Министр иностранных дел Германии Хайко Маас заявил, что Китаю необходимо занять место за столом переговоров по контролю над вооружениями. По мнению Мааса, США и Россия «больше не хотят в одностороннем порядке связывать себе руки» условиями Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), поскольку «Китай свободен в своих действиях, а другие страны тоже вооружаются».
«Если Пекин до сих пор отказывается от контроля, это не должно быть концом дискуссии. Китаю следует занять место за столом переговоров. Мы должны оказать давление», — сказал министр. Чуть ранее МИД Китая призвал восстановить действие ДРСМД.
Столь необычный разворот дискуссии по ДРСМД, безусловно, поражает сознание, которое у большинства людей консервативно и отторгает всякие радикальные перемены. В России вообще крайне болезненно реагируют на стремительные изменения картины мирового устройства, начавшиеся с приходом Трампа. И напрасно.
«В России воспринимают в качестве реальной угрозы не военный потенциал Китая, а претензии Соединённых Штатов и НАТО на глобальное доминирование», — сообщают СМИ. Это правильно и само по себе отражает революционное переосмысление отношений с Западом. От подобострастного заглядывания в рот западным «партнёрам» и создания внутрироссийского мифа о «благом Западе» мы перешли к констатации, что Запад — неснимаемый геополитический оппонент и опасный враг. Это надо зафиксировать и стоять на этой позиции неизменно.
Но и с врагом надо вести диалог — именно поэтому, признавая Запад врагом, а не другом, мы сквозь зубы называем его партнёром. По переговорам в первую очередь, ведь когда переговоры с Западом заканчиваются, начинается война с Западом, а русские, как известно, войны не хотят. Хотя воевать, что также известно, умеют. Отсюда следующий вывод: Запад, да, — враг и «партнёр» одновременно, но сейчас Запад не столь однороден и даже не так стратегически един, как прежде.
Именно потому, что все 1990-е мы считали Запад другом, он наступал, продвигал НАТО на восток, обкладывал Россию военными базами и был един в этих своих устремлениях. Мы же всё безропотно сдавали, уходя, сворачиваясь, убираясь вон и не возмущаясь, — как же, ведь друзья. Но потом, заподозрив неладное, мы перестали отступать (Мюнхенская речь, Южная Осетия, Абхазия). А затем — Крым, Сирия, перевооружение армии.
И вот тут Запад раскололся, разошёлся в оценках и подходах. Вскрылись внутренние противоречия. В итоге президентом США стал Дональд Трамп, который открыто заявил, что он антиглобалист и патриот США, что Америка для него дороже, чем глобалистские авантюры по всему миру за американский счёт.
Всё это — на фоне евроскептицизма и восстания народов Европы против либерально-глобалистского гнёта, что зафиксировало необратимость окончания однополярного момента и становления многополярной альтернативы.
Без фиксации этих кардинальных трансформаций сложно оценивать происходящие изменения и уж тем более осуществлять стратегическое планирование. И вся нынешняя тяжба по ДРСМД так должна быть оценена в рамках новых условий. Инерционность наших подходов — в том, что мы привыкли к вероломству единого Запада. Да, Запад недоговороспособен и невменяем, да, не соблюдает ничего, плюёт на международное право и понимает только силу — на всё это мы насмотрелись за последнюю четверть века сполна. Но теперь есть одна небольшая поправка: это западные глобалисты, либералы и сторонники однополярного мира невменяемы, вероломны и недоговороспособны.
Мы всё ещё исходим из того, что в этих условиях вероломства и беззакония Запада пусть работает хоть что-то: пусть хоть как-то, худо-бедно действует остаточное «международное право», на которое все давно уже наплевали в условиях, когда есть сила. Пусть хоть какой-никакой, но площадкой для диалога остаётся ООН, давно превратившаяся в американскую канцелярию. Пусть хоть как-то кого-то сдерживают договоры, унаследованные ещё из советской эпохи, которым больше никто не следует.
Трамп и Путин вышли из договора времён Рейгана и Горбачёва, фиксировавшего реальность двуполярного мира. Тогда Европа рассматривалась как продолжение Америки, а НАТО представляло собой квинтэссенцию американского военного присутствия. В этих условиях двуполярного мира центрами принятия решений были Москва и Вашингтон, а мир делился на два лагеря с небольшой прослойкой Движения неприсоединения между ними. Потом был только Вашингтон. Был «однополярный момент» казавшейся неизбежной глобализации, как определил его Карл Краутхаммер. Но сейчас всё поменялось.
Вашингтон — это теперь два непримиримых политических лагеря, ведущих между собой жесточайшую борьбу. Америка — это теперь ярко выраженная центральная часть консервативных сторонников Трампа и береговая зона глобализированных либеральных масс так называемых демократов. Европа — это глобалистская верхушка рокфеллеров-ротшильдов в лице Макрона и бунтующая альтернатива для Европы восставших народов. Евразийский хартленд, столетиями олицетворяемый Россией, а потом СССР, в нынешнем мире принял дистрибутивные формы. Теперь хартленд есть везде, где есть контуры цивилизации — исламской, европейской, американской, азиатско-тихоокеанской. Так же, как везде есть присутствие глобалистов, сторонников «морской цивилизации».
Многополярная модель мира — это дистрибутивный геополитический подход. Противостояние суши и моря приняло распределённый характер. Евразийцы и глобалисты — это два лагеря, которые больше не консолидированы на Востоке и Западе, но распределены, что очень точно заметил основатель российской геополитической школы Александр Дугин. А значит, в условиях этого многополярного мира, разворачивающихся на наших глазах, все рудименты мира двуполярного, а тем более однополярного больше недостоверны и хвататься за них не имеет смысла.
Трамп грубо, крупными мазками, чуть неуклюже и временами чудаковато набрасывает контуры будущего мира, где не одна, а несколько цивилизаций будут на основе консенсуса определять судьбу человечества.
Он с трудом подбирает слова, он косноязычен и смешон, но он вершит историю. Выходит из того, что давно не работает, разрушает ту модель, созданную ненавистными им глобалистами, которая нелегитимна с точки зрения человечества.
Москва и Вашингтон заключили, а затем приостановили действие ДРСМД. «А Китай?» — спрашивает немецкий министр иностранных дел. «Что Китай?» — недоумённо оборачиваются на него закостенелые в старых, неработающих схемах коллеги. «Китай будет договариваться?» — уточняет немецкий министр свой вопрос. Ведь мир давно не двуполярный.
В этом замечании немецкого министра — констатация несостоятельности однополярной модели. В нём же — утверждение дистрибутивной геополитики и признание наличия нескольких (а не одного и не двух) цивилизационных полюсов, которые должны теперь каждый между собой заключать все основные договоры. Россия с Америкой. Россия с Европой. Россия с Китаем. Китай с Европой. Китай с Америкой. А все вместе, на новой площадке и в новых условиях, на основе консенсуса определять судьбу человечества. В рамках новой, многополярной модели.
Не только Китаю, но и Индии, представителям исламской арабской цивилизации, Северной и Центральной Африки, Ибероамерики и, что важно отдельно подчеркнуть, самостоятельной, не американской, а европейской Европы необходимо занять места за столом переговоров по контролю над вооружениями. Как и за многими другими столами по всем остальным вопросам. Без глобалистов. Только так можно продвинуться к действительно справедливому, безопасному, многополярному миру. А не пытаться реанимировать то, что давно не работает.
