Ветеран Российской академии наук, лауреат Нобелевской премии, вице-президент РАН, председатель президиума Санкт-Петербургского научного центра РАН Жорес Алферов будет одним из старейших академиков среди тех, кто примет участие в выборах нового президента РАН, которые запланированы на 26 сентября. Правительство России согласовало пять кандидатур на пост президента академии. В список вошли гендиректор ВНИИ авиационных материалов Евгений Каблов, гендиректор НИИ молекулярной электроники Геннадий Красников, и.о. научного руководителя Института океанологии им. П.П. Ширшова Роберт Нигматулин, председатель совета Российского фонда фундаментальных исследований Владислав Панченко и директор Федерального исследовательского центра «Институт прикладной физики Российской академии наук» Александр Сергеев.
О том, чем будут руководствоваться ученые, делая свой выбор, чем могут быть полезны зарубежные ученые российской науке и о направлениях, которые нужно развивать в РФ, Алферов рассказал в интервью ТАСС.
— Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать новый президент Российской академии наук?
— Прежде всего, он сам должен быть из передовой области науки и иметь международный авторитет среди своих коллег в мире. Такими на этом посту были президенты послевоенного времени: выдающийся физик, основатель научной школы физической оптики в СССР Сергей Иванович Вавилов; ученый в области прикладной математики и механики, один из идеологов советской космической программы Мстислав Всеволодович Келдыш, один из основателей советской ядерной энергетики Анатолий Петрович Александров. С двумя последними я был знаком и мог оценить масштаб их личности. Все они являлись крупнейшими специалистами в своем деле. К тому же президент должен понимать другие научные области — как технические, так и гуманитарные. Потому что наша академия — это ведь не только физика, информатика, материалы, химия; это и история, и востоковедение, и славяноведение…
— Есть ли у вас свой предпочтительный кандидат в президенты РАН?
— Все кандидаты — люди, добившиеся признания как ученые. Лично я отдал бы предпочтение академику Геннадию Яковлевичу Красникову, работающему на переднем крае науки — в области микроэлектроники и физики полупроводниковых приборов. Он генеральный директор научно-производственного объединения «Микрон», человек, который вырос в центре нашей науки и технологии — в Зеленограде. Он появился здесь в начале 80-х молодым инженером и вырос до руководителя крупного масштаба. Знаю Геннадия Яковлевича уже более трех десятков лет и с большим уважением отношусь к нему как к ученому и моему коллеге. Как деятель науки, он понимает и направление образования, которое нужно развивать сегодня, и соединение науки и технологии, что очень и очень существенно. К тому же из всех пяти претендентов он самый молодой. Ему 59 лет.
— Какие главные шаги нужно будет предпринять новому президенту РАН, чтобы благоприятно воспользоваться своей мудростью, опытом, авторитетом и ответственностью, которая возложена на него?
— Я неоднократно подчеркиваю одну и ту же мысль, что будущее науки у нас в стране зависит от ее востребованности экономикой. Это главная проблема, которую президент РАН может решать только вместе с руководством страны. Насколько я знаю, у академика Красникова взаимодействие с руководством страны хорошее. Президент Путин был несколько раз у него на «Микроне». Сегодня руководство страны в лице президента России и, думаю, не только президента, понимает, что без собственной микро- и наноэлектроники нам не жить и что это направление нужно развивать. Одновременно необходимо вести и перспективные научные исследования, которые будут определять будущее в этой области, и их технологическую реализацию. Это действительно принципиально важно для страны, которая хочет занимать передовые позиции в современном мире. Нам нужно иметь свою мощную электронную базу и наноэлектронику, соответствующие нанотехнологии. Поставлена задача проводить цифровизацию экономики. Но для этого мы должны иметь материальную базу и того, что мы хотим цифровизировать, и самой цифровизации. А для этого необходимо в том числе по-настоящему развивать современную электронику. От этого никуда не денешься. И здесь опять нет лучше кандидатуры, чем Геннадий Красников, работающий на этом стратегическом направлении.
— Может ли наша академия на современном этапе почерпнуть что-то полезное из опыта иностранных академий?
— Думаю, что да. Это важная составляющая работы РАН — взаимодействие с ведущими зарубежными академиями. Прежде всего — с Национальной академией наук США, Лондонским королевским обществом, с академиями наук Франции и Германии, в том числе с их обществами, которые пришли на смену академиям. Это обязательно. В этом процессе роль президента РАН тоже огромная. И обязательное условие — авторитет президента РАН как ученого. Геннадия Яковлевича, может, не все знают, поскольку многие его работы шли для спецприменений. И тем не менее мне известно, что его хорошо знают в Германии, во Франции. И там, где его узнают, он получает большой авторитет.
