Один из важнейших вопросов в рамках темы кризиса элит — это не раз уже отмеченные проблемы системы управления. В этой сфере мы наблюдаем негативный отбор, который идёт уже не годами, а десятилетиями. Сформировались устойчивые обратные связи, которые ухудшают систему с каждой итерацией и ведут к полной деградации управления.
Целеполагание, ответственность и кадровая политика
В чём причина наблюдающегося кризиса управления? Их, на мой взгляд, несколько. Первая— это отсутствие правильной системы целеполагания
Социально-экономическая политика, проводящаяся в России уже три с лишним десятилетия, страдает односторонним перекосом: она имеет исключительно ситуативный, оперативно-тактический, инструментальный характер— при полном отсутствии стратегического вектора. Она не отвечает на главные вопросы (и даже не ставит их): каковы цели и приоритеты, к какому образу будущего мы стремимся, какую модель общества и экономики строим. Иными словами, корабль плывёт, но он не может приплыть к точке назначения, потому что сама эта точка назначения не определена
В 1990-е годы мы катастрофически падали, с 1999-го по 2008-й росли, ибо этому благоприятствовала внешняя конъюнктура, в 2008–2009 гг. находились в кризисе вместе с мировой конъюнктурой, в 2010–2012 гг. выходили из кризиса тоже вместе с мировой конъюнктурой, а после этого последовал вполне ожидаемый застой — ибо никаких внутренних факторов роста в российской экономике создано не было.
Результатом этой стагнации стало снижение средних реальных располагаемых доходов, благосостояние общества в целом упало (и продолжает падать) — при усилении социального расслоения и поляризации, растворении среднего класса, нерешаемой и ставшей хронической проблеме нищеты и бедности очень значительной части населения.
И дело не в санкциях — внешние проблемы могут влиять на уровень жизни, и к его снижению все были бы готовы, но при условии, что у элит и у народа — общие цели, общая ответственность за страну. Однако сегодня говорить о каком-либо единстве народа и элит не приходится. Формирование общества без устойчивого класса «среднедоходного» большинства приводит к ситуации, которую лучше всего можно описать термином неофеодализм — узкий слой сверхбогатых и основная масса бедных.
Всё это происходит на фоне изоляции системы власти и элит от населения — они замкнулись сами в себе, не замечая ни своей оторванности от жизни, ни утраты доверия, отчуждения граждан. У ключевых министров отсутствуют амбициозные цели, напротив, мы постоянно слышим, что никакой прорывной рост экономики невозможен. Всё чаще мы видим примеры управленческого абсурда, беспардонного хамства мелких чиновников. Непрофессионализм госуправленцев на разных уровнях — это следствие, с одной стороны, психологии временщиков (сегодня урвали, а после нас хоть потоп), с другой — низкого уровня компетентности при отсутствии реальной ответственности за результаты.
Возникает вопрос: а оценивает ли власть и система госуправления нынешнюю ситуацию реально? Всюду, как в корпоративном сегменте, так и секторе госуправления, мы видим внедрение бесконечных систем аттестации, присвоение рангов и грейдов на основании абсолютно формалистичных, оторванных от действительности критериев — и эта совокупность баллов и оценок якобы является показателем профессионализма и эффективности. Руководить предприятиями и регионами направляют «технократов», считая, что посидевшие на модных семинарах управленцы-теоретики смогут показать нужные цифры.
Налицо полное отсутствие личной ответственности за неисполнение или неадекватное исполнение государственных решений, за функциональное несоответствие, за ошибки и тем более за намеренное саботирование. Мне неизвестно практически ни одного примера за последние три десятилетия в нашей истории, когда кто-то бы лично ответил за какие-то крайне негативные судьбоносные решения, принятые в нашей стране.
Чаще всего чиновник, допустивший серьёзные проколы, просто пересаживается в другое кресло и остаётся в системе управления. А ещё чаще вообще остаётся на том же самом месте и продолжает заниматься той же, что и ранее, деструктивной деятельностью.
Следовательно, можно сформулировать, что необходимо. Первое — кардинальное улучшение системы целеполагания и принятия управленческих решений. Это отдельный многогранный вопрос, он требует детального обсуждения. В данной статье я на этом останавливаться подробно не буду, просто сошлюсь на доклады академика Сергея Глазьева, где он вопрос научного целеполагания и научного управления очень серьёзно разбирает.
