В студии телеканала Царьград — доктор экономических наук, академик РАН и советник президента России Сергей Глазьев. В беседе с заместителем главного редактора телеканала Юрием Пронько он дал ответ на основные вопросы, касающиеся функционирования финансовой и экономической системы России.
Юрий Пронько: На прошедшем в Астане Международном экономическом форуме президент Республики Казахстан Нурсултан Назарбаев обратил внимание на необходимость развития криптовалют. Можете высказать свой комментарий, свое мнение?
Сергей Глазьев: Президентом Казахстана было сказано следующее: «Целесообразно рассмотреть возможность введения мировой расчетной криптовалюты». То есть здесь очень важно слово «мировой». Потому что криптовалюты вообще сейчас есть, но это некоторые частные инструменты, которые пользуются спросом. Криптовалюта — это защищенное с помощью специальных шифровальных способов электронное средство. И спецификой криптовалюты является то, что каждая следующая криптовалюта становится все более дорогой. Поэтому оборотной стороной эмиссии этих сегодняшних криптовалют является увеличение потребления электроэнергии для их добычи.
Мне криптовалюта интересна тем, что у каждой криптомонеты есть уникальный номер, ее нельзя подделать. Она пользуется спросом именно потому, что она высоколиквидна, привязана к владельцу, в том смысле, что украсть ее невозможно, ну и ее можно покупать и продавать. Я не думаю, что криптовалюты могут использоваться в качестве самостоятельных заменителей обычных денег, потому что обычные деньги — это фиатные деньги, которые создаются под обязательства.
Современный экономический рост нельзя представить себе без фиатных денег. А криптовалюты — они больше похожи на золото. Их добыча стоит денег. Поэтому создавать кредит из ничего с криптовалютой не получится. В результате утрачивается преимущество современного государства, которое имеет право, опираясь на свою монополию на эмиссию денег, создавать кредит просто из этой монополии. В разумных пределах, конечно. Потому что если фиатные деньги эмитируются не целевым образом, то, скорее всего, это приведет к инфляции. Как у нас было в свое время, когда эмитировали два триллиона рублей на спасение банков во время кризиса, а банки рухнули и обрушили валютный рынок. Они начали покупать валюту вместо того, чтобы вкладывать деньги в развитие производства. Поэтому секрет эффективного использования денежной монополии связан с целевым использованием денег. Криптовалюта — она хороша тем, что можно проследить её целевое использование, как бы все деньги меченые. Вот наши оппоненты говорят, что нельзя эмитировать деньги, так как всё разворуют, а здесь все деньги меченые.
Возникает, соответственно, вопрос, можем ли мы это свойство криптовалюты применить к обычным деньгам? Я думаю, что можем, и информационщики знают, как это сделать. Если мы эмитируем деньги, предположим, для финансирования инвестиций для малого и среднего бизнеса или для развития инфраструктуры, то мы можем их так пометить, что они уже не попадут на валютный рынок, компьютер будет их отбрасывать. Их нельзя будет использовать на спекуляции. В какой-то момент эти деньги превратятся в зарплату. И тогда будет, значит, механизм конверсии из защищенных денег в обычные деньги. Но во всех остальных функциях они одинаковы. Тогда государство может резко поднять эффективность использования фиатных денег, которые эмитируются для кредитования инвестиций.
Что касается мировой валюты, то это любимая тема форума в Астане. Десять лет назад Назарбаев впервые собрал экспертов с разных стран и, помимо дежурной темы евразийской интеграции, предложил подумать о реформировании мировой финансовой архитектуры. Был объявлен конкурс проектов, на котором эксперты с разных стран предлагали свои подходы к реформированию мировой финансовой системы. Эта тема возникла практически одновременно с глобальным финансовым кризисом, и суть рассуждений Назарбаева сводилась к тому, что мировая валютная система несправедлива.
Во-первых, эмиссия доллара — в пользу американского бюджета. Мы финансируем, по сути, военные расходы США. Во-вторых, она порождает неэквивалентность международного экономического обмена. А в-третьих, современные резервные валюты — это, по сути, частные валюты, которые принадлежат отдельным государствам, а в Америке они принадлежат даже частной Федеральной резервной системе, то есть никто не несет ответственность за их покупательную способность.
Эти валюты могут обесценить в любой момент, могут просто ввести финансовое эмбарго, как это сделали уже против России. Или как они с Ираном поступили, когда отключили от системы расчетов. Все, что было в долларах и евро было заморожено. И это не один раз происходило. Мировая валютная финансовая система обслуживает интересы американской финансовой олигархии. И ни для кого не секрет, что мировой финансовый кризис, наряду с объективными причинами, связанными со структурными сдвигами в экономике, имел и свою монетаристскую составляющую — финансовые пирамиды, которые были построены на основе эмиссии доллара под финансовую пирамиду казначейских обязательств США.
