Нас волнуют не свободы либеральной богемы, а клин, вбитый между старшими поколениями и поколением родившихся в Интернете. В России существует мощный соцзаказ на доступ к чистым фактам, к полноценным образованию и воспитанию.

Свобода интернета «сдулась»?

Мы решили поднять тему информационного суверенитета и диктатуры интернет-монополий, потому что в последнее время монополизация в этой области становится все более заметной даже невооруженным глазом. И если Интернет поначалу пропагандировался как пространство свободы, то сейчас неадекватность этого постулата стала уже для всех очевидной. Какая-то свобода сохраняется только для продуктов, скажем так, малотиражных, когда речь идет о каких-то блогах, маленьких СМИ, которые посещает небольшое количество людей. Когда же речь идет о больших информационных потоках, там негласное регулирование, манипуляция, даже подмена контента. Это касается как транснациональных компаний, которые занимаются интернет-вещанием, так и многих отечественных.

Иными словами, миф о свободе информации, с помощью которого взламывали в свое время Советский Союз, а потом с помощью него же проводили серию «оранжевых» революций в разных странах вплоть до «арабской весны», дезавуирован самой жизнью. Сегодня имеет место хаос борьбы всех против всех, и масштабнейшая промывка мозгов, хотя проявляется это пока еще в сравнительно мягких формах. Например, какую-то новость значимую для общества мы либо не встречаем в основных поисковиках, в основных системах, которые призваны распространять новости, либо встречаем ее в уже тенденциозно интерпретированном виде, так, как это нужно манипуляторам. Кроме того идет искажение баланса значимости того или иного события через искусственный подогрев репутации, накрутку просмотров или, напротив, «утопление» нежелательных событий, персон и тенденций, их замалчивание либо игнорирование.

Наконец, третий аспект этого же явления — замусоривание информационного потока. Внимание отвлекается и переключается всеми возможными средствами и следы реальных событий растворяются в массе либо виртуальных, либо второстепенных сведений. То есть формируется искусственная значимость — это касается как информации самой по себе (до «чистого факта» сейчас уже трудно докопаться даже профессионалам), так и ценностей, культурных артефактов и т.д. Сегодня можно достаточно легко раскрутить любую фигуру, какого-нибудь бездарного певца, довольно банального блогера или даже творца пустых экспериментов в области мемотворчества — грамотно сочетая стратегию продвижения с банальной покупкой просмотров и накруткой лайков. Иногда такая фигура может быть и не совсем бездарной, но искусственно «раздутой», с невероятно завышенным рейтингом. Для этого привлекается психически неустойчивая подростковая аудитория, так называемые «тиннибопперы», которые являются основным полем для манипуляций и для фальсификации высоких рейтингов в сети. (В российской политике эти же методы уже использованы Навальным и его продюсерами — показавшими свою способность вытаскивать на протестные акции «школоту», апеллируя не к реальным убеждениям людей, а к их инфантильному представлению о «крутости» такого времяпровождения.)

Ощущение, что нечто значимо, потому что имеет много просмотров — пусть недолговечный, но эффективный драйвер искусственной раскрутки чего-угодно. Деньги превращают незначимое в значимое, «фабрики звезд» потоковым методом производит звезды, если это, по Маяковскому, «кому-нибудь нужно», и кто-то оплачивает этот эффект превращения «плевочков» в «жемчужины». Технология работает и в обратном направлении, когда нужно кого-то вымазать черной краской — однако, негативный герой все же герой, и его рейтинг узнаваемости  и цитируемости от этого не падает, а растет. Однако диффамационные кампании могут быть направлены на то, чтобы искусственно уменьшить присутствие каких-то событий в информационном поле или, что еще опаснее, «нейтрализовать» события и факты, извращая их содержание, переключая внимание с их сути на что-то другое, внешне более яркое и шумное, а зачастую и просто фейковое.

