И. Савельев:
— Добрый вечер, дорогие друзья! Теперь мы в восемь вечера по понедельникам встречаемся. Так же хочу вам объявить, что в преддверии нового года мы начинаем еще очередную волну продажи книги Михаила Юрьева «Третья империя»… Мы начинаем. В студии Михаил Леонтьев, Дмитрий Леонтьев и я, Илья Савельев. Ну что, к нашим делам, к внутрироссийским?
М. Леонтьев:
— Ну да. Есть вещи, которые касаются не всех – я говорю о домашнем насилии… и о границах необходимой обороны…
И. Савельев:
— Опять затронули этот законопроект, предлагают его доработать…
М. Леонтьев:
— Я сразу хочу сказать, что мы не будем, наверное, обсуждать юридические тонкости. Тем более, что я не настолько хорошо владею этими проектами. А потом, этот проект будет еще, очевидно, слушаться, правиться и т.д. Вопрос в той философии, которая в этом заложена. Зачем было декриминализовано домашнее насилие? Эта философия понятна и мне она, например, очень близка. Семья – это есть какое-то интимное пространство и, когда туда по пустякам лезут все время, то оно разрушается. И это реакция на ювенальную юстицию, на все эти вмешательства, то есть, на полное разрушение традиционной семьи и ее какой-то важности и замкнутости… это такая консервативная, в общем, позиция.
Д. Леонтьев:
— Ну, когда государство стало твоей семьей и будет…
М. Леонтьев:
— Не государство даже, а общество. Гражданское, причем. Либеральное гражданское общество, которое заставит тебя менять пол ребенка (три раза) без его согласия и ведома, и так далее…. Я преувеличиваю, конечно… Вот что нам важнее? Вмешиваться в скандалы в семье, которые возникают по разным поводам и иногда переходят какие-то границы или… Понятно, нельзя декриминализовать вещи, которые влекут за собой тяжкие последствия. Понятно, что декриминализация домашнего насилия это не значит, что ты дома можешь насиловать. Это не значит, что ты можешь совершать уголовные преступления, подпадающие под другие статьи. Речь идет о так называемых побоях. Кто-то кого-то стукнул. Потому что побои побоям тоже рознь… Например, человек системно кого-то избивает. А другое дело, когда кто-то толкнул, схватил жестко за руку, оставив синяк. Что вызывает огромную возможность для различных спекуляций на этом. Я еще раз говорю – это консервативная философия, направленная на охрану семьи и традиционных ценностей. С другой стороны, есть статистика и есть действительно систематические избиения и вот здесь статистика, которую пресса приводит сейчас, что у женщин 76%…
Д. Леонтьев:
— …79% россиянок осуждены за убийство, защищаясь от бытового насилия.
М. Леонтьев:
— Да, это было бытовое насилие. У мужчин там очень маленький процент, конечно.
Д. Леонтьев:
— То есть, когда пойти к силовым органам нельзя…
М. Леонтьев:
— То есть, мужик еще пока физически сильнее женщины. Это в какой-то степени радует. Эта статистика точно об этом свидетельствует…
И. Савельев:
— Но силу свою он контролировать не может…
— Значит, я к чему? Проблема есть. Здесь, если удастся наконец в результате вот этих двух итераций достичь какого-то оптимума… понятно, еще раз говорю, есть преступления, которые описаны другими статьями Уголовного кодекса и они выходят за рамки совершенно… речь идет именно о тех вещах, которые связаны с побоями… То есть, очевидно, есть необходимость установить какую-то границу, за рамками которой эта декриминализация должна заканчиваться, потому что иначе она с неизбежностью переходит в статистику уже небытовых преступлений.
Д. Леонтьев:
— Ну, конечно. Если ты не даешь женщине никакой другой возможности решить проблему, она решает ее сама. Или не решает.
М. Леонтьев:
— Да, есть еще один момент, связанный с этим. Меня немножечко смущает, что инициатором здесь выступает Владимир Вольфович Жириновский.
Д. Леонтьев:
— Удивительно!
