Год в ВТО: итоги
Андрей Кобяков
Путем дальнейшей деградации экономики России
Недавно минул год с момента ратификации и вступления в силу подписанных протоколов по вступлению нашей страны во Всемирную торговую организацию. Годовщина, во-первых, является естественным поводом для анализа некоторых первых итогов нахождения РФ в составе ВТО, во-вторых, побуждает вновь подвергнуть критическому анализу ложную, на наш взгляд, доктрину, лежащую в основе внешнеэкономической стратегии России в течение последних, уже более чем двадцати, лет.
Внешнеторговый провал
Чиновники финансово-экономического блока Правительства и сам премьер-министр Д.Медведев уверяли нас в том, что членство в ВТО улучшит экспортные возможности отечественного бизнеса и что не стоит опасаться лавинообразного роста импорта, поскольку отечественные производители будут надежно защищены, в том числе за счет осуществления дополнительных мер их поддержки.
Прежде всего отметим значительное ухудшение внешнеторговых показателей, выразившееся в резком падении положительного сальдо торгового баланса на 15,4% в первом полугодии 2013 года по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.
За указанное время имели место одновременный спад экспорта на 3,8% и продолжающийся рост импорта на 4,4%. Отметим, что спад экспорта не был обусловлен ухудшением ценовой конъюнктуры на товарно-сырьевых рынках, напротив, она была очень благоприятной: так, средняя цена на нефтяную смесь Urals составила за этот период около 107 долларов за баррель.
Если же сопоставить данные за 12 месяцев (июль 2012 — июнь 2013 гг. к июлю 2011 — июню 2012 гг.), то мы увидим падение экспорта на 2,7%, а рост импорта — на 5,1% (вот реальный эффект от года членства в ВТО!), обрушение же внешнеторгового баланса составило 15,2% или 31,3 млрд долларов.
Даже при самой грубой оценке (на глазок) по среднему курсу рубля к доллару за указанный период это составляет около 1 триллиона рублей или около 1,5% ВВП. А с учетом того, что годовые темпы роста ВВП по итогам первого полугодия 2013 года сжались в три раза — с 4,5% до 1,4%, то есть на 3,1 процентного пункта, очевидно, что падение внешнеторгового сальдо отвечает за половину указанного обвала в темпах роста экономики!
Уже один этот факт свидетельствует о неоправданно высокой зависимости экономики (и как следствие — экономической динамики) в России от внешней торговли. Но этот тезис более подробно мы рассмотрим ниже.
Спад и стагнация
Чиновники, отвечавшие за переговоры (в Женеве и других приятных во всех отношениях городах) о присоединении нашей страны к ВТО, не раз утверждали, что в целом для экономики России баланс выгод и издержек, связанных с членством в ВТО, окажется положительным, экономический рост ускорится за счет того, что многие производители получат более выгодные условия проникновения на зарубежные рынки, а уязвимые отрасли "не слишком пострадают" от этого шага. И вообще, усиление конкуренции — окажется во благо.
Однако рост конкуренции с иностранными производителями после вступления в ВТО, как показывают данные по итогам первого полугодия 2013 года, стал далеко не последней причиной резкого падения прибыли в обрабатывающей промышленности, в сельском хозяйстве, рыболовстве. Многие промышленные отрасли уже находятся в состоянии спада.
Вместо снижения цен, которое якобы должно было стать следствием обострения конкуренции на российском рынке, мы получили несколько иной эффект: и без того плачевное состояние отечественной обрабатывающей промышленности вследствие усиления конкуренции с иностранными производителями еще больше осложнилось, что привело к сворачиванию ими инвестиционных программ и к резкому сокращению производства. Об этом красноречиво свидетельствует падение выпуска в январе-августе 2013 г. по отношению к тому же периоду 2012 г. в обрабатывающей промышленности на 0,2% и инвестиций в основной капитал на 1,3% (год назад наблюдался рост, соответственно, на 4,8% и на 11,7%). А производство машин и оборудования, особо пострадавшее от вступления России в ВТО, обвалилось за восемь месяцев текущего года аж на 7,0% (год назад — рост на 1,7%). Не менее впечатляющие изменения произошли в темпах производства транспортных средств и оборудования — с +19,3% в январе-августе 2012 г. до -1,9% в январе-августе 2013 г.
