(О песнях Виталия Аверьянова)
Думаем мы, что вещие Бояны скрылись во мгле веков, ищем образ их среди «тёмных мест» древних рукописей. Думаем мы, что новое столетие не родит ни былиннков, ни сказителей. Но вот же он – Виталий-сын Владимиров-Аверьянов. Тревожит он струны-лебеди, да только струны в жгуты повиты. Затевает песню, да только голос, прежде сладкозвучный, басовит и хрипл. Растекается мыслью-мысью по древу, а древо обожжено, ветви изломаны.
Достался новому сказителю век, в котором «наша жизнь отсрочена» или просрочена. Нет в ней ни времён, ни сроков, ни «родного пепелища», ни «отеческих гробов». И взывает к нам уже не Родина-мать, а родина-дочь без памяти и без веры: не Русь, не Россия, не страна Советов. Смотришь на такую дочь, и страшно дожить до внуков – «не узнаешь мир». Всё обнулилось и всё продолжает стремиться к нулю. Никак из этой точки отсчёта не может начаться новое летоисчисление. Никак из дня сегодняшнего не прорастёт день грядущий.
В такой век приходит герой песен Аверьянова. Несёт он то ли предания, то ли летописи, то ли молитвы, то ли сны. В его видении: «Мир лежит у наших ног. Положил к ним Землю Бог». А всё потому что пращуры когда-то обратили «камни в хлебы», «земли в небы», змею в рыбу, в Ковчег дыбу, воду в вино, в цепь звено, в виноград плодную лозу, в ручей горючую слезу.
В видении сказителя Русь – апофатическая: открывается она через отрицание всего дурного. Русь – не смрад, не гад, не предатель, не дознаватель. Русь – «мощь мощей» и суть вещей. Сказитель будто вкусил от душистого и терпкого корня слова Хлебникова – и открылось, что «не в торговле торжество, не в богатстве Божество».
«Грядущим столпником» и «городским пустынником» сказитель понёс явленные ему смыслы всему миру. От его колен после многодневного молитвенного стояния на русском путевом камне остались выемки. Сказитель облачился в муки отечества, как во власяницу, впал в юродство, чтобы говорить истину с «ухмылкою и болью»:
Но я задуман у Него
За этот темный мир цепляться,
Заставить духа горнего
Хоть слабой тенью здесь метаться.
Я веры камни нес из книг –
дух веры вызвал болью.
А в церкви праведной у них
лишь боль посыпал солью.
Но в ней под гарью вековой…
Есть признаки, есть знаки…
И дар нам – знаменье Того,
Кто все вернет ей паки.
Сказитель Аверьянова подобен скомороху из фильма Тарковского. После юродского балагурства и потехи он выходит под дождь, чтобы смыть с себя суету и тоску. Этот дождь породит потоп — смоет уныние всего мира. На обновлённую землю сказитель ступит посланцем русского «тысячелетнего Ковчега», посланцем русской мечты. Сказитель принесёт с собой голубиную благовествующую ветвь, чтобы посадить её в русскую землю. Из ветви разрастётся древо, по которому вновь растечётся мысль, побежит мысь.
Сказитель Аверьянова пришёл, чтобы вернуть Русь во время, а через время – в вечность. Пришёл, чтобы офольклорить двадцать первый век – век биороботов и «нано-беспилотников». Пришёл, чтобы слово стало превыше материи.
Грядущую, заветную песню сказитель не выложит в Интернет, не напечатает в книге, не запишет на бумаге. Её можно будет только спеть: «Чтоб разрешиться от бремени, совсем не нужно линейного времени». А со всех концов Руси ему откликнутся другие сказители: «Чтоб не выпасть из роду-племени, чурайся дурного семени»; «Чтоб в бою не выпустить знамени, держи своё сердце в пламени»; «Чтоб всю жизнь не бродить пустынею, иди за мечтой-святынею».
(Эссе написано по материалам поэтического сборника «Со своих колоколен» и двух дисков «25 песен» и «Русская идея»)