Возникает вопрос: а какова основная тенденция, в чем главный тренд ползучего превращения иллюзорного пространства свободы в пространство беззастенчивого информационного тоталитаризма? Он направлен против государственных суверенитетов, или против индивидуумов, или против традиционных сообществ, исповедующих какие-то более-менее классические системы ценностей (с тем чтобы заменить их в новом поколении антиценностями)? Какой бы ответ мы не предпочли, налицо факт — мы в некотором смысле превращаемся в заложников крупных информационных игроков, новых диктаторов-монополистов. А наши неолибералы все еще пытаются упаковать эту реальность в словеса о какой-то информационной свободе, единственным врагом которой оказываются власти с их цензурно-запретительной политикой.

Не так давно на Московском экономическом форуме мне пришлось полемизировать с ними, в частности, с Борисом Надеждиным, держащимся на информационной поверхности благодаря тому, что его часто вытаскивают на телевидение. И после очень долгой дискуссии, когда уже все аргументы были растрачены и, в принципе, ответить ему больше было нечего, он просто выкрикнул: «Оставьте мне мою свободу! Не трогайте мою свободу!». Ответ на такие восклицания в сущности может быть только один: кому нужна твоя свобода? Шел бы ты с этой свободой на три заборных буквы!

Нас волнуют, безусловно, не свободы либеральной богемы и не право всевозможных надеждиных до конца дней своих сидеть на порносайтах — пусть их сидят! Нас волнует другое: мы теряем следующее поколение российских граждан, которые, уходя в гаджет-среду, превращаются в своего рода «киборгов», утрачивают связь с поколением родителей, классической культурой, традиционным наследием в его глубинных пластах. Это испытывают на себе сегодня все люди, у кого есть дети от 6 до 16 лет, — так называемого Digital Native, поколения выросших в Интернете. Дальше больше: сейчас на повестке дня стоят уже технологии имплантирования гаджетов внутрь человеческого организма, превращения их в часть человека, почему я и употребил здесь понятие «киборги». (Но и без вживления гаджет стал уже почти «органической» частью современного подростка.)

Вывод из сказанного выше, на мой взгляд, может быть только такой: необходимо создавать свою суверенную информационную инфраструктуру, причем она должна не заменять существующие монополии, а пока что просто войти на рынок, потеснив их и тем самым лишив монополистов их возможностей. Самое опасное — если мы допустим сговор монополистов транснациональных и российских. А такая опасность существует. Ведь Российское государство не является монолитным в плане цивилизационного самоопределения. Внутри него, в том числе и в верхних эшелонах власти, есть мощные субъекты и кланы, саботирующие восстановление информационного суверенитета. Таким образом, задача наведения порядка, демонополизация сферы информации на русском языке остается не решаемой, а ситуация в целом предстает как шизофреничная (одной рукой уничтожается и нивелируется то, что взращивается другой рукой; интересы олигархов, которым вручены проекты суверенных российских СМИ и соцсетей, кардинально не соответствуют интересам государства, общества, народа как массового пользователя).

В силу уязвимости и вторичности Российского государства, которому в 90-е годы была навязана радикально открытая модель в глобальном рынке информации (Россия как простое продолжение Европы и Запада) оно пока вынуждено идти по пути наращивания запретительных и цензурных механизмов. Однако это неэффективно. Тем более что другим концом своих запретов государство ударяет и по конечному потребителю (как в случае с блокировкой популярных трэкеров для бесплатного скачивания).

 

Превратить Соцзаказ в Госзаказ

В свое время Элвин Тоффлер предложил рассматривать стратегии разных стран в современном мире как выбор между субцивилизациями, — «цивилизацией мотыги», «цивилизацией сборки» и «цивилизацией компьютера», как он их образно назвал. Дескать, в условиях торжествующей глобализации каждая страна выбирает, где ей оказаться и в меру своих возможностей пытается попасть на более высокую позицию. Трактовка Тоффлера, понятно, была достаточно лукава, он оставлял всем нам выбор только между тремя состояниями: ты окажешься внизу, в середине или вверху. Но есть другой путь — это путь многообразия цивилизаций, относительной автаркии на уровне макрорегионов. Мы должны у себя иметь свое сельское хозяйство, свой индустриальный уклад, у нас должен быть свой постиндустриальный уклад, вот в чем разница с подходом Тоффлера, который подменяет понятия. (В англосаксонской модели международная кооперация и технологическое перекрестное опыление разных государств как-то не держатся, и они все время скатываются к доминантному глобализму. Это как в анекдоте про нас: что не собирай, получается автомат Калашникова. А у них иначе: за что не возьмутся, на выходе все равно получаются колониальные хитрости, «бусы в обмен на драгметаллы», ловля и продажа рабов, опиумные войны и тому подобное.)