М. Леонтьев:
— Ничего удивительного в этом нет. Он очень хорошо чует общественную конъюнктуру, с одной стороны, а также веяния какие-то. С другой стороны, его функция – разумные вещи довести до абсурда, при которых применение теряет смысл. Об этом очень много говорили. Причем, как поговорим, так и затихает… Хотя, наверное, по сравнению с какими-то ранними временами все-таки в правоприменении границы необходимой обороны у нас немножко расширились, но очень хотелось, чтобы это было как-то формализовано достаточно четко, да. И если опять же исходить из логики консервативных ценностей, надо очень сильно расширить границы необходимой обороны в случае незаконного вторжения в жилище…
Д. Леонтьев:
— Подожди. А здесь-то ситуация? Ты предлагаешь женщинам купить пистолет и отстреливаться?
М. Леонтьев:
— А в этом смысле есть яркий пример нашего друга большого российского народа президента Филиппин Родриго Дутерте. Я напомню, это человек, который реализует борьбу с наркомафией путем почти свободного отстрела всех участников процесса.
Д. Леонтьев:
— Он рассказывал, как эффективно можно выбрасывать наркодилеров из вертолета и насколько это работает…
М. Леонтьев:
— Да, да. Это смущает правозащитников западных очень. Последняя известная нам его инициатива – это если у вас чиновник попросил взятку, вы можете его ударить. А если при вас огнестрельное оружие, вы можете в него выстрелить. Но желательно по ногам. Потому что тогда мы сможем вас отмазать. А если вы его пристрелите, во-первых, вам трудно будет доказать что-то и отмазаться…
Д. Леонтьев:
— То есть, у тебя совершенно либертарианский подход. Каждому по оружию – и решайте проблемы сами… Нет, давай в реалистичной ситуации.
М. Леонтьев:
— В реалистичной ситуации мне всегда казалось, что есть вещи, которые чрезвычайным образом в среднесрочном плане – даже в краткосрочном, с исторической точки зрения, — дисциплинируют и меняют качество общества. Я, например, с определенного времени стал сторонником ну не свободного совсем, но достаточно серьезного доступа (за пределами каких-то там медицинских вещей, юридически-правовых, связанных с биографией и т.д.) – права на ношение короткоствольного огнестрельного оружия. По одной причине. Вот Америка в этом смысле страна с очень серьезным чувством такого гражданского достоинства у людей, да. Потому что это вооруженный народ. И когда ты знаешь за человеком, что у него есть ствол с большой вероятностью, и он имеет право его иметь, то ты вежливее в общественном транспорте себя ведешь, например. Не говоря уже о вещах более серьезных… Да, это чревато некоторыми издержками. Но – притрется. То есть, постреляют – и успокоятся. А когда говорят, что у нас народ не привык, — привыкнет… Это очень мне напоминает запрет продажи алкоголя в аэропортах. Это, в первую очередь, унизительно для общества. Может быть, кто-то кому-то бутылкой не расквасит лицо в самолете, но это очень унизительно для общества, потому что общество считает, что по сравнению с другими народами наши люди не способны обеспечить какой-то порядок, будучи допущены к алкоголю.
Д. Леонтьев:
— Да, вот о чем мы говорим? О том, что есть определенная внутренняя ответственность… Меня смущает чуть-чуть, что мы эти две темы в одну как бы объединили… Вот даже в Америке сложно себе представить, когда женщина берет оружие против мужа…
М. Леонтьев:
— А это нарушение традиционных ценностей. Женщина, которая стреляет в мужа, который поднял на нее руку – это не соответствует американским…
Д. Леонтьев:
— Да, ей доказать, что это самооборона, даже там очень сложно. А ситуация, когда это будет происходить у нас… Мне кажется, если подвести этому итог, что все-таки должен быть нормальный метод, должен быть какой-то инструмент у женщины, куда ей идти. Потому что в реальности единственный способ, если у нее нет никаких рычагов давления на неадекватное поведение, она будет стрелять в него. А что делать?
