднословия.
Мы живем в очень болтливое время. Как я всегда говорю, человек эпохи Древней Руси за жизнь произносил слов меньше, чем мы произносим за день.
Произносим, пишем. Парадокс. Казалось бы, столько замкнутых людей, которые окуклились в повседневной жизни, и при этом мы очень болтливы. Очистить сигнал от посторонних шумов – первостепенная задача. Найти свой язык. Помните, у Тарковского фильм «Зеркало» начинается с эпизода, когда мальчик у психотерапевта говорит с трудом, заикаясь, а потом вдруг отчетливопроизносит: «Я могу говорить».
Литературный семинар для молодых авторов – это вот такое преодоление собственного творческого «заикания».
Это радует. Особенно когда ты видишь, как формируются новые литературные поколения, как они готовы отвечать на те вызовы, на которые, может быть, мое поколение в силу разных причин ответить не готово. Это очень интересно. Это взаимообогащение наставника и ученика».
О последнем рубеже
«У меня сложное отношение к нейросети. Периодами я ее категорически не приемлю, периодами я вижу в ней какое-то благо. Но надо согласиться с тем, что нейросеть – это явление, которое показывает, что не машина дотянулась до уровня человека, а человек опустился на уровень машины. Животное нельзя возвысить до уровня человека, но человек может опуститься до животного. То же самое и здесь. <…>.
С одной стороны, нейросеть вызывает у нас какой-то извечный ужас человека перед машиной, с другой стороны, она нам ставит определенную планку, говоря, что «вот так могу уже я, значит ты, человек, должен сделать лучше».
У нас на глазах происходит подмена. Со времен античности люди мечтали обрести праздность для творчества, то есть освободиться от суетных дел ради служения музам. ИИ вроде бы высвобождает желанное время для творчества, мы спешим к этому благословенному праздному дню, этот поезд прибывает на станцию вечного творчества а там вместо человека – машина. Трагедия в этом. Нейросеть выдает картину, выдает текст как итог, как продукт. Но не надо забывать, что творчество – это лишь во вторую очередь результат. В первую очередь это процесс.
Пишут не только и не столько ради того, чтобы в результате возникла книга. Важно пройти путь. Нейросеть лишает художника пути. И она возникла только потому, что мы согласились на то, что в творчестве можно жить без пути.
Коммерческая литература. Надо издать книгу. Открываем интернет –реклама: «Вы напишете книгу за месяц». А вы обустроите мою жизнь так, чтобы я написал книгу за месяц? Книга как сугубо как продукт мне не нужна. Я хочу ее прожить. И читатель каким-то неведомым чутьем всегда распознает книгу, рожденную как путь, и книгу просто как продукт». <…>.
О прыжке выше головы
«Если появилась картина, книга, созданная искусственным интеллектом, значит, где-то человек не доработал, значит, он не прыгнул выше собственной головы, не сделал так, как заповедовал Пастернак: «Все на свете должно превосходить себя, чтобы быть собой». Вот сущность человеческого творчества. А если мы не превосходим себя, то оказываемся на уровне искусственного интеллекта. <…>. Подлинное творчество – выше любых компьютерных программ. Человек должен действовать с опережением ИИ. У этой компьютерной программы очень грозное название «искусственный интеллект». Благо, никто не назвал ее «искусственный бог» – было бы еще страшнее. А по сути это все равно была бы компьютерная программа. Так вот действуйте так, чтобы эта компьютерная программа зависала. Пока она лишь то, что в ней заложено. Значит ты, писатель, каждый свой день должен проживать так, чтобы рождалось нечто такое, чего в искусственном интеллекте еще нет. Какие-то глобальные программисты должны не успевать за тобой, не успевать подгружать в этот ИИ нечто, что дает тебе твоя жизнь».
Также в интервью:
– «Он ко мне отнесся по-отечески», – о Михаиле Андреевиче Чванове, старшем друге и во многом учителе;
– «По отцовской линии мой род – из села Аксаково Оренбургской области», – о семейной легенде;
– «Кажется, что земные стены Аксаковского дома сейчас раздвинутся, и начнется аксаковская сказка», – о чувствах, которые рождаются в Аксаковском доме-музее Уфы;
– «Я белая ворона своего поколения», – о счастье быть педагогом;
– «Для меня это тоже отрадный опыт», – о том, что с этого года Михаил Кильдяшов будет преподавать в филиале ВГИКа в Сергиевом Посаде «людям кадра, людям фильма»;
– «Гуманитарно сурово», – о преподавании философии и культурологии, «по которой очень истосковался»;
– «К тебе могут прийти с некоторым сиротством, и ты должен быть готов принять», – об отеческом отношении;
– «Нейросеть, по сути дела, трудоспособный идиот, вся проблема в том, а не ударились ли мы сами в эту трудоспособную идиотию», – еще о машинах и людях;
– «Это стало для меня главным событием моей жизни», – о том, что вдохновило на создание поэмы, посвященной грандиозному явлению русской культуры;
– «Надо прийти туда подготовленным, чтобы он был инструментом, а не сущностью для человека», – об Интернете и смартфоне, который может стать или страшной сказкой о потерянном времени, или волшебным помощником;
– «Человек прочел три книги», – о том, как «в возрасте 17 лет впервые родился читатель» и что из этого вышло;
– «Это приглашение к разговору», – о литературной критике;
– «Я как никогда почувствовал, что о сегодняшнем дне заговорила вся русская литература», – о цикле телепередач;
– «Поводом становится не тема, а сам человек», – о специфике региональных телеканалов;
– «Когда тебе говорят, что это сегодня можешь сделать только ты, — вдохновляет», – об онтологической педагогике;
– «Не просто с места на место переставить, как ИИ, а вот именно одухотворить», – о священном труде;
– «Быть сопричастным таким смыслам, которые способен генерировать Проханов, очень интересно и ответственно», – об учителе;
– «Это практическая сторона интеллектуальной работы», – о «Русской мечте» как движении;
– «Моя русская мечта – чтобы мы заговорили стихами», – о том, что не следует понимать буквально.