Ю.П.: Вы считаете, что альтернативой этому может выступить как раз криптовалюта?
С.Г.: Вот насчет крипто- я бы не торопился. Но я уверен, что мир в конечном счете перейдет к договорной валюте…
Ю.П.: То есть откажется от нынешних резервных валют?
С.Г.: Откажется от использования валют, которые не гарантированы международным правом. Вот таким примером международной валюты, которая эмитируется на основании международного договора, является евро. Этот пример неплохо было бы дальше расширить. Мы сегодня говорим о евразийской интеграции. Среди наших направлений работы есть создание единого финансового рынка, но нет задачи переходить к наднациональной валюте. Она обсуждалась, но мы видели, насколько трудно идет работа с евро — сначала греческий кризис, потом испанский, португальский.
Дело в том, что создание единой валюты подразумевает проведение единой политики государственного долга. И тогда Россия не сможет в одиночку, допустим, эмитировать государственные обязательства, потому что нужно будет со всеми договариваться. А в Европе об этом не подумали. Они ввели единую валюту, а единой долговой политики зафиксировано не было. За исключением каких-то общих рекомендаций, вроде дефицита бюджета не больше 3 процентов. Но суть-то в том, что Греция, допустим, эмитировала облигации государственного долга больше, чем могла себе позволить. Центральный банк их выкупил, напечатал евро под это дело. Теперь они не знают, как тут свести баланс. Можно, конечно, обнулить и все простить, но почему-то пока они на это не идут.
Мы имеем интересный опыт введения договорной валюты, которая формируется на базе международного договора. И, как мне кажется, самое главное, что эмиссия мировой валюты должна быть подконтрольной со стороны государств, которые ее используют. Таких расчетных валют мы знаем две. Первая — это SDR МВФ, которая является учетной единицей. И вторая была ECU, которая являлась составной частью европейской валютной змеи. Такой инструмент нам сегодня был бы очень кстати. Наши главы государств поставили некий разумный предел интеграции, мы создаем общий рынок товаров, услуг, капитала, единые стандарты, единый финансовый рынок, но при этом мы не создаем единой финансовой системы. Мы, в общем-то, рассчитывали, что рубль, как валюта, в которой идет подавляющая часть сделок во взаимной торговле, за исключением энергоносителей, и станет резервной валютой Евразийского экономического союза. Тем более, что на Россию приходится более 80 процентов экономического потенциала Евразийского союза, а значит, наша финансовая система — это где-то 85-90 процентов всей финансовой системы Евразийского союза. Поэтому естественным образом рубль сам по себе становился резервной валютой. Белоруссия на тот момент уже включила его в корзину резервных валют.
Ю.П.: Да, но на прошлой неделе стало известно о заявлении президента Белоруссии и Национального банка этой республики о том, что они отказываются от рубля.
С.Г.: Это не то, чтобы они отказываются, это рынок отказывается от рубля в условиях очень высокой волатильности. Нельзя претендовать даже на региональную резервную валюту, если курс скачет как попало, и никто не может его спрогнозировать.
Ю.П.: По прогнозу некоторых высокопоставленных чиновников из финансово-экономического блока правительства и Центробанка России, до конца года рубль может упасть как минимум на 20 процентов. Так, может быть, это и есть ответ на вопрос, почему руководство соседней республики, с которой мы образуем Союзное государство, решило отказаться от российского рубля как резервной валюты Республики Беларусь?
С.Г.: Если курс рубля вещь неопределенная и управляемая не государством, а спекулянтами. При этом даже наши энергоносители, которыми мы могли бы подпереть рублевую торговлю, торгуются в основном в долларах, в том числе внутри Евразийского союза. В итоге рубль теряет привлекательность.
В Законе о Центральном банке не случайно написано, что главной функцией ЦБ является стабильность национальной валюты. Когда Центральный банк отказался от ответственности за стабильность курса рубля, то это, с моей точки зрения, не просто нарушение Закона о Центральном банке, но и очень опасное по своим последствиям действие. Даже если мы предположим, что Центральный банк правильно проводит таргетирование инфляции, которое, с их точки зрения, автоматически обеспечит дальнейшую стабильность и экономический рост. Это лишь небольшая часть того, что нужно для стабильного роста. Низкая инфляция хороша, но она сама по себе не порождает инвестиции. В рассуждениях наших руководителей экономического блока правительства полно внутренних противоречий.
