В Европе наконец-то заговорили вслух о том, что всем стало очевидно с момента начала эпидемии коронавируса. Пандемия показала, что наделять Евросоюз высшей властью над входящими в него странами было бы неразумно, заявил министр иностранных дел Польши Яцек Чапутович. По словам политика, каждое государство боролось с болезнью самостоятельно и принимало необходимые для этого решения на своём уровне, а не в Брюсселе.
Собственно, глава польского МИД констатировал очевидное. Неповоротливая бюрократическая машина ЕС с трудом работала в условиях «мирного времени», когда всё шло штатно и в рамках регламентов, перегрузив себя решением бессчётного количества бытовых мелочей. А в условиях кризиса, когда ситуация стала чрезвычайной, эта громоздкая махина просто встала. Для такого количества задач она оказалась слишком сложной, энергоёмкой и не имела простого механизма принятия решений.
В своё время первый глава Советского государства Владимир Ленин, чьё 150-летие не так давно скромно отметили коммунисты всего мира, создал такую же громоздкую машину управления государством. Четырёхчастная модель принятия решений состояла из ЦК ВКП(б), Политбюро, Совета народных комиссаров, и Рабоче-крестьянской контрольно-ревизионной комиссии. Любое решение принималось простым голосованием в рамках каждой из этих структур, затем визировалось её секретарём — и только тогда считалось принятым.
Это было необходимо для того, чтобы размыть власть, размазать её тонким слоем по громоздкой управленческой конструкции. Сделать её распылённой, неощутимой для использования той или иной политической группой. И как только тот же Генсек ЦК Иосиф Сталин пытался сконцентрировать власть в своих руках, налаживая рабочие контакты с членами ЦК, переключая их на свою сторону, Ленин тут же вводил в ЦК дополнительных членов, размывая тем самым складывающуюся сталинскую фракцию.
Такая громоздкая модель управления существовала вплоть до начала войны, то есть до того момента, когда стало очевидно, что с её помощью не только войны не выиграть, но и худо-бедно управлять государством просто невозможно. Именно тогда, 30 июня 1941 года и было принято решение о создании Государственного комитета обороны (ГКО) — чрезвычайного органа управления, где вся полнота власти была сконцентрирована в руках пяти руководителей: Сталина, Молотова, Маленкова, Берии и Ворошилова. Ибо в условиях войны и кризиса громоздкая машина чиновничье-бюрократического аппарата ничего не стоит, когда решение надо принимать быстро и без церемоний.
Нечто подобное произошло и в ЕС. Пытались создать систему управления, в которой ни одна страна (а опасаются больше всего Германии) и ни одна хозяйственно-политическая структура не имела бы значительной полноты власти для концентрации управления в одних руках. И, собственно, всё это кое-как функционировало до тех пор, пока не случился кризис — пандемия коронавируса.
Здесь нелишне ещё раз вспомнить формулу европейского юриста Карла Шмитта, которая безупречно работает по сей день и заключается в том, что суверенен тот, кто принимает решения в чрезвычайных обстоятельствах.
В условиях пандемии коронавируса Брюссель не только перестал принимать решения, но и вообще, кажется, перестал функционировать. Еврокомиссия закрылась на карантин, а принятие решений в этих чрезвычайных обстоятельствах спустилось на уровень национальных государств.
Евросоюз не смог создать своего Государственного комитета обороны, аналогичного сталинскому времён Великой Отечественной войны.
Страх перед новым доминированием Германии в Европе настолько велик, что Евросоюз предпочёл самоликвидироваться, по крайней мере на период пандемии, конца которой пока не видно, нежели отдать себя в руки того государства ЕС, которое имеет и опыт, и возможности, и всё ещё (пусть и остаточную) волю действовать в условиях чрезвычайных обстоятельств.
Власть в ЕС, размазанная по многочисленным бюрократическим структурам под воздействием COVID-19, не сконцентрировалась в одних руках, а просто стекла вниз, туда, откуда её с таким трудом собирали в течение многих десятилетий, соблюдая многочисленные параметры, позволяющие обойти стороной Германию и вопрос её фактического доминирования.
Теперь же евробюрократия всё. Что и констатирует польский МИД: Евросоюз существует, пока он нужен составляющим его странам. В условиях COVID-19, подчёркивает Яцек Чапутович, каждая страна вынуждена была взять на себя ответственность за безопасность своих граждан.
Есть и ещё одно объяснение паралича ЕС. Секрет в том, что он с самого начала был создан не для эффективного управления в интересах повышения благосостояния его граждан, а как либеральный мондиалистский эксперимент по созданию плавильного котла постчеловеческой биомассы. По выведению бесполых бессубъектных существ без какой либо коллективной идентичности. Как биологический механизм потребления и эксплуатации — в качестве эталона будущего постчеловеческого либерального мира. Как образец Открытого общества, описанного Карлом Поппером и реализуемого его последователем Джорджем Соросом.
ЕС — это та сама модель открытого мира, по которой этот мир и должен был перестраиваться. Она не может быть закрытой, но она закрыла национальные государства в своих национальных квартирах со своими проблемами. То есть она не может быть в условиях кризиса, действовать в чрезвычайных обстоятельствах. А значит, она просто не может быть.
В условиях пандемии коронавируса «универсальной» глобалистской модели не стало: она под это не заточена и для этого не предназначена.
В консервативной Польше, входящей в альтернативную Вышеградскую группу, пекущейся о своих традициях и идентичности, это понимают очень хорошо. Как и в Венгрии, Румынии, да и в целом в Восточной Европе, где Сорос со своими сетями (а значит, и все его концепты либерально-глобалистского разлива) — вне закона.
Кризис — это мобилизация, воля и ум. А глобализм — расслабленность. Глобализация не заточена под кризис, она не годится для мобилизации, а значит, для мира, готовящегося столкнуться ещё с целой чередой кризисов, она вообще не годится. Совсем.
