На мой взгляд, мы сейчас вступаем в уникальный исторический период, когда в течение сравнительно короткого времени происходят очень глубокие, фундаментальные изменения. Политические процессы, наподобие краха «однополярного мира» во главе с США, — это всего лишь «рябь на воде». Опубликованный в конце прошлого года итоговый доклад Римского клуба, который некоторые считают одним из величайших интеллектуальных достижений XXI века, при всех его интересных частностях, повторяет тезисы Маркса и Энгельса 170-летней давности — о необходимости перехода к принципиально новым способам организации человеческих сообществ и человечества в целом.
Ровно сто лет назад закончилась Первая мировая война, которая была воспринята как итог и квинтэссенция развития индустриальной цивилизации. Шпенглер в 1921 году написал «Закат Европы» — своего рода «Капитал» ХХ века. По большому счёту, в период 1914—1945 гг. шла выработка и реализация различных путей преодоления кризиса системы классического капитализма и их столкновение между собой. Одним из путей был большевизм, вторым — различные вариации фашизма и национал-социализма, третьим — «новый курс» Рузвельта, с переходом, уже в 60-е годы, к неолиберальной глобализации.
Одной из главных причин, приведших к краху советского проекта, был как раз отказ — после смерти Сталина — от жёсткого разделения своего общества и всего мира на «своих» и «чужих» по идеологическому признаку. Вопрос уже не стоял — «или-или»; после принятия XXII съездом КПСС в 1961 году новой программы партии и Карибского кризиса 1962 года он уже трансформировался в «и-и». Была провозглашена цель «догнать и перегнать Америку», «мирного сосуществования двух разных общественно-политических систем» и так далее, что шло уже против самой логики исторического развития. То есть мы тогда признали одну важную вещь: что Советский Союз является частью мировой, то есть по факту — западной цивилизации. Что мы находимся с ней в одном измерении, в одной системе координат.
Отсюда — конвергенция, усиление экономических и прочих связей с Западом, создание своей «зоны влияния» во всём мире, на что расходовались громадные средства — в ущерб собственному развитию, отказ от самодостаточности нашей экономики. Процесс конвергенции завершился в 1991 году, когда и Советский Союз, и весь «лагерь социализма» привёл в соответствие социально-экономическую базу с общественно-политической и идеологической надстройкой. Это могло показаться неожиданным только для тех, кто был неспособен мыслить в категориях причинно-следственных отношений. На самом деле советско-партийные «элиты» успешно конвертировали свою власть в собстенность, но не утратили и саму власть. Нам не повезло только с тем, что сама западная система давно вошла в нисходящую фазу развития, средний реальный доход в её рамках достиг своего максимума в далёком 1959 году и не растёт вот уже почти 60 лет. Даже если учесть появление качественно нового спектра товаров и услуг: персональных компьютеров, мобильной связи, транспорта, объёма доступной информации и т.п., — в других сферах нашей повседневной жизни потеряно не меньше — в качестве продовольствия и воды, образования, здравоохранения, в экологии, уровне социальных связей; этот список можно продолжать ещё долго.
После кризиса 2008—2009 годов вся эта система вступила в свою финальную стадию, мы наблюдаем её агонию. И трагедия, на мой взгляд, заключается в том, что никто не понимает, как эту агонию прекратить и что может быть дальше: нет ни идеологии, ни теории, ни даже сколько-нибудь приемлемого образа будущего, которое реализуется в условиях кризисного перехода к новому технологическому укладу. Мы на общецивилизационном уровне столкнулись с проявлением известной и основополагающей для математики теоремы Геделя, согласно которой ни одна система не может быть достаточно полно и точно описана, а её проблемы — решены в рамках самой этой системы, без выхода за её рамки. Но пределы экстенсивного расширения системы «глобального рынка» были достигнуты в 1992 году, потенциал их интенсивного использования был исчерпан уже через пятнадцать лет. Что дальше?
А дальше мы видим только безуспешные попытки удержаться на краю пропасти. На мой взгляд, что-то подобное можно было наблюдать в Римской империи полторы тысячи лет назад, когда там происходил переход от Древнего мира к Средним векам. Но тогда переходный период продолжался 250—300 лет, теперь же он, скорее всего, будет исчисляться считанными годами. Тем более налицо кризис целеполагания. Заработать как можно больше — зачем? Больше узнать о себе и окружающем мире — зачем? Жить как можно дольше — зачем? Религии давно отодвинуты на второй план, а роль глобальной религии всех времён и народов призвана исполнять наука, которая одновременно исполняет и магическую, и мифологическую функции.
При этом наука создаёт столько угроз такого характера, которые она неспособна не только устранить, но даже определить. Например, каждый год создаётся около тысячи новых химических веществ, которые попадают в пищу. Каждый год миллиарды людей съедают миллионы тонн генно-модифицированных организмов, хотя «горизонтальный перенос» генов ещё никто не отменял. К чему приведёт вал мутаций на протяжении хотя бы двух-трёх поколений, то есть 50-75 лет? А системы искусственного интеллекта? А создание систем оружия на новых физических принципах? Я хочу сказать, что наша «научная» цивилизация сегодня создаёт такую гигантскую неопределённость для самой себя, которую в принципе не может разрешить. И чем больше у нас дискретных знаний, тем меньше понимания того, как их увязать между собой. Это касается и теоретической физики, и биологии, и информатики, и политики, и чего угодно ещё.