— На какой основе должно строиться сотрудничество с зарубежными учеными?
— Мы можем сотрудничать, проводить какие-то совместные исследования. Но лично я считаю абсолютно неправильной такую практику, когда мы приглашаем видных зарубежных ученых, платим им большие деньги и организуем такие проекты под их руководством. У нас по-прежнему много талантливых людей, и есть основа для партнерства на другом уровне. Тем не менее наши учреждения не возражают против приглашения в руководители зарубежного видного ученого, поскольку в таких условиях не только он получает большие деньги, но что-то по этому соглашению сверх обычного финансирования получает институт, университет. Но это плохо, это не нужно делать.
— Удовлетворены ли вы существующей в России системой грантов?
— Грантовая система — вещь хорошая. Российский фонд фундаментальных исследований, ради бога, пусть существует и развивается. В первую очередь — для поддержки молодежи. Но у нас есть ряд различных фондов, которые выдают гранты. И к ним я отношусь, мягко говоря, очень скептически. При такой системе пройдохи, обладающие в этом деле соответствующей квалификацией, могут продавать одно и то же исследование нескольким фондам и получать несколько грантов фактически за одну работу, только чуть иначе названную. И с таким явлением бороться, по существу, невозможно. На мой взгляд, нужно поддерживать и людей, и учреждения и контролировать, как они тратят средства, каких добились результатов. Нельзя отрывать научную группу от организации, в которой она трудится. Думаю, в виде грантов нужно поддерживать, помимо молодежи, и отдельные направления, которые имеют стратегически важное значение.
— Есть ли в РАН совет старейшин?
— Нет.
— Но заслуженные ветераны, люди с огромным опытом, они каким-то образом могут повлиять на ситуацию?
— Не знаю, не уверен. В советские времена многие решения у нас принимались только академиками. Например, был период, когда в выборах президента Академии наук СССР участвовали только академики. У членов-корреспондентов такого права не было. Какое-то время и членкоров выбирали только академики. Поэтому многие решения принимались значительно меньшим количеством людей. Академиков было двести, а сегодня их больше тысячи! И еще примерно столько же членкоров. И все они участвуют в выборах президента. Я большую часть их просто не знаю. Раньше я знал о заслугах всех своих коллег по академии, теперь это вряд ли возможно.
— По вашей инициативе в Санкт-Петербурге неоднократно проходили встречи нобелевских лауреатов, что поднимало престиж города как центра науки. Будет ли продолжена эта традиция?
— Тут есть одна существенная вещь. Эти встречи проходили, когда Российская академия наук была Российской академией наук и когда наш научный центр РАН в Петербурге, который я возглавляю, действительно был научным центром, объединявшим не только учреждения академии, но и другие научные учреждения. Сегодня Санкт-Петербургский научный центр волей реформы, проведенной в РАН в 2013 году, стал просто научным учреждением Федерального агентства научных организаций (ФАНО).
— Суть исказилась?
— Конечно. Правда, если очень захотеть, то я, наверное, мог бы организовать такую международную встречу, но это мне гораздо сложнее уже. И организационно сложнее, и по финансам. Но поскольку я ректор Академического университета, а у нас в университете среди почетных докторов — шесть нобелевских лауреатов из разных стран, то мы вполне можем проводить такие сессии у нас в Академическом университете. (Смеется.)
— Если бы вы сегодня делали выбор, какой науке посвятить жизнь, вы бы все равно предпочли физику или занялись бы чем-то другим?
— На самом деле, когда делал выбор по окончании школы, то я ведь пошел не на физику, а на электронику, считая, что это инженерное будущее не только страны, но и всего мира. Причем электроника была тогда вакуумной. Я учился в ЛЭТИ на факультете электронной техники. В процессе учебы я стал заниматься полупроводниками. А потом я попал на работу в Физико-технический институт, определивший мою дальнейшую судьбу. Ну а если бы я заканчивал школу сегодня, то пошел бы учиться… в Академический университет.
— Которым руководите сейчас?
— Да… Поскольку в основу учебной программы здесь положено сочетание физики, электроники, программирования, матфизики, биологии и медицины. И на скрещивании всех этих направлений молодые люди могут найти свой путь в науку. И в процессе выбора в магистратуре ты можешь остановиться на чем угодно, чего твоя душа пожелает, потому что ты подготовлен уже достаточно широко.
— И все-таки, если возвратиться к предстоящим выборам, есть ли в ваших надеждах заряд оптимизма?
— Дай бог, да!
