В марте-апреле 2021 года в Оренбургской духовной семинарии прошли просветительские курсы, организованные Оренбургской епархиальной комиссией по вопросам семьи, защиты материнства и детства.

С лекцией на мероприятии выступил постоянный член Изборского клуба, кандидат филологических наук, доцент Оренбургской духовной семинарии, секретарь Союза писателей России Михаил Кильдяшов.

Мой интерес к вопросам философии рода начался с изучения жизни и творчества о. Павла Флоренского. Он в качестве особой отрасли знания предлагал выделить археологию, или генеалогию, рода. Он видел выстраивание своего родословия как укрепление связи предков и потомков, как постижение себя самого. Для Флоренского подобная деятельность стала не только семейной хроникой, но и летописью страны, особой составляющей человеческой онтологии. Его отец и мать в силу разных причин «выпали из своих родов». Во-первых, родительский брак был межнациональным и межконфессиональным: мать из старинного кавказского рода, григорианского вероисповедания; отец – русский, православный, отчего во многом его так и не принял тесть. Во-вторых, отцу Флоренского пришлось какое-то время жить с мачехой, которая оказалась классической мачехой из русской сказки – в итоге тот рано покинул родной дом и начал самостоятельную жизнь. В-третьих, поколение отца, как пишет Флоренский, «не хотело быть сынами», а стремилось как можно скорее стать отцами, начать с себя новое родовое летоисчисление. В-четвертых, по мужской линии в роду Флоренского никто не доживал до внуков – и прадед, и дед, и отец застали только своих сыновей. Из-за подобного разрыва родовых связей Флоренскому пришлось писать историю рода практически с нуля. Он работал в архивах, анализировал метрики, изучал этимологию родовых фамилий, связывался с дальними родственниками, записывал воспоминания и воспоминания о воспоминаниях, собирал фотографии, книги, предметы обихода, так или иначе связанные с историей рода. В итоге он передал своим детям цветущее, ветвистое родовое древо, чтобы они продолжали летописание. Человек вне рода, по Флоренскому, одиночка, он неведом самому себе, он неполон, он лишён своего главного предназначения: быть связующим звеном рода, быть одновременно собирающей и рассеивающей линзой десятков судеб предков и потомков.

Для чего я так подробно об этом говорю? Чтобы у нас возникло понимание, что родовая память в те или иные периоды, в тех или иных семья порой истончается, рассеивается, но тем не менее многое в родовой истории восстановимо. Если отцы что-то утратили, не надо отчаиваться: сыны ещё могут всё возродить, в культурной памяти мало что подвержено абсолютной энтропии. Но сегодня подобное возрождение требует особенных усилий.

Вспоминаю свои студенческие годы в пору нулевых годов. На выпускном курсе преподаватель древнерусского языка, однажды сказала нам: «мы научили вас далёкой истории, но вы совершенно оторваны от недавнего прошлого: о Древней Руси вы порой знаете больше, чем о времени своих родителей». Думаю, это справедливо для каждого поколения, а ведь временная цепь распадается в соседних звеньях.

Мы часто, и справедливо, иронизируем по поводу беспамятства западной цивилизации. Мы по праву гордимся глубокими корнями своей культуры, в которой Большой театр, действительно, ровесник Североамериканских штатов. Но ХХ и нынешний XXI век ставят перед нами гораздо больше препятствий, чем перед Западом, в деле сохранения семейной и родовой памяти. Нынешние поколения сегодня страдают и чужеземными и «своими» болезнями беспамятства.

У поэта Николая Глазкова есть такие строчки:

Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый — век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!

ХХ век с Гражданской войной, репрессиями, с пропавшими без вести в Великую Отечественную рождает множество белых пятен в семейной истории, требует наводить мосты над безднами. М.А. Шолохов в начале 60-х годов спрашивал своего сына-историка: «Что там говорят ваши учёные? Когда Гражданская война закончилась?». Так писатель намекал, что в умах Гражданская война будет тлеть долго. Продолжается она и сейчас. Знаю не один пример того, как люди уже в четвертом поколении, не могут простить друг другу противостояния красных и белых прадедов. Знаю и примеры того, как в некоторых семьях бояться обращаться в архивы ради памяти безвинно репрессированных дедов, живя с подсознательным страхом «а может, и правда, в чём-то виноват».

Второе. Развод, который сегодня стал обыденностью, часто отсекает детей об одной из родовых линий. Если ты с детства не живешь с одним из родителей, то и все предки могут остаться для тебя неведомыми, чужими. Это ощущение себя как «родовой полукровки» и лишает полноты семейной истории и географии, и не дает осознать предназначения рода, который продолжается тобой.

