Бедой является, конечно, уменьшение русского населения, стремительное вымирание русских.
Е.Бунтман ― Добрый вечер! Это программа «Особое мнение». И я ее ведущий Евгений Бунтман. У нас сегодня в гостях в студии писатель Александр Проханов. Александр Андреевич, здравствуйте!
А.Проханов ― Здравствуйте!
Е.Бунтман ― Давайте поговорим про Путина, его изоляцию. Это убавит его популярность? То, допущение этой мысли, что Путин может заболеть.
А.Проханов ― Я думаю, что в глубине души верит, что он может умереть, в конце концов, потому что все великие, они, так или иначе, смертны. Но все надеются, что это произойдет НРЗБ не завтра и не вчера, и не через 10 лет, что ему еще удастся поуправлять страной.
А то, что он находится в изоляции, это факт медицинский, а не политический. Кто-то, наоборот, рад, что он перестал рисковать, выступая постоянно перед детьми на всевозможных «Сириусах». Кто-то, действительно, начинает думать, что значит, ковид при дверях, если сам президент укрывается. Но я бы не стал этому придавать какое-нибудь политическое или сакральное значение. Это медицинский факт.
Е.Бунтман ― Просто многие годы президент Путина предпочитал не говорить о своем здоровье вообще никак, ни в хорошем, ни в плохом смысле.
А.Проханов ― Речь идет не о его здоровье. Речь идет о здоровье страны, нации. Количество смертей увеличивается. Действительно, президент любой страны, особенно в это время, он должен быть здоров, в безопасности. И то, что он уклоняется от этой незримой беды, от болезни, это, естественно. Ведь когда не было ковида, он был окружен ФСО. Он обслуживали его, защищали, заслоняли от возможной опасности — от яда в вине или от ядовитого газа в атмосфере. А сейчас опасность такова, что ФСБ здесь бессильно. Поэтому изоляция — единственный способ защиты.
Е.Бунтман ― Это убавляет сакральности Путину?
А.Проханов ― Мне кажется, что у Путина нет сакральности или пока что нет сакаральности. Сакральность — это таинство, это тайна. Сакральность — это постоянное умолчание, это постоянная недоговоренность, уход от публичности, это переход в область мифа. Культ Путина, может быть, он будет создан или уже создается, но он еще не создан. Потому что культ — это переход человеческого в мифологическое. Переход смертного в бессмертное, переход реального в эстетическое, переход человека в большой стиль его имени. У Путина пока что этого не приосходит. Поэтому, я думаю, что сакрализация Путина впереди, либо она никогда не наступит.
Е.Бунтман ― Большой стиль как культурное явление?
А.Проханов ― Большой стиль — это культурное явление, это политическое явление. В конце концов, это есть форма закрепление персонажа в истории, в быстротекущем времени. Этот большой стиль, по существу, остается после того, как носитель этого стиля уходит в жизни. Крупный правитель, желая закрепиться в истории, создает большой стиль либо в классике, в архитектуре или в литературе, либо в музыке, либо в полях сражения. И поэтому по-настоящему крупный властитель, в конце концов, как улитка несет на себе эту раковину, он создает для себя этот большой стиль.
Е.Бунтман ― Нет никаких из культурных каких-то явлений — культурных, скульптурных, — мне сразу приходят в голову монументальные памятники, которые ставятся — в Москве это памятник святому Владимиру на Боровицком холме, вот сейчас открывал памятник Александру Невскому. Я бы не стал называть это большим стилем, но какие-то элементы, может быть, и есть.
А.Проханов ― Я все время думаю о большом стиле Путина. Он заслуживает того, чтобы этот стиль был создан. Во-первых, он очень долго у власти. Потом, он находится у власти в течение нескольких исторических русских периодов. Он начался с того страшного, грозного периода. Он прошел его. И он достаточное время у власти, чтобы закрепить себя через образы.
Скажем, Сталин закрепил себя через эти образы — через ментальные образы, через архитектуру, через ВДНХ, через сталинский ампир. Сталин закрепил себя через такие образы, как Победа, например. Он закрепил себя через такие образы, как ядерный проект — это Сталин. Космический проект. План преобразования природы, когда он повелел, чтобы по всей стране, когда еще дымились села и могилы не просели, сажали сады, райские сады. Поэтому Сталин весь наполнен вот этим большим стилем. Кстати, сакрализация Сталина и связана с тем, что создавались эти суперпроекты, суперявления. Они смыли его реальный образ, его реальные морщины, оспины на лице, его слабое ораторское искусство. Все это было заслонено огромной, гигантской, мощнейшей декорацией в хорошем смысле, такой витриной, которую являл этот большой стиль.