Второе — необходимо ввести обязательную и неотвратимую персональную ответственность за саботирование или некачественное исполнение управленческих решений, за неэффективную деятельность руководителя на выделенном участке, причём это должен быть именно отлаженный механизм дисциплинарной ответственности, основанный на чётких критериях. Это просто необходимый элемент любого управления, тем более на уровне государственных решений и тем более в нынешний крайне сложный период. К отсутствию такого механизма можно было относиться безучастно в течение последних десятилетий вопреки требованию здравого смысла — и это можно было списать на халатность, но в нынешних экстремальных и чрезвычайных условиях существования страны это уже вопрос жизни и смерти, и отсутствие данного механизма — самоубийственно, а с точки зрения государственных интересов — преступно.
Вернёмся к вопросу об экономической системе, экономической политике (как на уровне целеполагания и стратегии, так и на уровне конкретных рычагов и инструментов). Чтобы в этом вопросе уйти от чисто академических споров, которые также длятся уже десятилетиями, и вывести его в практическую плоскость, совершенно необходима кадровая чистка. Об этом уже многократно говорилось — но воз и ныне там.
Главная причина, почему власть не меняет вектор развития страны, несмотря на все чаяния населения, состоит даже не в том, что экономическая сфера отдана на откуп людям с неолиберальным мышлением. У власти в экономическом блоке в последнюю четверть века мы видим людей, которые не верят в Россию. Никакие аргументы не убедят этих представителей нашей элиты, глубоко убеждённых в ущербности России, её народа и её истории, искренне не верящих в то, что страна способна на какие-то достижения. Убеждённых в том, что нужно просто попытаться на вторых ролях встроиться в экономические схемы более успешных экономических игроков, даже не пытаясь прорваться в их лигу. Отсюда фетишизация иностранных инвестиций, которую мы наблюдали практически три десятилетия, и мантры про финансовую стабильность — методы, которые подходят для маленькой страны, но не для такой огромной, как наша. В России есть все возможности развития с опорой на собственные силы. Нет лишь эффективного управления.
Значительная часть наших элит предположительно продолжает тешить себя иллюзиями, что нас ещё могут взять в западный мир, в «золотой миллиард». Что нужно просто «замириться», уладить вопрос с Крымом и Украиной. Однако эти надежды тщетны. Во-первых, западный мир сам утрачивает единство, и его части уже конфликтуют между собой за ресурсы. А во-вторых, и это главное, — Россию не взяли в этот клуб даже во времена Ельцина. «Плана Маршалла» для нас не существовало ни тогда, ни сейчас. Его не предвидится и в будущем. Никто не вложит ни копейки в развитие России — просто потому, что сильная Россия никому не нужна. Не стоит надеяться и на «восточный разворот» — союз с Китаем. По своей сути этот сценарий не отличается от предыдущего — попыток стать младшим партнёром Запада. Но если Россия будет экономически сильной и независимой, то партнёров для любых проектов развития мы легко найдём и на Западе, и на Востоке.
Поэтому жизненно необходима стратегия ускоренного роста и прорывного развития страны, восстановления и укрепления суверенитета России. И одновременно нужен решительный переход к кадровой политике, направленной на осуществление такой стратегии развития, стратегии Большого рывка, для чего необходима кардинальная смена кадров — смена министров экономического блока (прежде всего, министров экономики и финансов, Федеральной антимонопольной службы, главы Центробанка) на представителей идеологии экономического роста, защиты и развития отечественного производства, поддержки национального предпринимательства и бизнеса, отказа от рекомендаций МВФ, Всемирного банка, приостановления членства в ВТО с возможным дальнейшим выходом из этой организации.
