В центре многих сегодняшних идеологических споров лежит вопрос о соотношении российской истории и общемировой цивилизации. Специфика исторического развития России более или менее очевидна: она и в относительно позднем принятии христианства, и в относительно позднем развитии государственности, в огромной роли идеологических оснований жизни общества, в персонификации власти, тяге к лидерству харизматического типа, прохладному отношению общественного сознания к правовым нормам, более низкой роли материальных стимулов.
Из этих фактов разные идейные течения делают подчас полярные выводы: одни говорят об «особом», ни с чем не сравнимом пути России и утверждают о неприменимости выводов западной науки, сделанных на основе изучения иных стран, другие полагают, что Россия развивалась и развивается на обочине мировой цивилизации, ее опыт и традиции есть некая помеха, в течение столетий затруднявшие и затрудняющие ее приобщение к этой цивилизации.
Вместе с тем, очевидно, что при всем отличии отечественной истории, она в общих чертах соответствует этапам развития других стран. Раннее феодальное единство и феодальная раздро6ленность, сословная монархия и абсолютизм, развитие промышленности и буржуазии, падение абсолютизма и демократическая революция, решение аграрного вопроса и эгалитаристская тенденция, воплотившаяся в Октябрьскую революцию — т.е. опыт создания социального государства. Поэтому правильно говорить о специфическом развитии России в рамках общемирового развития, при этом учитывая, что Россия не только находилась под влиянием мировой культуры и цивилизации, но и существенно влияла на него, на разных этапах определяя повороты мировой истории.
Россия не только одна из составных частей, но один из немногих определяющих факторов мирового развития. Среди факторов, определивших своеобразие развития России можно выделить следующие.
Пульсирующий ритм жизни древних славян, чередовавших паузы земледельческих оседлых периодов с походным ритмом, когда они вырывались за собственные границы и в географическом, и в смысловом планах. Эта двойственность определила отсутствие склонности к постоянно-размеренному развитию, отсюда — чередование периодов опережения остального мира и отставания от него.
Отсутствие жестких границ, подвергающихся постоянному фиксированию географическим или иногосударственным факторами, ведет к отсутствию постоянного ощущения границы с миром, порождая поиск осмысленности, поиск собственного впечатывания в окружающий мир, а стало быть как бы постоянный поиск высшей истины, поиск особой предназначенности, поиск истины, возможно, скрытой от остального мира, который находит свое воплощение сначала в «единственном в мире православном государстве», а затем — в «единственном в мире государстве рабочих и крестьян».
Соответственно, вся духовная традиция России — некое проти-востояние найденной истины и поиска истины.
В итоге национально-мобилизующая идея выполняет роль ускорителя развития, с одной стороны, и интегратора иных ценностей, не включенных в ранее найденную целину.
Начав свое развитие с естественно-хронологического отставания, Россия постоянно совершает рывок в развитии — и вновь замирает, найдя искомое. То есть, может быть, главная особенность России — интеграция мировой культуры. Соответственно, в российскую традицию накрепко вплетены такие начала, как мессианство, эгалитаризм, радикализм.
Все эти начала предопределены исходной идентификацией, базирующейся на отношении «к высшей истине».
Собственно, высшая истина и ее поиск — это некие центральные начала в самоощущении и принятом способе самореализации того, что и является отечественной русской цивилизацией.
Другие народы могли идентифицировать себя по месту проживания, «русские» не были в полной мере детерминированы географически, сталкиваясь сначала в своей миграции с разными культурно-цивилизационными началами — и позже сталкиваясь с ними и в силу обширности и подвижности своих границ, «русское начало» идентифицировало себя особым способом (который, впрочем, исторически есть не свидетельство особо избранности, но некая историческая случайность).
Этот особый способ заключался в том, что в неком историко-цивилизационном алгоритме после самим этим началом задаваемого вопроса «Кто мы есть?» рождался ответ: «Мы есть те, кто призван познать истину, выявить эту высшую истину из множества частных истин, принадлежащих разным встреченным нами народам».
И в этом отношении идея «особого русского пути» — как раз исходно и концептуально противоречит базовым алгоритмам российской цивилизации во всех ее исторических проявлениях.
Потому что здесь национальное сознание всегда мыслило не конструктами создания изолированного от мира «ковчега», а конструктами нахождения единственного истинного пути, основанного на познаниях наследия и богатства всего мира и открытия своего рода «пути спасения» — для всего мира.
Люди могут быть разделены лишь на познающих, овладевающих истиной — и еще не познавших ее. Все люди равны перед истиной — и тот, кто не признает последнего, не признает себя и человеком.
В большинстве случаев человек, называющий себя сторонником традиции, скажет, что он — сторонник сильного государства, суверенитета страны, сохранения и укрепления исторических традиций. Но сказав это, он всегда, в большинстве случаев, оставит в стороне все конкретные моменты, а именно:
Сильное государство — это государство, которым кто управляет? Кто распоряжается этой силой? Оно сильно в чем — в подавлении подданных или в защите своих граждан? Оно подконтрольно обществу, или общество подконтрольно ему? Чье это государство: богатых, бедных, всех вместе (чего на деле не бывает, но патриотами пропагандируется), самих государственных чиновников?
Сохранение и развитие исторических традиций — тоже замечательно. Но традиции бывают разные. Была на Руси такая традиция — крепостное право. Была еще традиция битья кнутом и вырывания ноздрей… Была традиция самодержавного правления и была традиция восстаний и народных войн против самодержавия. Хотя и само самодержавие на разных этапах играло разную роль в развитии страны: как формы цезаристской демократии, так и формы аристократической деспотии.
Была традиция русского западничества и славянофильства, была традиция либерализма и традиция народничества — список бесконечен.
Скорее всего, человек, объявляющий себя защитником «традиционных ценностей», скажет, что он сторонник всех лучших традиций, всего истинно народного и противник всего худшего. Но тут же встанет вопрос о том, что есть лучшее, а что — худшее.
В результате получается, что все, что может в своем самоопределении сказать убежденный сторонник опоры на «традиционные ценности», оказывается определением через неопределенность и вызывает больше вопросов, чем дает ответов. И если даже взять такую ценность, причисляемую к «традиционно-российским», как «созидательный труд» — что безусловно само по себе действительной ценностью является и даже в большей степени, чем полагают те, кто относит его к таковым, — можно задать вопрос: это созидательный труд крепостного или наемного рабочего, свободного работника, ставшего хозяином в собственной стране или созидательный труд на того или иного хозяина?
Были традиции смирения. Были традиции бунта. Кто-то скажет, что была традиция служения интересам народа. Тогда какой части… Имущей или не имущей… Владеющей собственностью или нанимающейся к собственнику… Или это значит служить гармоничному соединению этих интересов? Но пока в истории все разговоры о патриархальном почвенническом единстве одних с другими всегда заканчивались гражданскими войнами и восстаниями или их кровавыми подавлениями.
И, безусловно, важная и замечательная вещь — укрепление гражданского единства, если, конечно, игнорировать то, что в современных российских условиях укрепление гражданского единства, к сожалению, имеет все основания оказываться обманом и обиранием неимущих теми, кто представляет имущих… И вряд ли это стоит считать позитивной ценностью «особого русского пути».