Китай в информационном отношении выстроил уже свою «великую стену». Исламский мир ее строит, и ему удается некоторый баланс сохранить. Россия в этом смысле отстает. Она, безусловно, является самостоятельной цивилизацией, но она, так сказать, укушена глобалистским драконом, и его яд поразил российские элиты болезнями тяжелой ментальной зависимости.

Безусловно, у России может и должен быть свой сценарий информационной стратегии, и как минимум то, что сегодня следовало бы сделать, — причем сделать срочно, потому что, еще раз повторю, мы на глазах «теряем» следующее поколение, — это решить следующие задачи:

— Создать собственную мощную соцсеть.

— Создать собственный мощный поисковик. Если это Яндекс, он должен сильно измениться по отношению к тому, каким он является сейчас.

— Создать свой достаточно мощный видеохостинг, чтобы нивелировать монополизм You-Tube, причем понятно, что это потребует весьма развитой инфраструктуры и сложных технических решений (но в то же время не является чем-то нереальным для современной России).

— Создать свою линейку продуктов гейм-индустрии: видео-игр, игр для компьютеров и мобильных телефонов — у России есть в этом плане заметные конкурентные преимущества и творческие кадры.

— Выработать собственную стратегию в «войне мемов», которая должна приобрести последовательный и системный характер.

Однако все эти решения, в особенности последнее, связанное с «войной мемов», требуют кардинально важного условия: заказчик должен хорошо представлять себе основные посылы Русской цивилизации в информационной борьбе за будущее. Эти посылы должны быть основаны на цивилизационных ценностях и архетипах России и при этом формировать в их русле образ желательного будущего для нашей цивилизации и ее окружения, превращая традиционалистские смыслы в авангардный проект.

Даже если наше общество не вполне сознает сегодня контуры данного соцзаказа, оно интуитивно несет его в себе и безусловно поддержит, если такой соцзаказ будет четко сформулирован. Наше общество осознает, что нужно уйти от того состояния бесхребетности, в котором мы оказались и обрести своего рода Духовную Автаркию. Смысл этого соцзаказа заключается в нескольких, казалось бы, элементарных вещах:

— во-первых, удовлетворении потребности иметь доступ к реальным фактам;

— во-вторых, прекращении заигрывания с иллюзорной свободой и плюралистическими концепциями в области образования и обеспечить благоприятный контекст для получения молодым поколением образования по образцам, не уступающим советским;

— в-третьих, включить режим не просто патриотического воспитания (понимаемого как обеспечение лояльности государственной власти), но воспитания как восстановления в новых поколениях их нравственной и эстетической связности с предками и с традициями; это означает смену вектора, по которому катится сегодня так называемое Digital Native на фактически противоположный: разворот от космополитического и потребительского «пункта назначения» к цивилизационному и национальному «образу будущего» как наступательной стратегии общего дела для граждан страны.

Все это является сегодня глубинным соцзаказом общества, и этот соцзаказ должен превратиться в госзаказ. В данном случае, на новом историческом витке, мы становимся не противниками, а главными глашатаями информационной свободы — только свободы не лукавой и замешанной на двойных стандартах, а свободы реальной. Для нас это означает вытеснение монополиста, который подменяет нам окно в мир окном в иллюзию: развлечением – отвлечением – завлечением в красивую пустоту. Далее это означает устранение «просветителя», который сеет тьму, отторжение «учителя», который развращает, и выдавливание с рынка продюсера, который подсовывает ложные и деградационные авторитеты.