Третье. Современная семья всё активнее сжимается, в ней становится всё меньше и меньше людей. От родовой и семейной общины, где был «стол один — и прадеду, и внуку», мы пришли к нуклеарной семье, «семье-клетке» без прироста населения (мама, папа, дитя, или пара вовсе без детей). Мы уже редко знаемся с троюродными братьями и сёстрами, двоюродных дядьями и тётками, а значит, нам не с кем обретать единение в прадедах.

Четвёртое. Мы, вслед за Западом, стали слишком поздно вступать в брак. Мы будто следуем наставлению Андрея Болконского «Не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал все, что мог… Женись стариком, никуда не годным…». Мы делаем карьеру, берём от жизни всё, и в лучше случае становимся отцами в дедовском возрасте. А как важно дожить до правнуков! Как важно застать несколько поколений своего рода! Я человек, рожденный в последней четверти ХХ века, застал своих прабабушек, рожденных в начале века. Я видел живых участниц всех великих деяний и потрясений минувшего столетия. И потому для меня всё это не история, а живая жизнь, зримые судьбы. Поэтому для меня никто историю не перепишет, никто из неё подвиг не вымарает.

Пятое. Пресловутое «чайлд-фри» — свобода от детей, жизнь ради самих себя, отсутствие желания породить новую жизнь. Как-то у ровесника моего отца я спросил, в чём причина демографического взрыва, породившего наше поколение в конце 80-х. Собеседник назвал не эйфорию от грядущего перестроечного рая. Он сказал: «Несколько лет из Афганистана шли гробы, было гнетущее ощущение витающей кругом смерти. И оттого, видимо, пробудилась мощнейшая жажда жизни, желание одолеть смерть. Возникла тревога за то, что некому будет передать родовую память. Казалась, что тяжесть этой памяти веков и поколений раздавит нас». Радостно замечать, что идея «чайлд-фри» для нашего сознания всё же чужеродна. То поколение, которое первым заговорило об этом в свои восемнадцать лет, сегодня, уже в двадцать пять, ощутило в себе здоровое отцовство и материнство, уже родило своих первенцев.

Что же делать? Как одолевать препятствие? Как выковать цепь рода? Не хочу маниловщина. Не буду озвучивать проектов общенационального масштаба. Приведённый пример Флоренского — это личный труд одного человека, пусть даже человека гениального ума и энциклопедического образования. Также не хочу говорить об очевидном подспорье для восстановления родового древа: об оцифрованных сегодня военных документах и различных сайтах, посвященных Первой Мировой и Великой Отечественной войне, о доступности областных архивов с метрическими книгами, о пользе социальных сетей, через которые можно наладить родственные связи. Пусть пара моих советов покажутся слишком частными, не разрешающими в корне всех проблем, но они, надеюсь, для кого-то будут действенными.

Нам необходимо возродить «любовь к отеческим гробам». В буквальном смысле. Как часто мы теперь слышим известия о том, что подростки совершили акт вандализма – осквернили несколько могил на кладбище. Это, как правило, результат того, что к своим 13-15 годам они ни разу не были на похоронах, не провожали в последний путь близких. Родители наверняка берегли своих таких ранимых деток и говорили, что почившие дедушка или бабушка «улетели на другую планету». Когда на девятый день мы всей семьёй поехали на могилу прабабушки, мой дед сказал: «Ещё одна дорога добавилась». Дорога на кладбище – это такой же общий семейный путь, как дорога на отдых или к кому-то в гости. И чем раньше ты эту дорогу узнал, тем прочнее ты связался с родом, тем роднее тебе стала земля. Только тогда ты понимаешь, почему за неё так самоотверженно воюют, почему твоя земля всегда за тебя и никогда тебя не предаст.

Кроме того, очень полезно выделить в доме уголок под «семейный музей». Такой музей фактически есть в каждом доме. Но он разрознен, разбросан, запрятан по тумбочкам, шкафам и комодам. Особенно дорогие фотографии и письма, награды и личные вещи дедов и прадедов, собранные в доме в одном месте и пребывающие перед глазами – это концентрация времени, водоворот времени, в который ты волочён и своей жизнью.

Сегодня станет спанием осознание того, что род – «блаженное наследство», переданное каждому из нас. Это бесконечность тебя в бесконечности других, и бессмертие других в тебе. Род – минувшее, которое свершается сейчас.