Схожесть воззрений и действий современных либералов и фашистов 30-40-х годов ХХ века на протяжении продолжающихся 30 лет национального предательства шокировала многих. Лютая ненависть к русским (многократно, открыто и абсолютно безнаказанно высказываемая «рукопожатными общечеловеками с хорошими лицами» в российских же медиа), непримиримая враждебность к российской государственности как таковой, социально-экономические практики, порой напоминающие, а порой и перехлестывающие гитлеровский план «Ост» в отношении славян и прочих «недочеловеков» стали очевидны задолго до почти тотальной поддержки самыми рафинированными российскими либералами самых пещерных бандеровцев.
Для людей, навсегда застрявших во временах Вольтера (или для жертв ЕГЭ, черпающих знания о мире из Википедии и рассказах либеральных журналисток, действительно полагающих население России равным 8 млн.чел.), этот парадокс оказывается неразрешимым.
В самом деле: как могли Гайдар и Чубайс, выходцы из хороших интеллигентских семей, слушавшие Окуджаву, осуществить «преобразования», демографические последствия которых оказались в лучшем случае сопоставимы с последствиями гитлеровского нашествия?
Как мог сын советского офицера Кудрин триллионами направлять деньги российского государства на развитие его стратегических конкурентов – в то время, когда в России с почти официальным диагнозом «нехватка бюджетных средств» массово умирали (и умирают) дети?
Как мог выпускник юрфака питерского университета Медведев, наряду со многими благоглупостями «отливший в граните» бесспорное «свобода лучше, чем несвобода», додуматься до людоедского повышения пенсионного возраста, обессмыслившего и пенсионные взносы, и саму пенсию?
Для ответа на эти вопросы достаточно осознать, что со времен Вольтера с его апологией свободы личности либерализм прошёл долгий путь, — и уже со времен Керенского (не говоря о Березовском и Вашингтонском консенсусе) исходил не из прав и ответственности индивида, а из категорической обязанности государства служить не своему народу, а глобальному монополистическому капиталу – преимущественно финансовым спекулянтам.
Логика перехода была безукоризненной: обычный, рядовой человек не может вынести груза личной свободы и склонен делегировать ее кому-то, а самой свободной, не обремененной ответственностью перед кем бы то ни было силой мира являются глобальные спекулянты. Поэтому, если во времена Вольтера источником свободы была отдельная развитая личность, то теперь им в силу развития технологий и усложнения мировой экономики становится та же личность, но лишь обладающая ресурсами глобальных спекулятивных монополий и правящая миром, опираясь на их мощь.
Поэтому мир должен принадлежать ей и другим свободным личностям, обслуживающим интересы свободы, то есть ее собственные интересы, а все остальные, не желающие освобождаться, то есть служить глобальным спекуляциям, и пытающиеся зарабатывать не на разрушении (которым эти спекуляции являются), а на созидании, являются отсталыми рабами, которых нельзя допускать к власти и надо эксплуатировать до полного уничтожения.
Разумеется, это упрощенная и гипотетическая логика, — но именно её обрывки мы слышим из уст расслабленных и потому всё чаще проговаривающихся либеральных «хозяев дискурса».
Гитлеровские фашисты уничтожали людей по национальному признаку, а либералы уничтожают по социальному; поэтому либерализм можно рассматривать как социальный фашизм.
Разумеется, надо учитывать различие эпох.
Фашизм – порождение индустриальной эпохи, когда крупные корпорации сращивались с государством в единые государственно-монополистические кулаки – для участия в международной конкуренции, которая тогда была прежде всего межгосударственной. Объективно обусловленное железной логикой повышения эффективности укрупнение капитала вело к массовому уничтожению мелкой буржуазии, протест которой был опасен для государства.
Фашизм был способом примирить массово разоряющихся лавочников и фермеров с их безысходной судьбой при помощи иллюзии принадлежности к избранной расе или народу и вознаграждения за счет прямого грабежа завоевываемых стран.
Либерализм решает ту же задачу сейчас – в отношении разоряющегося в результате распространения сверхэффективных информационных технологий «среднего класса» прошлой, информационной эпохи. Он убеждает превращающихся в бесправный и не имеющий будущего прекариат в их абсолютной исключительности, — но уже в силу принадлежности не к «избранной нации», а к «избранному типу сознания»: в силу наличия у них «креативности», «инновационности», «способности к изменениям» и прочим политкорректным синонимам самовлюбленности и инфантилизма.
Сегодняшняя конкуренция ведётся прежде всего между глобальным бизнесом и любыми пытающимися сохранить независимость от него народами. Поэтому либералы натравливаются глобальными спекулянтами не на «расово чуждых» славян, евреев и цыган, а на тех, кто пытается сопротивляться, но при этом является наиболее слабым – и, соответственно, производит впечатление наиболее «лакомого куска» для захвата и разграбления с быстрым превращением в аналог Украины или Гаити. Со времен горбачевской катастройки это Россия и русские, что и обуславливает животную русофобию большинства современных либералов.
С социально-политической точки зрения фашизма и либерализм решают, таким образом, одну и ту же задачу (просто в разные эпохи и в разных условиях): обеспечения лояльности разоряемой капиталом части общества этому капиталу и превращения ее в ударную силу этого капитала.
Схожесть функций рождает и схожесть образа действий – и последствий для их жертв, среди которых опять оказывается Россия.
Пока мы не осознаем коренной трансформации либерализма, произошедшей вот уже более столетия назад, и не позволим себе увидеть его абсолютной, лютой, непримиримой – и при этом объективно обусловленной всей его современной исторической функцией – враждебности к русской цивилизации и русской культуре, мы будем оставаться беспомощными и безгласными заложниками все новых вивисекторов в либеральных правительствах и в Банке России.
Более того: до тех пор мы не сможем перейти к развитию, — ибо по инерции будет обращаться за советами и руководством к тем самым либералам, которые не приемлют идею никакого развития России – просто потому, что владеющий или глобальный спекулятивный бизнес может заработать на разграблении нашей страны значительно больше, чем на ее созидании.
Время либералов в мировой истории заканчивается: как и всякий паразит, финансовые спекулянты истощают организм, на котором паразитируют, слабеют вместе с ним и становятся жертвой его здоровых сил, в роли которых выступают самые разнообразные патриоты, прорывающиеся к власти или пока просто крепнущие в самых неожиданных местах.
Российские либералы пытаются остановить время, организовав новый виток людоедских либеральных реформ и, обескровив Россию и столкнув ее в новую Смуту, лишить ее способности к саморазвитию. Если им это удастся, мы станем выпавшим из истории кровоточащим пустырем, полностью контролируемым глобальными спекулянтами, вроде Ливии или Ирака.
Как показывает успех провокаций вроде не имеющего никакого реального обоснования и оправдания повышения пенсионного возраста и иных либеральных реформ уже нового правительства Медведева, да и сама незыблемость и даже укрепление позиций либералов во власти (чего стоит строительство Ельцин-центра уже и в Москве!), такое развитие событий более чем вероятно.