На место людей, хронически не верящих в Россию и её возможности, нужно продвинуть соответствующих указанной выше экономической идеологии развития представителей как академического сообщества, так и промышленников, так и политиков. Люди эти на самом деле давно известны. То есть вопрос не в том, что их надо где-то находить. Кого-то, может быть, нужно и находить — новые кадры будут нужны на всех уровнях и этажах управления, но, по крайней мере, для формирования кадров на каком-то верхнем уровне эти люди есть и в Изборском клубе, они всем известны: это и Сергей Глазьев, и Михаил Делягин, и Александр Агеев, и многие другие наши соклубники. Есть эти люди и в среде промышленников — в числе постоянных участников Московского экономического форума и сторонников «Партии Дела», кто был причастен к её созданию, к формированию её программы: Константин Бабкин, Владимир Баглаев, Сергей Серебряков, Андрей Бережной. Это настоящие люди дела, с огромным практическим опытом управления крупными предприятиями и со стратегическим видением. Любой из перечисленных может претендовать на должность министра или руководителя федерального ведомства. И уж как минимум необходимо создание Стратегического совета экономического развития с функциями и полномочиями, которые были бы аналогичны Совету безопасности РФ, но только в социальноэкономической и финансовой сфере. И эти люди как минимум могли бы быть членами этого Совета, который бы определял как направление нашего развития, так и конкретные инструменты и рычаги экономической политики.
Резюмируя эти два пункта по кадровой политике и управленческим элитам: существует уже не просто острая, а жизненная необходимость перехода от кадровой политики, построенной на принципе личной преданности, на политику, основанную на компетентности и ответственности. В этой связи есть некий ложный тезис, что коней на переправе не меняют. Я абсолютно убеждён в обратном, дело обстоит ровно наоборот. Завтра может быть уже поздно. Неэффективных нужно вычищать просто немедленно, а не бесконечно перемещать с места на место, оставляя их в системе управления. Некоторые просто вопиющие примеры: бывший министр экономики Орешкин, который открыто саботировал поручения президента, который со всех трибун говорил, что российской экономике вредно развиваться со скоростью более трёх процентов, в то время как президент поставил стратегическую цель развиваться со скоростью не ниже среднемировых темпов роста, а на самом деле — превышающей среднемировую, потому что в противном случае доля российской экономики продолжает сокращаться и становится несопоставимой с требованиями обеспечения суверенитета и геополитической субъектости. Налицо профнепригодность и даже саботаж федерального министра. И что же мы наблюдаем? Что этот человек, которого сняли с поста министра, возглавил практически экономическое управление в президентской администрации и является советником. Это просто какое-то шизофреническое явление.
Не стану называть имён, но аналогичную вопиющую картину мы наблюдаем и среди некоторых губернаторов, которых субъекты Федерации, как горячую картошку, подталкивают друг другу. Выкинули такого человека из одного региона, а он приземлился в другом месте. Сколько ещё нужно «проб и ошибок», чтобы доказать, что этот человек просто не приспособлен к управленческим функциям. Может быть, они хорошие, верные люди, я не знаю. Но таких людей нельзя держать во власти — они её дискредитируют и ведут к деградации управления. И эту порочную практику, повторюсь, нужно заканчивать незамедлительно.
Реформа партийно-политической системы
У многих россиян, ещё помнящих времена СССР, возникают прямые ассоциации с периодом глухого застоя. Такие ассоциации возникают не на пустом месте. Многие параллели и реминисценции напрашиваются сами собой.
В этой связи ещё один важнейший вопрос, связанный с преодолением кризиса элит и управления, — это реорганизация партийно-политической системы.
Благодаря действию административного ресурса в стране произошла монополизация законодательной системы и управленческой вертикали одной партией. То есть де-факто в России имеет место однопартийная система.
Кажущиеся удобства, которая даёт такая модель в плане контролируемости работы парламента, обеспечения «гладкой» процедуры принятия законов в условиях слабой (а точнее — декоративной) «системной оппозиции», а также в плане тактического управления и контроля региональных элит, оказываются в конечном итоге несоизмеримыми с тем накапливающимся системным ущербом для страны, который она порождает в стратегическом отношении.
Партийная монополия — это параллельная система власти (причём даже не вторая, а третья или четвёртая, если считать правительство, администрацию президента и теневые механизмы власти), отличающаяся крайней неэффективностью.
«ЕР» — это партия власти, своего рода жалкая пародия на КПСС, а в некотором смысле даже антипародия, так как это аналог КПСС, но полностью лишённый идеологии (которая придавала КПСС хотя бы видимость целостности и долгое время являлась цементирующим и дисциплинирующим фактором для своих членов).