Что такое лукавая свобода? Это свобода, образ которой создает сильный манипулятор, имеющий в руках монопольные (либо эксклюзивные технологически, что одно и то же) рычаги воздействия на аудиторию. Кроме монополии на технологии, он подобно карточному шулеру или наперсточнику еще и обладает мастерством социального психолога, находя к каждому индивидуальный подход. Сбор информации о конечных пользователях и создание специальных «профилей» для воздействия на них  в рекламных целях, в том числе исследование взаимодействующих групп людей как «ценозов», то есть сообществ биологических организмов — стали новейшим оргоружием западных аналитиков, в том числе и во время предвыборной борьбы Трампа и Клинтон[1].

Собственно, технологии «2.0» были созданы, конечно же, не для ускорения и улучшения коммуникаций (это побочный эффект, используемый в данном случае как приманка), а для контроля и манипуляции. Долгое время люди не знали, что Google — это практически государственная компания, что за ней стоят военные и разведывательные структуры США. Долгое время оставалось непонятным, что существует внутренняя связь между крупнейшими компаниями: Google, Facebook, Twitter, — которая вышла на поверхность только в ходе обслуживания ими интересов транснациональных заказчиков «Арабской весны». И до сих пор миллионы людей продолжают верить в розовые сказки про «случайных миллиардеров», а сведения о подоплеке глобального управления интернетом и об изначальной связи со спецслужбами и зависимости от инвесторов таких героев интернет-индустрии как Брин, Дорси, Цукерберг, об «узловой фигуре» отрасли Эрике Шмидте — остаются достоянием аналитиков[2].

И когда тот же Павел Дуров противопоставляет себя, допустим, Ватсаппу или Фейсбуку, называя свой проект независимым от каких-либо официальных структур, он, конечно, тоже лукавит. До скандала в России «Телеграм» в Иране и Китае вел себя примерно так же, как ведут себя транснациональные сетевые гиганты в странах третьего мира. Если в Иране по «Телеграм» распространялась политическая сатира, естественно, иранцы с этим не могли смириться. Это примерно то же самое, как если бы «Charlie Hebdo» выпускался бы не во Франции, не в Евросоюзе, а прямо в самой исламской республике. Конечно, нормальные люди такого терпеть не будут ради какой-то мифической свободы информации, которой в действительности нет.

Что же касается «Телеграм» в России, при всех плюсах этого мессенджера как хорошо защищенного — к коллизии привело вовсе не тупое упорство российских спецслужб, но оффшорная психология самого Дурова и К°, которая не позволяла ему дать прямые ответы на поставленные вопросы. И ускользание от российской власти в данном случае связано именно с мутной схемой собственности, когда непонятно, где хранятся ключи, где финансы, где субъекты управления и контроля, где бенефициары и т.д. Для меня не стало бы сюрпризом, если бы выяснилось, что «Телеграм» прекрасно перлюстрируется спецслужбами других государств. И есть большая вероятность, что факты такого «двойного гражданства» рано или поздно всплывут, и станет ясно, что ключи от «Телеграм» отказался выдавать вовсе не Дуров, а одна из конкурирующих с ФСБ и нашей разведкой иностранных спецслужб.

О войне мемов

На первый взгляд, мемы стары как мир, и Ричард Докинз, вводя этот термин, ничего нового не открыл. В классической парадигме модерна мы называли этот феномен «крылатыми словами и выражениями». В сущности и в своей природе мемы мало чем отличаются от крылатых фраз старой доброй книжной культуры. Если не считать того, что сейчас средний художественный и смысловой уровень «крылатой фразы» сдвинулся резко вниз, хотя и в былые времена было явление анекдотичных мемов, мемов-ляпов. (В этом смысле мемы могут размножаться по воле или помимо воли своего носителя. К примеру, плодовитым мемотворцем был В.С. Черномырдин, хотя большинство мемов он производил, сам того не желая.) Главная разница в другом — только в конце XX века этот материал был пущен в массированную проработку в военных целях. Ранее пропаганда и война идей строилась на неких штампах и однозначных речевых стереотипах. Теперь за дело взялись инженеры ментальности, не просто транслирующие смыслы, а «продающие» их по законам продвинутого маркетинга и брэндинга.

