Певцы
Александр Проханов
Орел — чудесный русский город великих сражений, побед и волшебного русского слова. Основанный Иваном Васильевичем Грозным 450 лет тому назад, в августе он справляет свой юбилей. Город полон движения, красоты. Фасады его отмечены особым блеском, напоминают медовые или слюдяные сверкающие волшебства. Много тревог, ожидания торжеств, дорогих гостей, быть может, даже Светлейшего.
Но если покинуть этот губернский город, который утратил свой стародавний, захолустный оттенок и блещет новизной, красотой, и удалиться в сторону от крупных шоссейных магистралей, то окажешься среди дивных русских городков, названия которых тебе не были известны. Эти городки удивительно напоминают сохранившиеся маленькие музеи, в которых дышит прежний русский уклад: купеческий, дворянский. По улицам этих городков когда-то катилась пролетка, где сидел Тургенев, отправлявшийся на охоту. Мимо этих лабазов, ампирных особнячков шел Бунин, наполняясь удивительной русскостью, которую воспел в «Юности Арсеньева».
Один из таких городков — Болхов — стоит на крутых бирюзово-зеленых холмах у рек. Миленькие, крохотные домишки, погосты, два огромных собора. Один из них наивный, наполненный провинциальной прелестью, эклектический: то ли барочный, то ли классический. Другой, величественный, восхитительный — один из последних соборов русского нарышкинского барокко. Зачем ехать в Геную, в Падую, зачем ехать в Венецию, чтобы полюбоваться на шедевры архитектуры? Вот — шедевр, удивительная простота: красные кирпичные стены и наличники резного белого камня. Каждый наличник, каждое окно — это окно в неведомые миры, в русский рай. Отсюда, от этого собора, видны бесконечные холмы, перелески, маленькие тихие речки.
Едешь по безлюдному шоссе, напоминающему проселок, а по сторонам среди дубрав, среди березовых рощ смотрят на тебя исчезнувшие дворянские усадьбы, ушедшие дворянские роды. За этим перелеском была усадьба Афанасия Фета, а за тем — усадьба Лескова. За этим — усадьба поэта Дениса Давыдова.
Сосны удивительного орловского полесья. Когда среди полей вдруг возникают чудесные красные сосновые боры, которые тянутся на многие километры. В этих борах, на этих лесных озерах, на болотах охотился Тургенев. Среди сосен — заросший деревами огромный старый курган какого-то скифского вождя. И не удержишься, чтобы подняться на курган, наполнить чарку и помянуть безвестного воителя. И тут же второй курган, где было урочище легендарного Кудеяра-разбойника. Это тургеневские места, тургеневские названия. Льгов, где он писал свои рассказы. Где-то здесь таится Бежин Луг. И здесь же Тургенев писал своих «Певцов» — удивительное произведение о русской песне, о русском звуке, русской красоте, о божественной силе русских деревенских голосов.
В селе Ильинское Дальнее есть хор, что поет исконные русские песни: обрядовые, свадебные, величальные, походные, солдатские, разбойные. Как сладко было слушать его, когда в избу с венцами, с беленой русской печкой собираются десять-двенадцать певцов. Пожилые женщины и совсем еще девочки, есть и мужчины. Все они в белоснежных домотканых одеждах, вынутых из сундуков. Алые вышивки, головные уборы, кики, усыпанные старыми жемчугами. Вот певцы садятся пред тобой и собираются петь. Они сосредоточены, почти угрюмы, каждый погружен в себя. И ты ждешь первого звука, первого всплеска песни. Вот он раздается. Поет пожилая женщина, и голос ее звучат слабо, как бы надтреснутый и печальный. Он поднимается высоко, и потом готов упасть. Но его подхватывает другой голос, более молодой и сильный. Они сплетаются, как две лозы, и тянутся ввысь, к потолку. И опять ослабевают и готовы упасть. Но на помощь им приходит весь хор, все многоголосье, все сильное, красочное, сочное звучание, и начинается песня — долгая, без конца. Песня, славящая былых воителей, подвижников. Песня про коней, про орлов. Песни могут длиться пять минут, десять, пятнадцать — до бесконечности. И в этом суть протяжной русской песни.
С какой-то минуты что-то меняется в доме, меняется в избе, начинают светлеть темные венцы, светиться погасшие было лица, сиять глаза. Свет ярче, сильнее. И на каком-то переливе вдруг кажется, что вся изба наполняется сверкающим светом. Бревна становятся золотыми, потолок раздвигается, и ты летишь в эту лазурь вместе с песней. И испытываешь такую сладость, радость, такое упование, в тебя вливаются такие могучие силы, будто песни проточили коридоры в глубокую древность, туда, где мы все зарождались как народ, где были нетоптаные луга, огромные звезды.
Песня — божественный дар русского народа. Через песню наш народ соединяется с могучими источниками силы, с источниками таинственных древних знаний. Эти песни и делали нас народом. Песни должны звучать и ныне. Русские предприниматели, которые скопили первый свой капитал и вдруг прониклись национальным сознанием и национальным чувством, жертвуют на храмы, на алтари. И это чудесно. Потому что каждый молитвенник, каждый алтарь поднимают нас ввысь, в фаворскую лазурь. Но, может быть, найдутся русские предприниматели, которые начнут поддерживать хоры. Потому что каждый такой хор, возникнув, усиливает нас, создает из нас крепкий народ, преодолевает в нас уныние и слабость. Еще недавно в Советском Союзе существовали знаменитые хоры: Северный народный хор, Уральский народный хор, Хор донских казаков. И, конечно же, хор кубанских казаков.
Большинство из этих хоров потускнело, поувяло, их редко слышишь, они перестали быть символами нашей народной песенности. Все, кроме Кубанского казачьего хора, который возродил великий Захарченко. Он создал явление, которое требует разгадки.
Эти народные хоры создавались в период, когда кругом все хрустело, ломалось, когда шло разорение деревни, громоздились заводы. И в эти хоры исчезающие уклады — и крестьянский, и казачий, и церковный — торопились снести свои ценности. Как это было в пору, когда на Русь надвигались нашествия и в монастыри уносили скрижали, рукописи, иконы, спасая их от пожаров и набегов. И в таком хоре, как кубанский, сохранились эти ценности. И теперь, когда Кубань хочет возродить казачество, они из этой великой сокровищницы черпают свои энергии и сущности.
Я слушаю этих прекрасных женщин, сосредоточенных мужчин, которые сидят в избе, срубленной их собственными руками. Мне сладко, на глаза наворачиваются слезы, я чувствую, что я им родной, и они мне родные. И в песне мы все соединяемся друг с другом и со всем народом, со всей бесконечной нашей историей — и теми, кто жил до нас, и теми не рожденными, которые наследуют эту землю. Славен хор.