КПСС сыграла весьма негативную роль, продемонстрировав полную свою управленческую недееспособность в критический период, во многом оказавшись причиной крушения великой державы — СССР. На позднем этапе своего существования КПСС воспринималась лишь как доступ к кормушке или как карьерный трамплин, в результате чего она играла роль того самого механизма негативного кадрового отбора, который привёл к деградации государственного управления.
«ЕР» с самого начала оказалась мёртворождённым ребёнком. Она олицетворяет — только в ещё более гипертрофированном виде — все недостатки поздней КПСС, будучи практически лишённой при этом каких-либо значимых полезных свойств.
Можно лишь с натяжкой говорить о том, что она служит целям консолидации элиты — но отнюдь не на основе служения обществу с целями развития страны, а на основе шкурных интересов для решения соответствующих своекорыстных задач.
В отсутствии единой идеологии «ЕР» — это какой-то противоестественный конгломерат во многом противоположных по смыслу идейных фрагментов. В действительности, если уж определять точнее, идеология у «Единой России» есть, но неофициальная, а де-факто замаскированная идеология удержания системы олигархической власти в стране, власти в интересах олигархов, сращенных с ними чиновников и силовиков. Партия карьеры и доступа к силовым рычагам для решения личных и клановых задач, но не для формирования политики страны и решения общенародных задач.
Во многом это следствие запущенного ещё в 2000-е годы процесса, когда ради укрепления стабильности и создания устойчивой вертикали власти реальные возможности для существования сильной оппозиции были ограничены. Но то, что может быть рационально на определённом историческом отрезке, совсем не обязательно должно стать аксиомой навечно. Этот «предохранитель», позволивший тогда добиться большей предсказуемости и контроля политического поля, постепенно переродился в причину опасной стагнации.
Причём дело даже не в том, что это сегодня ограничивает шансы каких-то конкретных политических сил на участие в политической жизни. Хуже то, что постепенно всё в политическом пространстве стало имитацией. Имитационная оппозиция для оформления вертикали власти и её «альтер эго» — имитационное псевдо-охранительское государственничество, идеологи которого на самом деле тоже ментально существуют уже в мире постмодерна и уверены, что никаких идеологий нет, а есть лишь прагматические вопросы выстраивания баланса и обслуживания финансовых интересов элитных и околовластных групп и в качестве дополнения — механизмы политтехнологий и пропаганды для обработки общественного мнения. Парламентские партии, в свою очередь, в каком-то смысле согласились на роль «фейковых» акторов за бонусы от государства. Постепенно всё неимитационное стало восприниматься в глазах государственных политадминистраторов как неконтролируемое, а потому недопустимое. Между тем конструктивной оппозицией — оппозицией, желающей не сноса системы, а её эволюционной трансформации, — могут быть только те, кто мотивирован реальными смыслами, а никак не представители искусственных политтехнологических конструктов.
Опасения, связанные с отсутствием контроля за общественной активностью и результатами реальной политической конкуренции, ведут к выхолащиванию всей сферы внутренней политики, формируя замкнутый круг. Реальная инициатива граждан и их волеизъявление вызывают недоверие системы — с нашей точки зрения это необоснованные опасения. Мнение, что население легко могут увлечь некие популисты из непарламентских партий, а хаотичный парламент превратится в место не для дискуссий, а для торга лоббистских групп, в том числе и региональных, не позволяет даже начать создавать реально действующий механизм выражения интересов граждан и обратной связи с ними через политические партии. Видя имитационность партийно-политического поля, население полностью дистанцируется от него, партии стагнируют, явка на выборы снижается — и это расценивается системой как доказательство ненужности реальной политической конкуренции, без которой вроде бы и так всё в порядке.
Уровень доверия президенту уже не компенсирует весь негатив, который ассоциируется с правящей элитой. А десакрализация власти в России, когда власть перестаёт восприниматься народом как заботящаяся о нём, — всегда опасная ситуация, способная приблизить «начало конца» системы, хотя периоды внешне благополучного застоя на фоне тлеющего массового недовольства могут длиться даже десятилетиями. Это вовсе не стабильность, это затишье перед бурей. При этом быстрее всего разочаровывается во власти именно консервативный электорат, возлагавший большие надежды на смену вектора развития после крымских событий.