Миражи иностранных инвестиций
Нам обещали также стремительный рост иностранных инвестиций после вступления в ВТО (хотя на какой логике основывались эти обещания — не понятно, но об этом позже).
Формально динамика иностранных инвестиций, о которой поведал Росстат, вроде бы дает повод для радости: по итогам первого полугодия 2013 г. в сравнении с первым полугодием 2012 г. общий объем иностранных инвестиций, поступивших в Россию, вырос на 31% и составил 98,8 млрд долларов. Однако более углубленный взгляд на эту статистику, особенно на структуру высокого на первый взгляд показателя кардинально меняет картину.
Как ни парадоксально, хотя объем иностранных инвестиций вырос, но радоваться нечему, так как в структурном плане прибывающие в страну зарубежные инвестиции продолжают качественно деградировать, причем темпы этой деградации усиливаются. К тому же, судя по этой структуре, это преимущественно и не инвестиции вовсе.
Во-первых, из общего объема в 98,8 млрд долларов прямые иностранные инвестиции (а точнее, то, что Росстат именует "прямыми иностранными инвестициями") составляют всего 12,1 млрд долларов или 12,3%. Основная же доля — 86,3 млрд долларов или 87,4% — это так называемые "прочие инвестиции". Под этим определением скрываются обыкновенные кредиты. Причем более подробная статистика Росстата показывает, что направления использования этих кредитов мало связаны с модернизацией, технологическим перевооружением, закупкой и внедрением новой техники и технологий; и вообще, с вложениями в капитальные блага — львиная их доля направляется на пополнение оборотного капитала (на покупку сырья, материалов и комплектующих), на погашение ранее взятых кредитов, на покупку ценных бумаг и пр.
Но и это еще не вся горькая правда. Дело в том, что из 12,1 млрд долларов, причисляемых Росстатом к "прямым" инвестициям, 6,8 млрд долларов тоже являются кредитами! Только уже внутрифирменными.
То есть доля кредитов в так называемых "иностранных инвестициях" составляет даже не 87,4%, а 94,3%. Реальная же доля прямых инвестиций оказывается всего 4,6%!
Заметим, что эта реальная доля прямых иностранных инвестиций (вложения в основной капитал) в общем объеме иностранных инвестиций за все годы реформ неуклонно снижается: в 1995 г. она составляла 48,8%, в 2005 г. — 19,3%, в 2010 г. — 6,7%, по итогам 2012 г. — 6,0%, и вот теперь — 4,6%.
Также следует иметь в виду, что даже те прямые иностранные инвестиции, которые представляют собой реальные капиталовложения, направляются преимущественно в сырьевой сектор, пищевую промышленность и торгово-финансовую сферу — то, есть опять-таки, никак не работают ни на новую индустриализацию, ни на модернизацию.
Наконец, следует упомянуть и уже давно всем известный феномен: большая часть этих инвестиций является зарубежными лишь формально, а на самом деле это чаще всего незаконно вывезенные средства российских же юридических и физических лиц, которые, легализуясь за рубежом (преимущественно в офшорах), возвращаются в Россию под видом иностранных инвестиций.
Таким образом, иностранные инвестиции оказываются подобными морской свинке, которая, как известно, никакая не морская и никакая не свинка — так как не имеет ровно никакого отношения ни к морю, ни к свиньям. Так же и иностранные инвестиции, приходящие в Россию, — это никакие не инвестиции, да еще и не иностранные.
Меня вся эта невеселая картина с зарубежными инвестициями не удивляет. Потому что надежды чиновников на приток развивающих инвестиций после нашего вступления в ВТО прямо противоречат логике.