Если для классической культуры «крылатые выражения» и афоризмы были духовным пространством всеобщего достояния, то у Докинза они (под видом мемов) превратились в элементы ожесточенной духовной брани. Сделано это «открытие» было в 1983 году, ровно тогда, когда Запад начал разворачивать массированную информационную войну нового поколения против «империи зла» (кстати, это один из первых политических мемов, если учитывать, что понятия «мем» до того просто не было). Что же сделал Докинз? Он применил к области информации и культуры старинную англосаксонскую традицию выдвигать в центр любого дискурса тезис о «выживании сильнейшего», «борьбе за существование», конкуренции на свободном рынке, «естественном отборе», «законе джунглей — каждый сам за себя» и т.д. и т.п. Мемы у него борются за место под солнцем, конкурируя друг с другом за человеческое внимание — и все мемы оказываются не сокровищницей мысли (как у нормальных людей), а ментальными вирусами, «поражающими» сознание, «заразой», которая цепляется к сознанию и покоряет его. Не человек использует лучшие мемы, но мемы, плавая в пространстве ноосферы, «охотятся» за умами и душами бестолковых людишек. Мемы Докинза чем-то напоминают «эгрегоры» как формы энерго-информационного управления человеческими массами в оккультно-магической практике современных квазирелигиозных движений, таких как Концепция общественной безопасности (КОБ) или секта Д. Верещагина, что выдает в данных «российских продуктах» западное, меметическое влияние.

Облагораживая свой подход к культуре, Докинз делает вид, что предлагает человеку стратегию бунта: «Мы построены как машины для генов и взращены как машины для мемов, но мы в силах обратиться против наших создателей. Мы — единственные существа на земле, способные восстать против тирании эгоистичных репликаторов» — этими словами он заканчивает ту главу в книге «Эгоистичный ген», в которой собственно и предожил понятие «мем».

Докинз был всего лишь верным последователем и не слишком оригинальным воспроизводителем пафоса Гоббса, Адама Смита, Мальтуса, Спенсера и Дарвина, заложивших на будущее достаточную основу для ожесточенных меметических манипуляций и войн. В 90-е годы российские неолибералы включились в эту борьбу на стороне противника, навязывая нам ту же максиму, согласно которой мир разделился на «виннеров» и «лузеров», не понимая, что народ не воспринимает ее и никогда не признает внутреннего превосходства «виннеров» над собой. Учитывая «атеизм» Докинза, можно отметить, что идея мемов могла родиться в картине мира, где нет Бога, но при этом, в лучших традициях постгуманизма, просматривается активное присутствие сил дьявольских. (Уравнивая мемы религий с мемами рекламы и политической борьбы, ставя их на одну доску, Докинз конструирует модель мира «духовной борьбы всех против всех», то есть модель ада без перспективы рая.) На месте Бога в этом мироощущении, не только атеистическом, но и мироощущении различных контркультур «Нью Эйджа» и неоспиритуализма, встает Эволюция. Задача творческого человека — помогать Эволюции, а для этого он должен ощутить себя «Святым Вирусом» (выражение одного из первых мемных инженеров Джодди Рэдзика).

Как отмечает российский аналитик Георгий Почепцов, «обращение к мемам было вызвано поиском инструментария для ведения идеологической войны не в теоретическом плане, а непосредственно в массовом сознании.  (…) Будущее лежит в привязке этой тематики к нейропсихологии; например, уже известно, что сакральные вещи и простые активируются в разных частях головного мозга, и теперь понятно, почему сакральное не меняется на материальное».

