Нельзя Академию наук отдать чиновникам
Жорес Алферов
Обозреватель «РФ сегодня» Людмила ГЛАЗКОВА встретился с Жоресом Алферовым сразу после того, как он выступил на заседании Госдумы с заявлением о том, что законопроект в первоначальной редакции наносит непоправимый ущерб стране, будущему и науке.
— Жорес Иванович, не изменилась ли сегодня ваша позиция?
— Считаю, что законопроект нужно просто возвращать в нулевое чтение или вообще отказаться от него. Закон безобразный. Все свои соображения я изложил в открытом письме Президенту РФ Владимиру Путину. Там все акценты расставлены.
Перед страной, наукой и образованием (не только перед бизнесом) стоит важнейшая задача — создание к 2020 году 25 миллионов рабочих мест в высокотехнологичном секторе экономики. Чтобы ее решить, следует вернуть приоритет научных исследований, усилить роль Академии наук, добиваться востребованности научных результатов экономикой и обществом, по-новому развивать систему высшего профессионального, прежде всего естественно-научного и технологического, образования.
В 2000 году после вручения Нобелевских премий британский канал ВВС организовал «круглый стол» с лауреатами. Мой сосед, американский экономист профессор Джеймс Хекман, отвечая на один из вопросов, отметил, что научно-технический прогресс во второй половине XX века полностью определялся соревнованием США и СССР, и выразил сожаление, что это соревнование закончилось. Это разве не признание заслуг Академии? Все Нобелевские премии в области науки, полученные советскими, российскими учеными, присуждены за работы, выполненные в Академии наук СССР. Академия наук внесла решающий вклад в осуществление проектов создания ядерного щита, атомной энергетики и атомного флота, освоения космоса и Северного морского пути, Сибири и Дальнего Востока, радиолокации и полупроводниковой «революции». Все не перечислить.
Много утратив в жесточайших реформах 1990-х годов, РАН тем не менее сохранила свой научный потенциал в большем объеме, чем отраслевая наука и вузы. Вообще противопоставление академической и вузовской науки совершенно противоестественно. Академия всегда работала вместе с вузами, создавая новые лаборатории, кафедры, факультеты, институты. Примеры! — уникальный альянс Сибирского отделения РАН и Новосибирского университета, созданный вашим покорным слугой в структуре РАН первый вуз — Санкт-Петербургский академический университет (научно-образовательный центр нанотехнологий), участие РАН в образовательной деятельности в МГУ, МФТИ… Но основная проблема российской науки — невостребованность научных результатов экономикой и обществом.
— Кстати, о том же самом вы говорили тринадцать лет назад в Госдуме, на следующий день после присуждения вам Нобелевской премии.
— По большому счету, для ученого самое страшное — когда результаты его работы не востребуются в его стране. Надо четко понимать, что даже фундаментальная наука, абстрактные науки погибнут, если не развивается экономика, основанная на наукоемких технологиях. Тогда же я сказал, что мы страна оптимистов, потому что пессимисты все уехали.
— Мне довелось слышать, что после принятия законопроекта во втором чтении многие молодые ученые стали составлять свои резюме. С дальним прицелом… Это ведь страшно.
— Потому нам и нельзя «уходить в кусты» в настоящий ультракритический для нашей науки и реального инновационного развития страны период. Аргументы, что организация РАН имеет формат 30-40-х годов прошлого столетия и не отвечает современным требованиям, абсолютно надуманы. В организационном и структурном плане это консервативное учреждение в лучшем смысле слова. И Лондонское королевское общество, перевалившее рубеж 350-летия, и Национальная академия наук США, отметившая недавно свое 150-летие, мало изменились по своей структуре, но нормально функционируют. Так же, как и РАН.
Что стоит за идеей лишения РАН академической суверенности и превращения в клуб именитых ученых? Что станет с огромной федеральной собственностью, которую, к счастью, не успели приватизировать и которая находится в оперативном управлении РАН и призвана служить интересам России и российской науки? Я спросил Президента страны в письме: не повторит ли предложенный в законопроекте федеральный орган «Академсервис» судьбу «Оборонсервиса»? Кому на руку идея изменить статус Академии—не тем ли, кто на эту собственность позарился?
