Страна не может долго жить без образа будущего, разделяемого основными социальными группами. Отсутствие такого образа открывает путь радикалам.
Заслуживает внимания активность ультраконсервативного Изборского клуба. Манифест клуба, опубликованный в январе 2013 года, объявлял о неизбежности в среднесрочной перспективе третьей мировой войны, которую глобальная финансовая олигархия развяжет против всех развивающихся стран, но в первую очередь против России. Отсюда логически вытекала необходимость форсированного развития военно-промышленного комплекса, позиционирование государственного сектора как ядра экономики, потребность в очищении национальной элиты. При этом в качестве главных героев российской истории эксперты Изборского клуба называли Петра I и Сталина, а сталинскую индустриализацию рассматривали как модель для «мобилизационного проекта» в наши дни.
Острая реакция российской элиты на события на Украине в конце 2013 — начале 2014 года стала логическим продолжением «консервативного разворота» — с «поиском врага» для мобилизации поддержки режима в условиях явного замедления экономического роста в 2013 году (при еще высоких ценах на нефть). Но важно сознавать, что в основе «разворота» лежали не только интересы определенных групп в российской элите. Массовая поддержка присоединения Крыма показала, что «консервативный поворот» согласуется с настроениями широких социальных групп, для которых издержки глобализации оказывались выше ее позитивных последствий. Россия была здесь не одинока: в дальнейшем схожие тренды проявились в самых разных странах — от Турции и Венгрии до Великобритании и США.
Однако в России «консервативный разворот», пожалуй, имел наиболее серьезные последствия. Практические действия по присоединению Крыма оказали радикальное влияние на отношения России с Европой и США. До того российские лидеры могли маневрировать, ослабляя или усиливая антизападную риторику. События в Крыму и в особенности начало военного конфликта на Украине сделали такую тактику невозможной. Конфликт на Донбассе стал точкой невозврата. И дело не только в международных санкциях Запада и ответных контрсанкциях России. Уже очевидно, что в том или ином виде санкции сохранятся многие годы, даже при отмене формальных санкций будут действовать неформальные барьеры для доступа к капиталу и новым технологиям. Причина — в разрушении взаимного доверия и в восприятии России как потенциального военного противника.
Столкнувшись с ощутимыми негативными эффектами санкций, российские лидеры попытались через «поворот на Восток» (прежде всего на Китай) компенсировать потери на европейском направлении. Но очень скоро стало понятно, что при наличии некоторых общих геополитических интересов Китай не планирует всерьез оказывать поддержку России.
На этом фоне перспективы экономического и социального развития России в ближайшие годы придется рассматривать в контексте «опоры на собственные силы». Поэтому очень важно понять, в какой мере разные социальные группы готовы жертвовать своими интересами ради интересов страны. Исторический опыт свидетельствует, что патриотические настроения могут выступать важным фактором экономического развития, консолидирующим разные социальные силы (как это было в Южной Корее и на Тайване в 1960–1970-е годы или до недавнего времени происходило в Китае и Иране). Однако это возможно лишь в случае, если элита способна предложить обществу убедительный образ будущего, ради которого можно идти на жертвы сегодня.
Проблема России в том, что действующая элита систематически не справляется с этой задачей. Идеи либеральной демократии 1990-х годов не прошли испытания кризисом 1998 года. Либерально-технократический проект 2000-х годов смог сдержать удар глобального кризиса 2008–2009 годов, но не устоял перед политическим кризисом 2011 года. Пришедшая им на смену консервативная идеология за четыре года тотального господства в публичном пространстве не смогла породить ничего, кроме образа осажденной крепости, в которую не хочется возвращаться ни элитам, ни обществу.
Однако страна не может долгое время жить без видения будущего, разделяемого основными социальными группами. И либо действующие элиты, договорившись друг с другом, смогут предложить обществу привлекательный образ будущего, достижимый за счет самоограничения в настоящем не только для граждан, но и для элит, либо им на смену придут совсем другие люди, движимые радикальными идеями. Именно это случилось в России в 1917 году.