У Путина, мне кажется, есть несколько элементов, которые можно назвать путинским большим стилем. Я полагаю, что Крымский мост при всей его технологичности — это не какой-нибудь мост, поставленный на бриллиантовых о порах и подвешенный к звездам. Нет, это просто дивный, красивый, простой, конструктивный мост, но в нем очень много закодировано от путинской эпохи: и возвращение Крыма и сама мистика Крыма, Херсонес, мост, который ведет в русское чудо, потому что Крым многими был интерпретирован как чудо, поэтому это мост чудесный, волшебный. Он ведет в Херсонес и дальше, переходит в Млечный путь. Это очень интересный образ. Слава богу, он не отлит в бронзе и не высечен из гранита. Он очень объемный, поэтому может освещаться переживаниями самых разных людей.
Я думаю, что к числу путинского большого стиля можно отнести «Бессмертный полк» как огромное явление. И даже не потому, что Путин его каждый раз возглавляет, хотя тоже поэтому…
Е.Бунтман ― Кстати, возник он, надо напомнить, наверное, как частная инициатива.
А.Проханов ― В Томске, я знаю.
Е.Бунтман ― Перехвачена была.
А.Проханов ― Все перехвачено. Вся история наполнена перехватчиками. Теперь это превратилось в грандиозную мистерию. Когда на «Бессмертный полк» полк выходит 20 человек, это тоже значительно очень, а когда выходят миллионы по всей стране — это превращается в мистику Победы, мистику воскрешения. Все это связано с путинской идеей Победы. То есть из путинской теории идеологической победы, Победы 45-го года проистекает масса других категорий, которые расширяют понятие Победы. В частности, «Бессмертный полк» — это явление, которое расширяет категорию Победы до царствия небесного, до воскрешения из мертвых и так далее.
Е.Бунтман ― Но это же порой превращается в балаган, когда, скажем, Поклонская несет портрет Николая II. Это иначе, как балаган назвать нельзя.
А.Проханов ― Этого не много, один-два курьеза. В основном люди несут своих пращуров, они несут своих орденоносцев, своих покойных. Это не только военные, люди несут даже тех, кто не воевал. Им хочется увидеть их воскрешенными. Но это все путинский стиль.
К путинскому стилю я отношу и военные парады, блистательные парады, и воздушные и наземные. И, может быть, этому стилю мешает постоянно задрапированный мавзолей, но когда-нибудь и он будет раздрапирован, я надеюсь, при жизни Путина, и тогда вся эта каменная икона Красной площади, где есть погребение царей, великих князей, даже погребение красных вождей, где божественный Василий Блаженный — образ русского рая, а также мавзолей — это абсолютно эстетика русского авангарда, — все это сольется воедино и пройдут эти марширующие полки. Это тоже путинский стиль, но не больше. Владимир — конечно, это не путинский стиль. Владимир — это понижение этого значения, этого чуда.
Е.Бунтман ― Почему понижение?
А.Проханов ― Потому что XXI век, который требует другого дизайна, другой эстетики, другой красоты, другого, утонченного понимания истории, он требует другое эстетики. Такая эстетика и эстетика Владимира (хорошо, что он появился, слава богу, не дай бог кто-нибудь будет его осквернять) и эстетика Александра Невского — это, конечно, эстетика второй половины XIX века. Там создавались эту монументы, там создавались эти конные всадники. Кстати, в свое время этот стиль был возрожден в Юрии Долгоруком. Вот он типичный неклассический, неорусский или псевдорусский стиль.
Сегодня, когда искусство называется акционизм, когда жест, когда движение становится все более важным и откладывает куда-то в сторону пластику, такое очевидное воплощение этого образа. Сегодня и эти образы должны быть другие.
Мне говорят: «Вот ты сталинист, — причем не ошибаются, так оно и есть — Ты за то, чтобы поставить бюст Сталина». Я ужасаюсь этому. Маленькие бюсты, сделанные местными скульпторами, стоящие на какой-то территории случайной.