Начнем с того, что не может быть низкой инфляции при скачущем курсе. Это исключено. Если курс падает, инфляция растет. Тем более в открытой экономике, которая зависит от импорта. Согласно статистике, больше половины потребительских товаров крупных городов формируется за счет импорта. Поэтому падение курса мы все ощутили на себе. 60 процентов скачка инфляции, который произошел в 2014-2015 годах, было вызвано падением курса. Именно фактор падения курса сыграл главную роль в разгоне инфляционной волны, с которой Центральный банк начал бороться путем сокращения денег, сжимания спроса и ликвидации инвестиций в развитие экономики. И вот сейчас может произойти то же самое.
Потому что когда курс рубля падает, то цены на импорт поднимаются, а когда курс, наоборот, растет, то цены не снижаются. Экономисты это называют эффект храповика. Потому что торговая система реагирует как ей выгодно. Если падает курс, значит, растут цены на импорт. А когда курс растет, то не факт, что они будут снижать цены. Это произойдет, только если спрос уже начнет загибаться. Это, собственно, и стало главным фактором нынешнего снижения цен. При такой политике, когда курс рубля определяют спекулянты, инвестор не может вложиться в производственный сектор, так как он не знает, какой будет курс через полгода-год. При скачущем курсе никаких инвестиций быть не может по определению.
Поэтому когда Центральный банк бросил курс на свободное плавание, и его подхватили спекулянты, то у нас образовалась гигантская воронка, стягивающая деньги из реального сектора в спекулятивный. Притом, что упал экспорт и импорт, упали инвестиции, против нас ввели финансовое эмбарго. Значит, объективных факторов, влияющих на курс, стало меньше. Спрос на валюту уменьшился, и предложение уменьшилось, а значит, уменьшились инвестиции. А объем операций на валютном рынке вырос в пять раз за три года. Это как же так получается? Объективно потребность в валютных спекуляциях сокращается, а их объем растет. Это имеет место только в одном случае, когда на рынке абсолютно доминируют спекулятивные операции, не связанные с торговлей товарами и с какими-то реальными инвестициями. Это чисто спекулятивные инвестиции, смысл которых игра на колебаниях.
Главные игроки там — большие американские хедж-фонды, по своей мощи сравнимые со всей российской банковской системой вместе взятой. Центральный банк искусственно создает эльдорадо для международных спекулянтов, которые берут деньги в США под два процента годовых и привозят в Россию, свободно проходят с этим спекулятивным капиталом. Не для того, чтобы строить заводы или фабрики, а для того, чтобы вложиться в наши ценные бумаги, в том числе в государственные бумаги, и дальше иметь разницу. У нас доходность бумаг 10 процентов, цена западного кредита там 2-3 процента. 7 процентов берутся не из воздуха, а за счет нас с вами, за счет дестабилизации нашей экономики, за счет того, что деньги утекают из инвестиционной сферы и переходят к крупным спекулятивным игрокам, которые раскачивают рынок и манипулируют им. Сначала в 2014 году они его обрушили. Теперь, значит, взгоняют вверх. Спекулятивный капитал приходит независимо от санкций. Потому что американцы не дураки, они санкции ввели только на среднесрочные и долгосрочные деньги. А если ты берешь деньги на месяц или на две недели, то, пожалуйста, бери, сколько хочешь. А спекулянту больше и не надо, он играет на коротких позициях.
Ю.П.: Им достаточно двух недель?
С.Г.: Значит, что в итоге происходит. Центральный банк их пытается удержать на рынке за счет высокой процентной ставки. Это означает, что деньги у нас у всех дорогие. Мы под эту процентную ставку ничего не можем инвестировать в производство. Если процент за кредит в два раза выше нормы рентабельности, то какое же предприятие может этот кредит взять? Никто не берет. Значит, реальный сектор отдает деньги обратно в Центральный банк. Восемь триллионов отдали уже за эти три года. Остаются на своих деньгах, которые они из простого оборота берут. А учитывая, что до кризиса у нас половина оборотного капитала формировалась за счет кредитов, значит, считайте, что сжалось производство. Сжимается производство, значит, капитал концентрируется на бирже.
Центральный банк, который постоянно говорит, что выступает против печатания денег, начинает выпускать свои собственные облигации под 8-9 процентов годовых и забирает деньги со спекулятивного рынка. Оплачивать эти проценты он будет сначала за счет прибыли, а дальше он станет убыточным. То есть Центральный банк становится убыточным. Это вообще нонсенс для нормальной экономики. И дальше он начинает для покрытия убытков эмиссию денег. Это печатание денег не для развития производства и экономики, а для обеспечения сверхприбыли спекулянтов. И когда министр экономики говорит, что подняли процентную ставку, и это, возможно, вызовет отток спекулятивного капитала. Ну да, так ведет себя спекулятивный рынок, вызовет отток. Но зачем же нам такой капитал нужен вообще?