Какими могут быть мотивы для зарубежных инвестиций в обрабатывающую промышленность, в отрасли высоких (или хотя бы относительно высоких) переделов, в организацию производства технически сложных (или относительно сложных) товаров конечного спроса?
Если оставить в стороне частные случаи, то основных таких мотивов может быть два. Первый — использовать страну-реципиент капитала как производственную базу для дальнейшего реэкспорта. Решающими факторами при принятии решений в связи с этим мотивом являются низкая стоимость рабочей силы и удобное транспортно-географическое положение.
Именно этим объясняется поток иностранных инвестиций в Юго-Восточную Азию. Но это явно не наш случай — у нас и рабочая сила не дешевая, и транспортная инфраструктура не достаточно развита.
Второй — производить на месте для того, чтобы и продавать на месте. То есть интерес к внутреннему рынку. Причем решение об инвестиционных проектах будет принято только в том случае, если это окажется выгоднее, чем производить у себя в стране (или где-то еще) и продавать у нас в стране готовые товары, не связываясь с организацией производства.
Одним из важнейших факторов, который может склонить инвестора именно к варианту производства на месте, является защищенность внутреннего рынка. То есть товары, произведенные на месте, не будут встречать препятствий в виде таможенных тарифов, квот и прочих протекционистских барьеров. Поэтому выгоднее организовать производство товаров в стране сбыта, чем ввозить их из-за рубежа.
Именно этот мотив действовал после кризиса 1998 года, когда девальвация (рухнувший рубль) образовала своего рода мощный протекционистский барьер против импорта. Именно эти мотивы (высокие таможенные импортные тарифы) срабатывали, когда ведущие автомобильные концерны стали организовывать в России филиалы и сборку. Именно эти мотивы для иностранных производственных инвестиций действовали и в других странах в те периоды, когда рынки в них оказывались надежно защищены от импорта.
Поэтому совершенно очевидно, что после вступления России в ВТО многие мотивы для осуществления реальных инвестиционных проектов в нашей стране у потенциальных зарубежных инвесторов пропадают, что косвенно и подтверждает структура иностранных инвестиций.
Вообще, титанические и заслуживающие лучшего применения усилия наших финансово-экономических чиновников по привлечению в страну иностранных инвестиций не могут не удивлять. Поистине, гора родила мышь. Эта цель стала чуть ли не приоритетом экономической политики номер один, а в то же время зарубежные инвестиции играют практически незаметную роль в нашей экономике. Ведь в сравнении с объемом внутренних инвестиций размер прямых иностранных инвестиций поистине мизерный — он не превышает 3-5% от общего объема капиталовложений в России.
Стратегический изъян
Все эти печальные итоги не случайны, так как они являются следствием ложной стратегии, основанной на мифе об открытой экономике и мифе о якобы существующей в мире свободной торговле и о ее непременно благотворной природе. Стратегии, которая предполагает обязательное встраивание России в уже сложившуюся систему международного разделения труда и которая с порога отвергает идею автаркии (или квази-автаркии) — весьма органичную для нашей страны.
Международная специализация, активное участие в мировом разделении труда, да и вообще внешнеэкономическая активность редко являются приоритетными факторами развития крупных государств и экономик. Преувеличение значение этого фактора — всего лишь весьма распространенное заблуждение.
Часто приходится слышать, как в качестве примера значимости этого фактора приводят Китай. Дескать, это ярко выраженный случай экспортно-ориентированной модели экономики, и развитие этой страны в основном определяется активной экспансией на внешние рынки. В действительности все обстоит с точностью до наоборот. На самом деле Китай обладает одной из самых независящих от внешней торговли экономик мира.