М. Леонтьев:
— Я тебе хочу сказать, что, когда я говорил о праве на ношение огнестрела, я не говорил о его применении. Это как ядерное оружие в семейной жизни, да. То есть, это сдерживатель. Предположим, ты знаешь, что у нее есть ствол, но ты не знаешь, где он лежит.
Д. Леонтьев:
— Внимание, как в 18-19 веке люди из высшего общества общались друг с другом? Они были вежливые-то почему? Потому что чуть что – дуэль. И уровень ответственности за свои слова, за свои действия – совершенно другой.
М. Леонтьев:
— А на Кавказе зарежут вместе со всей семьей…
Д. Леонтьев:
— Вот. Ты с трудом можешь себе представить, что где-нибудь в Дагестане, в Ингушетии, в Чечне ты можешь оскорбить там кого-нибудь… Это невозможно. Потому что ты понимаешь последствия. И в этом, конечно, есть определенная ценность.
И. Савельев:
— Ну да. А у нас пока у женщины способ защититься – это скалка или сковородка…
Д. Леонтьев:
— Ну, сковородка может быть еще пожестче, чем…
М. Леонтьев:
— А кто-то из наших деятелей, омбудсменов на вопрос по поводу домашнего насилия ответил, что в России мужчины чаще подвергаются домашнему насилию, чем женщины. Что, кстати, вполне возможно.
Д. Леонтьев:
— Имеется в виду эмоциональному? Психологическому? Это может быть.
М. Леонтьев:
— Ну, пьяный мужик в значительной степени беззащитен. И, когда он тихо приходит… а там со сковородкой…
И. Савельев:
— Пьяный мужчина легкая мишень вообще.
Д. Леонтьев:
— Еще более глупая и мерзкая идеология, чем жесткий феминизм, это те люди, которые выступают за права мужчин…
М. Леонтьев:
— Нет, за права мужчин выступать не надо, считается, что он мужчина и он как-нибудь сам разберется со своими правами…
И. Савельев:
— Давайте черту какую-нибудь подведем под этой темой.
Д. Леонтьев:
— Черта какая. Значит, как у нас все политизируется дико, принимаются радикальные стороны, есть вот…
М. Леонтьев:
— Всегда очень много конъюнктуры и очень мало все-таки профессиональной юридической… ну, в рамках того, что у нас происходит с законодательством, которое вообще потеряло системность, потому что на основании интернет-ролика группа товарищей немедленно инициирует законодательную инициативу, после чего эта законодательная инициатива зачем-то иногда принимается, и таким образом это вот как пиксельное сознание вместо литературы. Так и пиксельное право вместо системы законодательства, которое не является правовой системой по сути, да. Я думаю, что через какое-то время, вот как в свое время у нас писали свод законов Российской империи и сводили все это в какую-то систему, придется всю эту фигню приводить в какую-то взаимосвязанную систему сразу и всю. И потом, ведь это же такая реактивная штука. Вот опять же, как при позднем феодализме, косвенные налоги вводились в ответ на потребность. Ну, у нас сейчас Минфин уже дошел до этого – когда ему нужны какие-то якобы выпадающие доходы, он выдумывает какой-нибудь косвенный налог на что-то. Вот с чего можно собрать сумму? Начинается дикое чесание репы и, если удастся найти кого-нибудь, кто не успел отмахаться от этого, его нагружают. То есть, это не налоговая система. Это разрушение всего. Кстати, между прочим, 17 век, где это систематически использовалось, называется бунтажным временем. Все бунты 17 века связаны с введением тех или иных идиотских косвенных налогов. Налог на соль, медный бунт…
Д. Леонтьев:
— В конце концов это привело к созданию Соединенных Штатов Америки. Вот именно такие налоги.
М. Леонтьев:
— Нет, ну, там они далеко были…
Д. Леонтьев:
— Во Франции это привело к революции.
М. Леонтьев:
— Ну вот. Во Франции к этому привело в первую очередь, там действительно было банкротство… им просто перестали занимать. Вот и все. Это то, что ждет Соединенные Штаты… Ну, если они доживут до этого момента. Они могут не дожить. Как говорят врачи, онкология будет у всех, но не все до нее доживают.