Е.Бунтман ― А должен быть как Дворец Советов?
А.Проханов ― А должен быть памятник, который способен выразить скорость света. Поставьте памятник скорости света и скажите, что это Сталин. Я говорил уже в вашей программе, когда я был в Шушенском, мне показали избу, в которой жил Ленин в ссылке, показали старую сибирскую деревню, за которой ухаживают: новые срубы, тротуары деревянные, книги, где Ленин делал пометки. Это абсолютно не производит впечатления. Я испытал какое-то разочарование, какую-то даже боль: неужели это Ленин?
А потом оттуда я поехал на Саяно-Шушенскую ГЭС и понял, что такое Ленин. Вот это памятник Ленину.
Е.Бунтман ― Про памятник Александру Невскому. Как-то их поставили очень много в последнее время. Один из них открывали, собственно, где положено — в Псковской области. Почему именно Александр Невский. Только потому, что к юбилею пришлось, или это важный символ?
А.Проханов ― Сейчас я к этому вернусь. Я видел этот памятник. Конечно, я видел его по интернету, по программам. Памятник внушительный, значительный, сделанный грозным скульптором с грозной идеологией. Мне кажется, что идеологом этого памятника является владыка Тихон Шевкунов, псковский иерарх, он занимается русской историей, восстанавливает русский символизм исторический. Это его идея. И недаром он был там вместе с патриархом и с президентом.
Но точно такой же памятник почти буквально стоит там же во Пскове по той же дороге, на выезде из Пскова, на берегу Псковского озера. Там такой же Невский, такие же конники, такие же копья, воздетые вверх, такая же рать. И я не знаю, почему по одной и той же дороге стоят два одинаковых памятника. Мне это странно.
Е.Бунтман ― Ну, как Ленин в каждом дворе с рукой, указывающей вдаль.
А.Проханов ― Но, может, должно быть какое-нибудь разнообразие. Но буквально такой. Там есть князь победоносный, окруженный когортой с их витязями, с копьями, поднятыми вверх, глядящий туда, в озерную даль. Памятник поставлен в удивительном месте. Я очень люблю это место, я бывал там не раз. Там на берегу деревня Самолва, рыбачья деревня у озера. Недалеко от этой деревни, в километре — местечко, которое называется Кобылье городище. Это сейчас уже безлюдное место, нет там деревни. Остался один восхитительный псковской храм XVI века. Там до сих пор подвизается отец Никандр, монах, бывший пограничник. И когда я приезжаю на это место, я восхищаюсь этой церковью, потому что это и есть памятник Александру Невскому. Во-первых, эта церковь стоит на берегу озера. Теперь, когда по ту сторону озера — НАТО, этот храм является порубежной церковью. Этот храм является таким храмом-защитником. Отец Никандр, он пограничник бывший. Раньше он защищал границу в зеленой фуражке, а сейчас он пограничник Христа ради. Он служит там.
И там есть свои легенды. Он мне рассказывал, что есть такое поверье, что, во-первых, иногда в день битвы сами возгораются лампады. А во время сечи это ангелы светились на ледовое поле и мечами своими вырубили под псами-рыцарями лед, и поэтому они провалились в прорубь. Вот такое там удивительное сказание гуляет. Это место было местом Александра Невского.
И там, кстати, недалеко в стороне стоит очень скромный памятник Невскому, бюст такой. Но Самолва — это большая, крупная деревня, которая была когда-то рыбным колхозом, она превратилась в руины, там спившиеся люди, там закрывшийся колхоз. Там несчастные мужики. Я там был — там женщины, у которых за пьянство отнимают детей. И этот великолепный памятник на этой горе он окружен этими несчастьями. Туда не проехать, там ужасная, чудовищная дорога. Недаром туда все добирались на вертолетах.
Я полагаю, что это только начало, что вокруг этого памятника, если ничего не возникнет дальше, это будет, скорей всего, поминальник, а не памятник. Потому что в этом месте сражались люди за Русь. Там за это время такое количество дивизий, полков полегло в последнюю войну. И кругом такая разруха, несчастная псковская земля обезлюдевшая. Надо, чтобы вокруг этого памятника расстилалась молва.
Е.Бунтман ― То есть это такой градообразующий памятник должен быть?
А.Проханов ― Он должен быть чем-то значительным. