Александр Дугин: Тигр (первая часть)

«Оседлать тигра»: семантика названия

Законы феноменологии как философского метода учат нас рассматривать выражения, состоящие из нескольких слов, как нечто цельное, где все члены определяются исходя из общего, а не представляют собой полностью автономные семантические единицы, образующие сумму. Аристотель говорил, что целое больше, чем совокупность частей. Это и следует считать главным законом феноменологии. Сам Аристотель и был отцом-основателем феноменологии, если читать его тексты надлежащим образом, прорываясь к изначальному смыслу через множество искажающих семантических напластований. Холизм и есть знаменитое the rose-being-red, не сводимая к совокупности the rose + to be + red.

В этом смысле название поздней и пожалуй самой важной – и точно самой актуальной работы Юлиуса Эволы – «Оседлать тигра»[1] также следует рассматривать как нечто цельное, не сводимое к простой сумме значений каждого из слов – оседлать + тигр , взятых по отдельности. Эвола эксплицитно использует фрагмент китайской поговорки, которая в полном виде звучит так – «скакать на тигре, не имея возможности сойти» — на китайском 騎虎難下 (qí hŭ nán xià).

В названии книги Эволы вторая часть — «не имея возможности сойти» (senza poter scendere ) — имплицитно подразумевается. Эвола таким образом описывает ситуацию пребывания внутри крайне опасного – смертельно опасного – процесса, который не допускает никакого компромисса или половинчатого (эволюционного) решения и может завершиться лишь гибелью или тигра или самого всадника. Итак в тезисе «оседлать тигра» мы имеем дело с общей ситуацией, которая сама по себе предопределяет две крайние – полярные и антагонистические — позиции в своей структуре – тигра (la tigre) и того, кто на нем скачет (il cavalcante). При этом тигр упомянут в названии эксплицитно, а всадник – имплицитно, не столько как субъект (собственно — il cavalcante), сколько косвенно – через само действие – cavalcare. Инфинитив имеет значение – действие первично. Тот, кто скачет, тот вторичен и конституируется самим действием. Всадник не существует вне самого процесса скачки на тигре, Мы не можем и не должны мыслить его как самостоятельный субстантив. Он конституируется актом скачки, вне этого смертельно опасного состояния всадник не существует в действительности. Речь идет не о том всаднике, который скачет на лошади и даже на самом строптивом скакуне. Лошадь покорена человеку – это необратимый факт истории цивилизации. Но тигр не только еще не покорен, но и не может быть покорен по определению – тигр выражение самой стихии дикости, дикость par excellence. О возможно некогда в праистории индоевропейских кочевников Великой Степи – скакун тоже был чем-то диким и непокорным. Некогда конь был «тигром», и стал конем – то есть самим собой  лишь тогда, когда индоевропейский мужчина вступил с ним с смертельную битву. Несколько тысячелетий тому назад цивилизация уже сталкивалась с подобным вызовом – «оседлать тигра», то есть «оседлать лошадь», что и привело к созданию древнейших индоевропейских империй – от индийский и персидской до латинской и греческой. Доместикация лошади была фундаментальным актом могущества. И это тоже была некогда «скачкой на тигре», и с  лошади также было не сойти. Люди научились сходить с лошади, лишь убив в ней ее гордое буйное начало. Финал этой скачки мы знаем. Но Эвола хочет сказать, что мы снова имеем дело с примордиальной стихией дикости, в предельно рискованный диалоге с которой снова решается судьба цивилизации.

Здесь и находится точка входа в философию Эволы: поиск того, что значит «тигр»?

Защищать Небо после его конца

Китайская традиция говорит, что выражение «оседлать тигра» восходит к династии Дзин, когда полководец Ве Дзиао, верный Императору Сима Ян, таким образом определил ситуацию, сложившуюся в ходе восстания мятежного генерала Сун Дзуна. Столица была атакована, и избежать прямого столкновения с силами восставших было невозможно. Отныне лояльные Императору войска были обречены на битву, в которой, однако, шансы на победы были весьма незначительны. Но и уклониться от нее никто не мог[2].

В китайской культуре тигр чаще всего олицетворяет женский аспект мира, силу земли, «инь» (陰) и противостоит могуществу небес, мужской силе «ян», 陽, часто представляемой в образе дракона. Тигр против дракона – эта формула тьмы против света, земли против неба, женщины против мужчины. В китайской алхимии тигру соответствует свинец – самый грубый и тяжелый из металлов. Показательно, что в итальянском языке «тигр» также женского рода – la tigre, то есть тигрица.

Следовательно, все выражение в целом — «скакать на тигре, не имея возможности сойти» — в китайском контексте означает: вступить в прямую и смертельную конфронтацию с пробужденными гигантскими могуществами земли, с крохотными шансами на победу, но не имея вообще никакой возможности уклониться.

И снова кто в этой поговорке субъект, «всадник»? Исторически это силы верные Императору Сима Яну, от лица которых и говорит автор поговорки «Ве Дзиао». То, что Император в Китае рассматривается как Сын Неба и воплощение силы «ян» на земле, только подчеркивает характер того, кто оказался в ситуации «скачущего на тигре». На тигре может скакать только тот, кто не есть сам тигр, кто представляет собой его онтологическую антитезу. Но… это не может быть собственно «ян» как таковой, поскольку могущество самого Неба всегда по определению больше, чем могущество Земли. В прямой конфронтации риск незначителен. Огонь, когда он присутствует интегрально, легко иссушает воду (что впрочем в китайской оптике чревато засухой – и само торжество мужской стихии «ян» как слишком много солнц на небе в истории со стрелком Юем может быть фатальным). Риску прямого столкновения с тигром подвергается не само Небо, но его земной представитель, его посланник, его адепт. При этом критичность ситуации связана с тем, что тигр вырывается на волю и больше ни с чем не сдерживаем. Смертельная опасность состоит именно в том, что стихия «инь» дана не посредственно, во всем своем неукротимом могуществе. Это не просто буйный своенравный скакун. Это именно тигр, который никогда и не было подчинен. В лице тигра мы имеем дело не с «представителем Земли», но самой Землей. Поэтому в поговорке и названии книги Эволы тигр (тигрица) упомянут(а) эксплицитно – именно он (она) стоит на первом месте. Речь идет не  ком-то подобном тигру, не о женщине, о самом тигре, о самой женственности – в ее раскрепощенном свободном состоянии.

На другой стороне, однако, мы имеем не само Небо, а лишь его представителя. Именно это и делает его ситуацию столь опасный: представитель «ян» сталкивается не с представителем «инь», а с самим «инь». Вот почему договор больше невозможен, а скачка фатальна.

Но как сама ситуация, когда Земля поднялась на бунт, а ее небесные цепи были разорваны, стала возможной? Чтобы мы пришли к прямому столкновению с тигром, представители Неба должны были предварительно предельно ослабнуть. Империя Дзин одряхлела, а ее мужская вертикальность подверглась эрозии. Силы Неба иссякли, это и сделало возможным подъем хтонических сил. В такой ситуации скачущим на тигре оказывается не сама Империя, не просто Император Сима Ян, который, вероятно, уже утратил волю к сопротивлению и смирился с поражением превосходящих сил восставших, но последний верный ему полководец Ве Дзиао, и верный даже не столько ему, сколько принципу, самому Небу. Полководец, защищая «ян» и Небо, действует уже не по приказу и не в следствии правил, а по зову своего сердца. Он мог бы сдаться и принять гибель Империи как неизбежный факт. Но он делает в своем сердце иной выбор и именно такой полностью свободный выбор в безнадежной ситуации и делает его «скачущим» на тигре. Он оказывается верхом на тигре не по приказу и не по своему положению, а по своей суверенной воле. Он не согласен с царством свинца в принципе, и именно это несогласие, это героическое восстание в пользу Неба и делает его тем, кто он есть. Он не просто выполняет долг, следуя законам и присяге. Закон разрушен, а присяга потеряла свой смысл. Но Ве Дзиао присягал не опосредующему началу – он присягал Небу. Он верен Империи и когда она есть, и когда ее больше нет (или почти нет). Поэтому он и оказывается всадником. Всадником его делает не статус полководца, а именно глубинный экзистенциальный – метафизический выбор, выбор Неба.

Скакать на тигре – это свободный выбор. Тот, кто ставит себя в положение такого предельного риска, и есть последний полководец Империи, истинный посланник Неба. И обнаружить такого истинного посланника можно лишь в самой критической ситуации – не тогда, когда Небо успешно правит, а тогда, когда власть захватывает Земля. Лишь царство тигра позволяет определить подлинных сыновей Неба. Поэтому в названии книги «Эволы» они лишь подразумеваются. В положении скачущего на тигре оказывается тот, кто волевым образом выбирает пробуждение именно в таком критическом состоянии. Не просто находится в нем, но именно выбирает находиться на спине тигра перед лицом радикального – тотального риска в условиях столь маловероятной победы, что они вполне могут показаться безнадежными.

Эсхатологическая феноменология

Чтобы получить истинный «ян», необходимо подвергнуть все условное диссолюции. В этом состоит излюбленный Эволой путь тантрической реализации[3]. Растворение с великой женской стихией здесь является предварительным условием обретения истинного трансцендентного мужества. Также строится у Эволы и героическая интерпретация алхимии[4]. Чтобы обрести подлинное небесное золото – бессмертие, необходимо спуститься в глубины земли. Это серная кислота – VITRIOLUM (Visitabis Interiora Terre, Recfifîcanda, Inuenies Occultum Lapidem Veram Meditinam). Король вступает в брак с женской субстанцией, умирает и проходит стадию гниения (Nigredo), чтобы позднее воскреснуть. Но самое важное в такой духовной алхимии выявить, ктоявляется «королем», истинным субъектом, проходящим весь цикл трансформаций – брак, смерть, воскресение. Этот же вопрос является главным в «Оседлать тигра». Кто скачет на тигре? Кто оказывается в том экстремальном риске, откуда скорее всего позитивного выхода просто не существует?

Эвола определяет это через фигуру «обособленного человека» (uomo differenziato). Это совершено особый антропологический и метафизический статус, который возникает только в критических экстремальных состояниях цикла. Обособленный человек появляется лишь в эсхатологическую эпоху – тогда, когда тигр проявляет свое абсолютное могущество. Обособленный человек, как скачущий на тигре, есть коррелят самого тигра. Пока тигр находится в клетке, скован цепями, подчинен или вытеснен на периферию, нет и обособленного человека. Силы Неба и его представителей на земле — Империи, Церкви, традиционной культуры – значительны и устойчивы. Порядок сохраняется, силы «ян» удерживают в подчинении силы «инь». Воины скачут на лошадях, покорных им. Тигры бродят в далеких лесах на краю мира, обходя жилища людей стороной. В такой ситуации обособленного человека нет, для него нет места, в нем нет нужды.

Он появляется лишь тогда, когда коррозивные воды размывают скалу порядка, когда бунтовщики захватывают столицы и свергают династии, когда духи глубин выходят на поверхность земли и утверждают на ней свою власть – законы гравитации, материи, механической причинности. Обособленный человек не просто защищает старый порядок Неба, Традицию и Империю, он становится на сторону Неба даже тогда, когда само Небо гаснет, забывается, превращается в мертвый материальный объект. Обособленный человек становится самим собой не тогда, когда Бог жив, а когда он умирает, когда тигр убивает Его. Отсюда тезис Ницше о «победители Бога и ничто».

И снова, что такое в этом случае тигр? Когда могущество тигра абсолютно, он перестает восприниматься как Другой, как угроза, опасность, катастрофа. Он становится всем; чем-то очевидным, само собой разумеющимся; естественным, фатальным, единственно существующим. Единственный способ уклониться от ужаса восставшего «инь» — стать частью самого восстания, быть подхваченным силами Земли, прочно забыв о Небе. Иными словами, само понятие «тигра» является в эпоху всемогущества Земли чем-то невозможным. Это не тигр, говорят парализованные ужасом люди последних времен – это развитие, прогресс, совершенство техники, демократия, комфорт, рынок, свобода. И действительно, если бы Неба не было, Земля вполне могла бы восприниматься не как нечто низшее, лежащая на дне мира, но как все целиком. И тогда мы имели бы и земляное «Небо» и «земляной» («подземный») огонь (ядро), и подземный воздух (природный газ) и подземные реки (нефть). И риск восставшей материи был бы минимален, раз мы больше не видим ее как один из полюсов антагонистической метафизической пары, воспринимая как простую и тотальную данность. Материя представляет собой угрозу только для того, что по своей природе материальным не является. Принеся дух в жертву, мы получаем в награду материнский уют гниения.

Это принципиально: тигр есть тигр, и тигр вообще есть только для того, кто пробуждается на его спине, отчаянно вцепившись в шерсть и с ужасом осознавая, что произойдет с неизбежностью, стоит ему только потерять свое и без того неустойчивое положение. Тигр таким образом проявляется лишь через того, кто на нем скачет. Именно обособленный человек конституирует тигра, а тигр, в свою очередь, конституирует самого обособленного человека. Так мы имеем дело с особой эсхатологической феноменологией, где оба термина – тигр и обособленный человек – составляют не разделимую пару, семантически и онтологически, а также структурно предопределяя друг друга.

(продолжение следует)