И. Савельев:
— Давайте перейдем к следующей теме.
М. Леонтьев:
— Значит, я сразу перед слушателями извинюсь, потому что я эту тему уже брал и в чем-то я повторюсь, но, конечно, здесь совершенно другой формат, а тема очень хорошая. Здесь выдающийся деятель 20 века Генри Киссинджер, который, как ни странно, еще живой, и даже мыслящий, произнес в Пекине на конференции речь неординарную, где сказал, что напрасно все думают, что издержки торговой войны просто номинальные торговые потери, которые относительно небольшие. Что все это чревато последствиями хуже первой мировой войны. Я бы объяснил просто для слушателей наших, что у нас первая мировая война в силу особенностей нашего исторического образования школьного куда-то туда ушла. Для западного человека, для европейского особенно, первая мировая война важнее второй. Для всех важнее. Она называется Великой войной там. Не первой мировой, а Великой. Потому что тот переворот в сознании, который произошел в западном мире в результате этой войны, несоизмерим. Вторая мировая война вообще считается историками, и справедливо, кстати, довольно считается, продолжением первой. Они же совершенно не на то рассчитывали. У них между собой, а вспомним, что это большинство были монархии, которые были родственниками друг другу, они договаривались друг с другом. А потом не договорились и решили, что так будет проще. То есть, в основе были претензии, торгово-экономические дисбалансы. Почему сравнение Киссинджера на редкость точное? Первое. Очень похожее противоречие – только сейчас гораздо больше, несоизмеримо больше, просто номинально даже больше – имеются в виду Китай и США, в первую очередь. И второе – это неспособность договориться и абсолютное непонимание цены, которую придется заплатить, если вы не договоритесь… Война – жуткое совершенно, безумное социально-политическое истощение всех. И я в связи с этим вспоминал и еще раз вспомню записку бывшего министра внутренних дел России Петра Дурново, которую он в феврале 1914 года направил императору нашему. Он много чего там говорил интересного, в данном контексте интересно одно. Он считал, что в этой войне проиграет Германия и Россия, как страны… он говорил большей частью о том, что противоречий между Россией и Германией объективно не существует, что они не заинтересованы в столкновении, что никакие выгоды – территориальные, финансовые – которые Россия получит даже в случае победы над Германией, они несоизмеримы с потерями общими, которые будут неизбежны. Но главное, о чем он говорил, что они самые социально-политические уязвимые и поэтому они станут жертвой социальной революции в конечном итоге. И эта война их взорвет. То есть, он считал их социально-политически самыми уязвимыми. Теперь давайте посмотрим, просто невооруженным глазом – кто у нас сейчас в настоящий момент социально-политически уязвим? Тогда англосаксонский мир, явно как наиболее политически выживаемый, даже они Францией пожертвовали, можно сказать… она не проиграла, она просто истекла кровью и перестала существовать, как держава, и с тех пор не существует. Они были бенефициарами и закрепили это во вторую мировую войну – англосаксы. Сейчас они находятся в самом разобранном состоянии. Великобритания вообще просто вряд ли переживет брекзит. Она просто перестанет быть Великобританией и, может быть, Британией вообще – Англией останется. Ну, о США отдельный разговор.
Д. Леонтьев:
— Надо сказать, что Великобритания к этой торговой войне радикально не подписывается…
М. Леонтьев:
— Я говорил о том, что если мы берем модель Дурново, мне кажется, это очень удачное сравнение с периодом накануне Первой мировой. Тогда с наиболее слабыми звеньями, причем с обеих сторон (Германия и Россия), практика доказала, что он был совершенно прав. И Россия, и Германия вышли из войны…
Д. Леонтьев:
— Уже другими странами.
М. Леонтьев:
— Нет. Они вышли благодаря тому, что они взорвались изнутри. В отличие от императорской России, где все-таки часть территории была занята противником, на момент ноябрьской революции 18-го года (????) германские войска находились на территории противника. Везде. На Восточном фронте это был Брестский мир. То есть это была нынешняя граница России, а то и хуже.