Попытки выстраивания замкнутой, жёсткой модели управления внутренней политикой для противостояния внешним угрозам могли бы иметь эффект как часть некоего мобилизационного процесса, сопровождающегося в таком случае и экономической мобилизацией под руководством государства. Подобного, однако, пока не наблюдается. А на фоне экономической стагнации, в которую к тому же страну ведут предельно монетаристские экономические модели, «закручивание гаек», то есть «северокорейский» сценарий осаждённой крепости, — это тупиковый путь.
Тем не менее сегодня административная логика системы именно такова — лояльные политтехнологи не устают повторять, что, хотя у партии власти низкий рейтинг и сама политсистема оставляет желать лучшего, трогать её нельзя, иначе будет утрачена управляемость.
Маловероятными становятся даже успехи системной оппозиции. Вместо того чтобы расширять поле системной оппозиции, допустив в него новых игроков и создав условия для живой трансформации имеющихся политических сил, всех критиков власти, по сути, вытесняют в несистемное поле. Этой логикой государственную машину лишают возможности эволюционных реформ, приближая к точке, когда общество будет требовать такой радикальной отмены существующего порядка, что действительно станут возможны те самые сценарии утраты контроля над страной, которых архитекторы современного порядка так опасаются.
Мне доподлинно известно, что в высоких этажах руководства «ЕР» ещё в 2011–2012 гг. существовала идея: вместо неё (и возможно, на её кадровой, организационной и материальной базе) создать — на основе существовавших в «ЕР» политических клубов — три базовые партии, отражающие ключевые идеологии: консерватизм, либерализм, социалдемократию. На самом деле в тот момент это могло быть достаточно интересным и эффективным решением без каких-то серьёзных внутренних потрясений. Но это решение оказалось заблокированным, и больше эта дискуссия не поднималась.
Сейчас партия власти не просто неэффективна, она контрпродуктивна и вредна, она гасит народные энергии, создаёт настроение безысходности, блокирует социальные лифты и так далее. Необходимо создать систему, которая действительно отражает различные взгляды общества на своё устройство и пути развития. Создать сверху или использовать уже имеющиеся партии — это уже детали, но это просто необходимый элемент. И он необходим именно сейчас, на нашем этапе развития, как парадоксально это ни прозвучит.
Известный футуролог и прогностик Сергей Переслегин высказывал предостережение, что смена элит, к сожалению, часто сопровождается ухудшением её качества, приводя в качестве аргумента некоторые примеры. Хочу заметить, что это не всегда верно. Риск, конечно, такой есть. Но вспомним сталинскую кадровую политику. Именно в самые тяжёлые периоды нашей истории появились такие фигуры, как Косыгин, Громыко, Байбаков, видные авиаконструкторы, руководители космического и ядерного проектов и многие другие, я уж не говорю про военачальников. На самом деле это можно и это нужно сделать именно сейчас.
Воля — сверху, энергия — снизу
К вопросу о том, как должна происходить смена элит: снизу или сверху? Я выступаю за смену элит сверху. Потому что в смену элит снизу я не очень верю, и, честно говоря, это займёт совсем другое время. Снизу можно и нужно высвободить позитивные, конструктивные энергии — и это необходимо сделать в обязательном порядке. И без этого высвобождения изменения, которые произойдут сверху, даже если они будут сравнительно удачными, окажутся неустойчивыми, очень короткоживущими.
Русские и другие народы, населяющие Россию, не представляют себя вне собственного государства, это сложившаяся форма существования нации. Такая сверхроль государства ничуть не противоречит часто наблюдаемой в реальности ситуации отчуждения человека от государственной машины и её конкретных неэффективных, а порой и абсурдных проявлений. Напротив — россияне предъявляют к государству и власти сверхтребования именно потому, что власть в России в глазах народа имеет почти сакральный характер, и эти требования выходят далеко за рамки технического обеспечения работы тех или иных институтов — административной, судебной системы и пр. От власти и государства ждут большого проекта, стратегического видения, обеспечения социальной справедливости и развития. Снижение доверия к государству, вызванное дискредитирующими действиями представителей власти, в России, как правило, является куда более опасным для стабильности и устойчивости страны, чем внешние угрозы или экономические трудности.