Почему же существует такое распространенное (причем даже среди профессиональных экономистов) заблуждение? Потому что при соотнесении величины экспорта этой страны (который выражается в международной валюте — долларе США) с ВВП (исчисляемым национальной статистикой в юанях) некорректно переводят ВВП Китая в доллары, основываясь на официальном курсе. Однако этот курс совсем не отражает реальную покупательную способность юаня. Официальный курс юаня занижен относительно своей реальной покупательной способности, по разным оценкам, в 2,5-4 раза. Поэтому числитель в дроби экспорт/ВВП оказывается сильно заниженным, а само значение дроби — сильно завышенным.
Корректный счет предполагает использование в качестве числителя ВВП, исчисленного в долларах, исходя из паритета покупательной способности (ППС) валют (в данном случае — юаня).
Так, в 2008 году китайский экспорт составил 33% по отношению к ВВП, выраженному в текущих ценах в долларах США по официальному курсу, и почти в два раза ниже — 18%, если считать к ВВП по ППС из базы данных МВФ. Использование неангажированных экспертных оценок, например, данных профессора университета Гронингена Ангуса Маддисона, виднейшего эксперта в области методологии расчета макроэкономических показателей и межстрановых сопоставлений и, пожалуй, самого респектабельного в мире независимого компаративиста, позволяет говорить о еще более низком значении данного показателя — 10,5%.
Еще в середине 1990-х годов я провел расчет корреляционной связи степени открытости экономик (доли экспорта и импорта в ВВП) с разными показателями: уровнем развития стран, численностью их населения, площадью территории.
Расчеты показали, что степень открытости экономики, ее вовлеченности в мирохозяйственные связи является функцией численности населения и размеров территории. Значение коэффициента корреляции в пределах 0,4-0,7 обычно трактуется как наличие явной взаимной связи между показателями, от 0,7 до 1 — как наличие сильной (квазифункциональной) зависимости. Так вот, полученное значение коэффициента ранговой корреляции Спирмэна между отношением внешнеторгового оборота к ВНП и численностью населения для 37 стран (-0,676) показывает наличие тесной связи между этими показателями. Еще более выражена обратная зависимость вовлеченности стран в мировую торговлю от размеров территории (-0,795), которую можно оценить как квазифункциональную, так же как и обусловленность степени открытости одновременно численностью населения и размером территории (-0,801).
Емкость рынка выполняет для процесса производства ту же функцию, что и печная тяга для процесса горения: чем она больше, тем активнее процесс. В то же время емкость внутреннего рынка любой страны ограничена (и чем меньше страна, тем сильнее ограничения). Емкость рынка для товара или фирмы может быть увеличена путем расширения географии продаж. Максимальная емкость может быть у мирового рынка в случае снятия всех торговых барьеров. Технологические же и организационно-экономические параметры современного производства таковы, что развитые малые страны без мирового рынка существовать просто не могут, или уровень их развития, который напрямую зависит от мировой конъюнктуры, резко деградирует.
Однако обязательным следствием реализации указанной модели является зависимость от внешних условий, а в случае возникновения международных конфликтов, войн, введения санкций, установления блокады — уязвимость страны ввиду угрозы остановки экспортно-ориентированного производства и прекращения импортных поставок, особенно жизненно важной продукции (сырья, энергоресурсов и, прежде всего, продовольствия).
Противоречие между высокой эффективностью и динамизмом, с одной стороны, безопасностью и стабильностью, с другой, для малых стран в принципе не разрешимо; для крупных же стран указанная проблема разрешима.
Для крупных по размеру стран зависимость экономики от внешней торговли незначительна.
Возьмем для сравнения несколько стран с крупным экономическим потенциалом. Отношение величины экспорта к ВВП, исчисленному по паритету покупательной способности валют, выглядит в этих странах следующим образом: Индия — 4%, США — 9%, Бразилия — 10%, Китай — 10,5%, Япония — 18%, Великобритания — 21%, Россия — 24%, Франция — 28%, Италия — 31%, Канада — 35%, Германия — 56%. В этом списке страны идут по возрастанию роли экспорта для их экономик.