Д. Леонтьев:
— На Западном – в Бельгии.
М. Леонтьев:
— Да, в Бельгии и во Франции. Первая мировая война на территории Германии не велась ни одной секунды. К чему я говорю? Британия – понятно, англосаксонский мир. Бенефициар двух мировых войн. Находится в состоянии дикого политического кризиса. В первую очередь, конечно, Америка. Америка находится в состоянии институциональной катастрофы, которую она не знала со времен Гражданской войны, и, наверное, даже хуже. Потому что рухнул базовый принцип, обеспечивающий воспроизводство власти в Америке. Это консенсус, это согласие элиты, которая всегда была консолидирована, даже будучи разбитой на две партии. Яркие примеры – люди типа Блумберга, которые за свою жизнь несколько раз перебегают из одной партии в другую, продолжая оставаться действующими политиками и даже сохраняя какие-то электоральные перспективы.
Так вот, согласие на результаты игры. То есть, есть правила игры, и эти правила подразумевают, что когда подводится результат, ты с ним соглашаешься, иначе система взрывается. Представить себе, что после следующих выборов в Америке вторая сторона согласится с их результатом, невозможно. Они на этих выборах согласились как бы так, что до сих пор не могут успокоиться. И подставить страну, находящуюся в таком состоянии, под удар какого-то глобального кризиса, это значит, ее уничтожить с большой вероятностью. Или возродить в каком-то другом виде, но уже совершенно не похожем на этот, непонятно каком, как это произошло, например, с имперской Россией.
Д. Леонтьев:
— В реальности у США нет выбора. Они играют со временем. Есть Китай, который неизбежно станет доминантной силой.
М. Леонтьев:
— Они же всех учат одному. Были империи – и нет империй. Вот Британия была империей, но смирилась, существует, даже довольные такие ходят. Франция была империей, Испания была империей, Португалия была империей. Ничего, как-то справляются. И эти справятся. Ну, будут учить китайский. Понятно, что они не могут сами с этим справиться. Это не просто одна из империй, это мировой доминант, где это доминирование давно уже включено в национальный код, код воспроизводства власти.
Д. Леонтьев:
— И в экономическую модель.
М. Леонтьев:
— Трамп прав в чем-то. Он прав в диагнозе. Но не факт, что средства, которые он использует для излечения, они не смертельны. Потому что торговая война как лекарство от отставания от Китая выглядит, как смертельное лекарство, как суицид, в конце концов. Собственно, Киссинджер именно эту точку зрения и продвигал. Здесь справедливо, кстати, заметить, что Киссинджер здесь человек не случайный. Что именно Киссинджер обеспечил, с одной стороны, китайское чудо, и в конечном итоге возможность существования того Китая, который сейчас существует. Но перед этим он обеспечил нейтрализацию Китая в борьбе двух сверхдержав, то есть с Советским Союзом.
Д. Леонтьев:
— Я бы сказал, даже не нейтрализацию.
М. Леонтьев:
— Он не сделал тогда из Китая жесткого союзника Америки, но он сделал из него жуткого врага России. Это он развел. Эти переговоры, которые он вел при Никсоне, когда он добился от Китая резкого поворота в политике, то есть от борьбы с американским гегемонизмом, которая была основным идеологическим принципом, к прямому сотрудничеству, сначала политическому, а потом и экономическому.
Д. Леонтьев:
— От которого объективно обе стороны выиграли на какое-то время.
М. Леонтьев:
— Если на какое-то время, то конечно. Даже считалось, что Соединенные Штаты выигрывают больше, потому что американский капитал получил больше. Деньгами они взяли больше. Но эти же идиоты все время берут деньгами, не понимая, что кроме денег, существуют вещи, гораздо более основательные, то есть состояние национальной экономики и способность ее самовоспроизводиться как лидера. А они это как-то забыли.