К мемам нужно относиться серьезнее, чем это предлагают нам сейчас специалисты по рекламе. В последнее десятилетие многие стали утверждать, что исследования в области «меметики» не оправдали возложенных на них завышенных ожиданий, и что мем в сущности остается всего лишь метафорой, а не ядром настоящей научной теории информации. Тем не менее, разработчики военных технологий воздействия на сознание на Западе не оставляют тему мемов. Более того, показное ослабление внимания теоретиков к мемам в области идеологии и смыслов нужно рассматривать как хитрый манипуляционный ход «для отвода глаз». В действительности, именно в этой сфере вероятный противник и планирует нанесение главных ударов. Фактически это уже проявилось в ходе болотных протестов в 2011-2012 году и Евромайдана в 2013 году. То, что России удалось выработать свою контрстратегию в войне мемов на тот момент — не должно нас успокаивать. Ведь Запад шел и идет в этой области на несколько шагов впереди.

С другой стороны, Россия и русский интеллектуальный класс (не путать с «креативным классом» политической пятой колонны) находятся в плане культуры в достаточно благоприятных стартовых условиях. Мы еще не успели с головой погрузиться в постмодерное понимание информации как плоскостной реальности и тотального релятивизма. Мы все еще остаемся наследниками великой традиции Классической Литературы а также приемов Классической Пропаганды Модерна. И в этом не наша слабость, а наша сила. Потому что в войне мемов, если она идет всерьез и объявлена с обеих сторон, а не является игрой в одни ворота при слепо-наивном объекте манипуляции на другой стороне — мемы обретают могущество сакрального звучания. Достигается это в том случае, если они сопряжены с мощными символическими пластами культуры и встроены в более глубокие ментальные структуры.

Иными словами, западная по происхождению меметика хороша и эффективна, если ее используют против «лопушков», «лохов», используя криминальную терминологию. Она может стать оружием победы только в случае радикальной асимметрии сил противников, то есть по принципу «застали врасплох». Но при осознанном и последовательном отпоре западная меметика явно проигрывает русской. Эта ситуация гениально описана в одном из отечественных мемов рубежа столетий «У кого правда — тот и сильней» (из фильма «Брат-2»). И хотя этот мем пытались присвоить наши «креаклы» (в лице партии «Правое дело» Прохорова в 2011 г.), это никого не убедило и не дезориентировало. Потому что с глубинными пластами русской культуры нашим противникам работать и сложно, и опасно. Дело это неблагодарное. И несформулированная отповедь в ответ Прохорову и «Правому делу» со стороны русского народа могла бы звучать так: «Дураков нет! Для тебя и сила мира, и правда — в деньгах. Твоя правда — это не наша правда».

Наша проблема заключается не в недостатке творческого подхода к слову и образу, а в недостатке технических средств и возможностей. Как только русская цивилизация обретет минимальное техническое оснащение, она полноценно вернет в пространство меметики сакральные смыслы и тем самым уничтожит плоскостную модель меметической борьбы, энергоинформационной манипуляции толпами — обозначив «верх» и «низ», «высшее» и «низшее», «правое» и «левое», «правду» и «кривду».

Меметика была задумана как достаточно наглая манифестация нового качества управления «тупыми массами». И поэтому в меметической войне нового поколения русским нужно разработать собственные правила игры и включить в эту борьбу более эффективные инструменты — полновесные символы, связанные с опытом запечатления иерофании и традицией иконы.

Пафосу мемов как агентов борьбы всех против всех мы можем противопоставить русский пафос символов, сакральных по своему происхождению, но не религиозно-конфессиональных по форме. Это не борьба людей  и не борьба идей, а Борьба за Человека, Борьба за Идею. Такие символы будут привлекать к себе представителей разных цивилизаций за счет отстаивания человеческого достоинства и ниспровержения претензий глобальной элиты. В русских символах человек должен предстать как носитель потенциальной бесконечности, субъектом роста к своему-высшему, а не как элемент пассивного стада, обезьянничающего в угоду господам-колонизаторам, «святым вирусам», служащим их социал-дарвинистской и мальтузианской Эволюции.

[1] Подробно об этих технологиях см.: Ларина Е. НАДЖ: От информационных войн к поведенческим… // Изборский клуб 2018 № 3.

[2] См. об этом: доклад Изборского клуба «Анонимная война» (журнал «Изборский клуб» 2013 № 6), а также доклад И. Ашманова в журнале «Изборский клуб» 2018 № 4 (в особенности параграф про «Горный Форум» в США).