Ю.П.: И зачем было создавать подобные условия?
С.Г.: Получается, что вся мощь нашей государственной финансовой системы работает на доходы международных, в основном американских спекулянтов. Ради них Центральный банк держит высокие процентные ставки и выпускает облигации, которые потом финансирует за счет эмиссии. А все это в конечном счете приведет к тем самым последствиям, о которых министр вскользь сказал.
А что это за последствия? Значит, у нас в условиях открытой экономики и, еще раз подчеркну, свободного движения капитала через границу Центральный банк искусственно удерживает спекулятивный капитал за счет высокой процентной ставки. Тем самым он убивает кредиты в производственный сектор. Инвестиции в реальный сектор падают уже третий год подряд. Они, конечно, есть, но не за счет банков.
Центральный банк, замечу, не просто не выполняет свою главную функцию — стабилизацию курса. Он еще, по сути дела, перевел трансмиссионный механизм, позволяющий превращать сбережения в инвестиции, в холостой режим, запустив туда спекуляционный маховик. Доля банковского сектора в финансировании инвестиций сейчас составляет 2-3 процента. А доля банковских кредитов в привлечении финансирования инвестиций со стороны предприятий составляет уже многие годы 7-8 процентов, а сейчас еще меньше стало.
Центральный банк, по сути, остановил самое главное в банковской системе — трансмиссионный механизм. В итоге банки работают вхолостую с точки зрения развития экономики. Они собирают сбережения, но либо обратно их отдают населению через потребительский кредит и ипотеку, либо отправляются на валютный рынок, где вместе с манипуляторами получают сверхприбыли, а заемщики реального сектора при этом становятся банкротами. Ведь те, кто делает инвестиции, они рассчитывали на финансирование на годы. А оно прекращается, предприятия останавливаются, инвестиции омертвляются и обесцениваются. Деградация реального сектора влечет за собой технологическое отставание и падение конкурентоспособности, что является объективным фактором снижения курса валют. И вот так мы уже в четвертый или пятый раз ходим по кругу и наступаем на одни и те же грабли. Мы стабилизируем инфляцию путем сжатия денег в реальном секторе, который деградирует и влечет падение конкурентоспособности. Идет давление на курс. Вот сколько сейчас столько разговоров насчет того, что курс слишком высокий и конкурентоспособность не соответствует.
Ю.П.: Чиновники открыто говорят, что падение будет минимум 20 процентов.
С.Г.: Идет давление экспортеров, что надо снижать курс, потому что мы не справляемся, так сказать. Конкурентоспособность падает, что оказывает давление на снижение курса, потому что платой за технологическое отставание является снижение доходов, которое выражается в том, что импорт становится дороже. Нам приходится все больше и больше работать для того, чтобы получать один и тот же объем товаров по импорту. И можно расшибить голову вконец, если бесконечно наступать на одни и те же грабли. Сейчас главная угроза заключается в том, что курс рубля фактически находится в руках у спекулянтов, которые манипулируют рынком. Центральный банк их держит, искусственно удерживая высокие доходности. Это известная всем carry trade — страшная болезнь, которой все страны стараются не допускать…
Ю.П.: К чему это приведет, и в чем заключается патовость этой ситуации?
С.Г.: Carry trade заключается в том, что дешевые деньги из-за границы приходят сюда и разгоняются за счет высоких доходов. Такая ситуация не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно она заканчивается, и иностранные спекулянты начинают выходить. А это влечет за собой одномоментное обрушение и валютного, и финансового рынка. Так было уже в 1998 году, когда рухнула пирамида ГКО.
Ю.П.: Означает ли это, что мы шарахнемся в очередной раз?
С.Г.: Нет, я считаю, что мы еще имеем возможности предотвратить такой ход событий. Для этого нужно принять соответствующие меры по ограничению движения спекулятивного капитала и по стабилизации курса.
Ю.П.: То есть если мы это не сделаем, мы все-таки шарахнемся?
С.Г.: Если мы этого не сделаем, то вопрос, шарахнемся мы или нет, будут решать за нас в Чикаго. Именно там работает зеркальный валютный рынок с рублем. И именно американские финансовые спекулянты, поскольку Центральный банк бросил курс рубля в их управление, формируют сегодня политику на валютном рынке. Это не от нас зависит. Когда они решат уйти с российского рынка, мы не знаем. И министры не знают. И глава Центрального банка не знает.
Ю.П.: Но тем не менее в наших руках изменить эту ситуацию?
С.Г.: Для того, чтобы ее изменить, нужно ввести контроль за трансграничным движением капитала и не допускать резкого оттока спекулятивного капитала. Если собирается спекулянт деньги вывести, то он должен заблаговременно, за несколько месяцев это задекларировать.