—Арбитром в конфликте академиков с законодателями стал глава государства, который, как сообщалось, имел трехчасовой разговор с президентом РАН и принял практически все поправки президиума Академии к законопроекту.
— Осталось, что агентство будет распоряжаться институтами и имуществом. У нас любят ссылаться на «цивилизованное» зарубежье. Но сравните: все имущество институтов, входящих в ФРГ в общество Макса Планка, по статусу приравниваемое к Академии наук, принадлежит самому обществу, является его собственностью. Не государства. РАН же в интересах науки просто распоряжается федеральным имуществом. Так что у нас перевирают, а еще ссылаются на цивилизованный мир. Мы сами… цивилизованная страна, были по крайней мере.
Те замечания к законопроекту, которые исходят от президиума РАН, касаются частных вопросов — раз. Нет уверенности, что они все будут приняты — два. Упомянутый вопрос об агентстве и управлении агентством институтами остался — три. Назначать директоров станет какая-то комиссия Президентского совета, которой нет и которая неизвестно что будет собой представлять.
— Какова на сегодняшний день консолидированная позиция РАН?
— Этот вопрос задавайте Фортову.
— А к чему пришли участники конференции академических институтов?
— Была принята довольно выдержанная резолюция. В ней шла речь о том, что РАН должна сохранить свой уникальный статус, автономию и самоуправление, независимость от далеких от науки чиновников, свободу распоряжаться выделяемыми ей госресурсами в соответствии с Уставом РАН и законами РФ, подчинение напрямую Президенту страны. Я предлагал принять ее в качестве резолюции Общего собрания РАН, но…
—Приняли более смягченный вариант?
— Не то чтобы более смягченный… А моя позиция абсолютно не изменилась.
—И вы не заявляли, что в реформировании Академии нужно сотрудничать с властью?
— Секундочку. Я, во-первых, никогда не говорил о реформировании. Я все время говорю о развитии Академии, о развитии науки и о том, что «реформа» для нас означает развал и разгром. Поэтому и слово это никогда не употребляю. Академия должна меняться — это другой вопрос.
— Когда вы говорите о развитии Академии, что имеется в виду — увеличение финансирования?
— Проблема российской науки, прежде всего естественных наук и их приложений, в невостребованности научных результатов экономикой и обществом. Роль государства в проекте американской Кремниевой долины заключалась прежде всего в востребованности Пентагоном и НАСА исследований, разработок и продукции на их основе. Кремниевые чипы стартовали в широком коммерческом применении после их использования в подготовке полета космического корабля «Аполлон» на Луну и разработки ракеты «Минитмен».
В стране в ходе приватизации произошла деиндустриализация. Мы ликвидировали все отрасли промышленности и должны их создавать заново. Не будет этого, рухнут и экономика, и страна. Единственная основа для воссоздания — институты РАН. Конечно, для этого нужно увеличивать финансирование Академии. Чтобы она менялась, надо уметь ставить конкретные задачи, а не заниматься вот такой структурной перестройкой — столько академиков, столько того, столько сего, объединять РАН с медицинской, сельскохозяйственной академиями…
Все технологии рождаются из фундаментальных исследований. Мой старый знакомый, лауреат Нобелевской премии, экс-президент Лондонского Королевского общества физик Джордж Портер сказал: «Вся наука прикладная, различия только в том, что отдельные приложения возникают быстро, а некоторые — через столетия». Нужно уметь выбирать направления, ставить конкретные задачи.
—Какие задачи, если у нас отсталая сырьевая экономика?
—Простите, и при сырьевой экономике тоже. Сегодня «Газпром», например, имеет на порядок более низкую производительность труда, чем американская «ЭксонМобил». Сырьевая экономика также требует высоких технологий, и многие ученые в Академии наук знают, какие надо ставить задачи. У нас после войны не было не только бомбы, но и полупроводниковой электроники, и вычислительной техники. Многого чего. Но тогда правительство спрашивало и привлекало ученых для определения задач, которые должно ставить. Вот когда в правительстве у нас будут не болтуны, которые ни в чем не разбираются, а профессионалы, тогда и задачи будут ставиться. Нет профессионалов — пусть спросят у ученых. По физике твердого тела, по полупроводникам, по электронике, по нанотехнологиям я им могу многое сказать, да еще целый ряд ученых.
Министр Ливанов гордится, что он закончил кафедру Абрикосова — хорошо, но в науке он ничего заметного не сделал, поэтому не знает, какие задачи нужно решать. Нужно многое знать для того, чтобы заниматься наукой, двигать ее. Да и в любом деле нужно выдвигать людей, которые уже что-то сделали, а не по принципу друзей-приятелей.
— Вы Президенту России говорили об этом?
—Знаю его 25 лет, хотя очень редко с ним встречаюсь. Последний раз мы один на один виделись 21 февраля, и у нас были общие позиции. Думаю, что если бы мне удалось добраться до него сейчас, может быть, я его убедил бы не делать того, что делается. Надеюсь. Потому что такой закон принимать нельзя.
У нас в Министерстве образования и науки нет ни одного специалиста, способного сформулировать конкретные задачи, которые нужно решать. Мы выброшены на обочину мирового технологического развития за эти 25 лет! А мы были лидерами вместе с американцами. Нужно ставить конкретные задачи, чем я всю жизнь и занимаюсь.
Сегодня только РАН располагает реально высококвалифицированными кадрами во всех областях современной науки, и мы часто являемся свидетелями, когда чиновники от научных ведомств формируют не реальные цели научных исследований, не задачу, которую надо решить и на ее решение выделить определенные средства, а лишь придумывают способы распределения денег.
Для создания 25 миллионов рабочих мест требуется не «реформа» Академии наук, а ее эффективное развитие, изменение статуса отделений и создание новых взамен неэффективных. Президентский совет по науке, технологиям и образованию должен состоять из выдающихся ученых и руководителей основных высокотехнологичных компаний страны. Кстати, места в нем для единственного в России нобелевского лауреата по науке не нашлось. И такому Совету поручат назначать на должности директоров институтов РАН!
Абсолютно надуманно и объединение РАН с медицинской и сельхозакадемиями. В США — три национальных академии (в двух из них я уже четверть века состою иностранным членом), одна из них — Институт здоровья. Вместо законопроекта о реформе нужно прописать в законе статус Российской Академии наук как высшего научного учреждения страны.
— Помимо вас, к Президенту России по поводу законопроекта обратилась целая группа нобелевских лауреатов. Факт беспрецедентный!
— Между прочим, в их письме сказано примерно то же, что и в моем, только в более дипломатической форме. Суть одна — защита РАН. Трансформация структуры научно-исследовательской деятельности в России путем замены российской модели на западную их беспокоит по следующим причинам. Первое, не очевидно, что она лучше подходит нам. Второе, такой радикализм чреват подрывом организма российского научного сообщества, что скажется и на мировой науке в целом. Третье, любые изменения (которые — важно! — должны добавлять ценность системе, не нанося ей вреда) следует проводить при участии самих ученых. Они также напоминают о том, что до резкого сокращения финансирования 20 лет назад многие НИИ РАН конкурировали с западными научно-исследовательскими институтами.
Солидарность международного научного сообщества в начале 90-х, когда финансирование РАН упало в 10-20 раз, проявилась в выделении зарубежных и международных грантов, благодаря которым сохранились очень многие наши лаборатории.
— Была какая-то реакция на письмо нобелиатов?
— Нет.
— Что все же будет с законопроектом? Возвращение ко второму чтению или третье?
— Не знаю. Дума решает…
Впервые опубликовано в журнале «РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ СЕГОДНЯ»
РФ сегодня 2013 № 17
