Умер Лимонов. Умер в 77 лет. Умер молодым, даже подростком. Отчаянно отказывался не то что стареть, взрослеть. Так и не повзрослел. Я придумал называть его «Дедом», чтобы таким абсурдным и язвительным эпитетом подчеркнуть его подростковость. И он с ней не расставался и не расстался.
Я думаю, его единственной любовью был он сам. Но это была любовь его жизни, от которой его никто не мог оторвать.
Его политические взгляды были приложением к этой большой любви — любви к самому себе. Они оттеняли то, насколько противными ему казались мир и люди и насколько прекрасным, ярким, несгибаемым, свободным и бесподобным был для себя он сам. Странно, что это совершенно эксплицитная поза — «Вот он я, Эдичка» — ускользала от внешних наблюдателей. Каким безвкусием надо отличаться, чтобы отнестись к его поэтико-политическим стратегиям с угрюмой серьёзностью. Если Лимонов был для кого-то политическим оппонентом или противником, это значит, что у людей просто испарилось чувство эстетического.
Он принадлежал к среде и культуре, от которой практически ничего не осталось. Промежуточный мир между угасшим Серебряным веком и так и не начавшимся Бронзовым. Мера непонимания Лимонова это мера непонимания ничего — в искусстве и политике.
Его жизнь и его личность были самозамкнуты. Он рассказывал мне как-то, что в раннем возрасте в Харькове из-за подростковой любви порезал вены, но не от отчаяния, а от избытка жизненных сил — из-за отсутствия страха и какой-то невнятной для самого себя удали.
А вот Наташа Медведева была грустной, через неё дул какой-то неуютный ветер. Вместе они были трагичны. А один он нет.
Он создал молодежную партию, которая была и остается самым ярким явлением российской политической жизни. Безумную и бодрую, подростковую и такую же неукротимую, как сам Лимонов. Подражая ему, сделали себе карьерки более адаптированные эпигоны, а он оставался где-то на окраине общества, хотя его знали все, и стоило ему только сделать реверанс, как с энтузиазмом большая глобалистская культура его подхватывала… Но снова что-то шло не так, и он поддерживал «Крым наш» и Русскую весну. Назло тем, кто только что его «простил» и «поднял на щит»… И опять в дело шли тупые штампы. Он и не хотел нравиться, он хотел поражать, шокировать, восхищать, провоцировать, удивлять.
Умер как жил. Не склонившись. Просто отлично умер. А это так важно…