Д. Леонтьев:
— Ты говорил о том, что идет обострение. То, что происходит в Гонконге, тот факт, что мы сейчас говорим про выборы…
М. Леонтьев:
— То есть ты хочешь сказать, что Китай тоже обладает определенной степенью социальной уязвимости.
Д. Леонтьев:
— Да, безусловно.
М. Леонтьев:
— Здесь две вещи. Во-первых, да, конечно. Но Китай всегда это понимал, и вполне возможно, что китайское руководство… Ну, говорить, что они недооценивают социальную уязвимость Китая, невозможно, они ее переоценивают, они перестраховываются, они гораздо в большей степени свою политическую систему, систему управления, экономическую политику адаптируют к контролю за социальной ситуацией. У них это встроено просто.
Д. Леонтьев:
— Надо сказать, что их политическая модель со времен Дэн Сяопина основана на экономическом росте. Это то, что они продают уже 30 лет китайскому населению. Приостановление этого экономического роста – это катастрофа для Китая.
М. Леонтьев:
— С другой стороны, американская модель была построена на американской мечте. И приостановление американской мечты чревато тем же. Но если говорить о Китае, во-первых, экономический рост – вещь условная. Если у вас начинается реально война, даже не глобальная, но война, то в этот момент население мобилизуется иначе, экономический рост в этот момент не обязателен. А у Китая есть все возможности сохранить все равно феноменальный экономический рост даже в условиях тех или иных торговых войн. Они просто хотят больше получить. Они понимают, что являются бенефициарами системы, они хотят сохранить эту систему в основных параметрах как можно дольше, пока они не будут окончательно готовы.
Второе. Мечты о том, что Китай сейчас сломается, которые на Западе очень сильны…
Д. Леонтьев:
— Уже нет. Я помню интервью 90-х годов. Приходит министр иностранных дел Китая на CNN. В середине 90-х американцы свято верили в идеи господина Фукуямы…
М. Леонтьев:
— Что сейчас в Китае наступит демократия.
Д. Леонтьев:
— Да. Что 3-4-5 лет… Я думаю, что поэтому так легко договорились с Гонконгом, потому что они были уверены, что Китай станет демократической страной. Его спрашивают: сколько у вас продержится этот коммунистический строй? Он говорит: навсегда. И тогда они ему не верили. Потому что у них была идея о том, что частное предпринимательство всегда порождает демократические процессы. Оказалось, нет.
М. Леонтьев:
— Сейчас они перестали верить в демократические процессы в нынешнем Китае. Но они продолжают верить в страшную уязвимость Китая. Это та же ошибка, которую делал Гитлер (и наши будущие западными союзники вместе с ним, кстати) по поводу уязвимости советской системы. Они никак не ожидали, что эта система окажется не просто сильной, а что она окажется феноменально, на порядки сильнее любой возможной западной модели, если бы она попала в такие же обстоятельства.
Китай очень сильно консолидируется. Может быть, для кого-то, в том числе и для отдельных товарищей в Китае, это не самая приятная вещь, но с точки зрения геополитической ситуации, с точки зрения тех вызовов, с которыми Китай может столкнуться, создается впечатление, что китайское руководство в общем адекватно сознаёт ситуацию и готовится к ней, в том числе и с точки зрения консолидации власти, системы и т.д. Поэтому это большая ошибка. Я сказал, что Гитлер недооценил. Это известный факт, признанный в определенной степени даже самим Гитлером, что он недооценил устойчивость, эффективность системы в первую очередь. Но наши западные союзники тоже недооценили. Практически они начали эффективную помощь Советскому Союзу только со Сталинграда. Да, помощь была, она была для нас очень существенной, очень важной, и до того, потому что ситуация была очень тяжелая. Но если бы они, предположим, в 41-м не питали иллюзий по поводу уязвимости сталинского режима, то, начав оказывать эту помощь, действительно союзническое содействие, хотя бы в сентябре-октябре 41-го года, они бы в итоге оказались в совершенно иной геополитической ситуации на момент окончания всего этого. История могла бы сложиться иначе. Они профукали. Понятно, что совершенно иначе должен был бы тот же сталинский режим относиться к этой помощи, будь она оказана.