В целом наблюдается увеличение роли внешней торговли для экономики по мере уменьшения размера территории и численности населения. Естественно, что речь идет о зависимости корреляционной, а не жестко функциональной, но, как было сказано выше, зависимость эта очень сильная. Россия занимает 1-е место в мире по территории и 9-е — по численности населения. В данной подборке у нее 1-е место по территории и 5-е — по населению. Поэтому в данном рейтинге ей естественно было бы находиться где-то между Бразилией и Японией. То есть нормальной величиной экспортной квоты в ВВП России следовало бы считать 12-15%. В действительности же роль экспорта в экономике нашей страны является гипертрофированной и практически в два раза выше нормального значения.
Экономика современной России чрезмерно открыта и слаба. Активная внешняя торговля не привела к массовому внедрению передовых технологий, полученных от зарубежных партнеров. Напротив, импорт готовых высокотехнологичных товаров, который не встречает на своем пути серьезных барьеров (а после вступления в ВТО применение этих барьеров нашей страной становится невозможным), подавляет внутреннее производство, а специализация на экспорте топливно-сырьевых товаров и продукции нижних переделов все больше усугубляет деградацию структуры экономики.
Возникает закономерный вопрос: какой смысл в поддержании экономических связей, способствующих, по выражению Фридриха Листа, "национальному обеднению и национальной дряблости"?
Стратегия социально-экономического развития России должна заключаться в переориентации на развитие внутреннего рынка, замещении импорта, протекционизме в отношении стратегических секторов экономики, сдвиге государственной политики к более активной поддержке национальных производителей и, если говорить более глобально, в формировании собственного мира-экономики, как "экономически самостоятельного куска планеты, способного в основном быть самодостаточным, такого, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство" (Фернан Бродель).
Россия исторически (и в советский, и в досоветский периоды) всегда была таким миром-экономикой.
Условия глобализации делают идею "самодостаточности" (не путать с самоизоляцией) как никогда актуальной и полезной в решении вопросов обеспечения национальной безопасности для многих стран мира: как лидеров, так и аутсайдеров мировой экономики.
Неслучайно в современном мире гораздо чаще субъектами глобальной конкуренции выступают не отдельные страны, а макрорегионы, чьи успехи на мировой арене оказываются значительно выше суммы достижений отдельных стран-участниц.
Очевидно, что для многих стран мира именно региональная интеграция — единственный способ выжить в условиях глобальной конкуренции и занять достойное место в системе международного обмена.
Так, например, экономика западноевропейских стран в большей степени зависит от внешней торговли, в частности из-за того, что многие европейские страны являются небольшими по размеру. Экспортная квота в ВВП отдельных стран ЕС в среднем приближается к 25-35% (а для некоторых стран этот показатель даже превышает 50-60%). Впрочем, как видно из данных, приведенных выше, и некоторые крупные страны имеют высокую экспортную квоту в ВВП (например, Германия с показателем 56%). Однако следует учесть, что подавляющая часть внешнеторговых потоков стран ЕС приходится на взаимную торговлю. Если исключить из расчетов взаимную торговлю (приняв ее условно за "внутреннюю"), то на торговлю стран ЕС с внешним миром приходится менее 10% их суммарного ВВП.
Концепция мира-экономики тесно связана и с идеей о минимально необходимом размере рынков для того, чтобы иметь эффект экономии от масштабов производства, который, в свою очередь, определяет уровень конкурентоспособности отраслей и производств.
Реальное содержание всех идущих процессов создания зон свободной торговли и прочих подобных ассоциаций — прямо противоположно, по сути, глобализационной модели всеобщей открытости и свободной торговли.
По существу, идет сколачивание команд для коллективного отстаивания собственных интересов в глобальной конкуренции и формирование миров-экономик — замкнутых воспроизводственных контуров.
Все это определяет принципиальную важность активизации усилий по продвижению собственного интеграционного проекта на Евразийском пространстве.
Но это уже тема для отдельной статьи.
Завтра 26.09.2013