Что еще мне сильно напоминает Первую мировую войну. Абсолютное непонимание даже среднесрочных последствий своих действий, то есть безумие. Все одержимы безумием, и в значительной степени одержимы внутренней политикой. Потому что начинать действия, способные привести к глобальному конфликту мирового масштаба, имея ситуацию, при которой вас интересует только внутренний конфликт, и вы больше ничем не занимаетесь, как пока холодной гражданской войной. Потому что холодная мировая война существует, может быть, пока только с Россией, и то она в значительной степени фейковая, не настоящая. Потому что все действия на самом деле отмороженные, но поскольку она часть внутренней политики, она тоже является в значительной степени имитацией, никто серьезно это себе не мыслит. А холодная гражданская война налицо, она настоящая. Разница только в том, что пока она не является горячей. То есть все политические действия абсолютно поляризованной страны диктуются только одним мотивом – уничтожением противника, пока политически.
Д. Леонтьев:
— Я думаю, следующие выборы тяжело дадутся США. Не знаю, как это повлияет на торговые войны…
М. Леонтьев:
— А непонятно вообще, что будет. На самом деле страшный вызов это не фейковый импичмент, результат которого примерно понятен, а именно выборы при любом возможном результате. Совершенно очевидно, что можно искусственными способами продлевать экономический кризис, коллапс настоящий, до выборов. Можно себе представить, что это может удаться. Но на следующий день после выборов, вне зависимости от того, кто победит, никаких мотивов, сил и оснований сдерживать кризис латентными способами больше не будет. Потому что любой, кто победил, будет заинтересован в списании этого накопившегося намеса, то есть в том, чтобы он лопнул.
Д. Леонтьев:
— Ты думаешь, к тому моменту не договорятся с Китаем?
М. Леонтьев:
— Во-первых, они не могут договориться с Китаем окончательно. Они могут договориться с Китаем позиционно, до следующей резни. И об этом все говорят. Сейчас они говорят, что первая фаза – глобальное соглашение заключим, а вторая, наверное, уже после выборов. После выборов будет другая ситуация, они по-своему правы. Потому что за это время и ишак помрет, и султан, скорее всего, оба. И вообще это будет совершенно другая реальность. Какой смысл сейчас соглашаться? Кто с кем? Стороны соглашения непонятны, какая ситуация. Особенно самая высокая соглашающаяся сторона, которая все это устроила, то есть Америка.
Если мы обратим внимание на абсолютную разность геоэкономического мышления трампистов и антитрампистов, какой смысл вообще заключать соглашение с Трампом, если после него придут антитрамписты? Им это соглашение не нужно. Им нужно, может быть, соглашение, но совершенно другое, с другими людьми и с другими параметрами.
И. Савельев:
— Со стороны Китая такого расхождения нет, там преемственность власти четкая.
М. Леонтьев:
— Китай в настоящее время имеет, может быть, самую консолидированную власть за последние многие десятилетия. Там все время были какие-то группы, группировки, какие-то изменения внутренние, малозаметные внешнему глазу, если ты не китаист, но, в общем, достаточно спокойные и гармоничные, если судить в среднем по больнице. А сейчас она даже по сравнению с этим гораздо более консолидирована.
Д. Леонтьев:
— Надо сказать, что Америка тоже всегда была совершенно консолидированной страной. Если говорить про Гражданскую войну в XIX веке, наверное, противоречия тогда были сильнее.
М. Леонтьев:
— Нет, они не были сильнее. Они были примерно такие же. Они очень похожи. Это два разных экономических уклада, с одной стороны. С другой стороны, это разный взгляд на конституционное устройство. Невозможность договориться по правам штатов.
И. Савельев:
— В принципе вы точки бифуркации отметили уже – американские выборы. До этого сериал будет продолжаться, он будет интересный.
Д. Леонтьев:
— А главное, после этого.
И. Савельев:
— После этого начнется американская история ужасов. А до этого будет что-то, похожее на американскую семейку.
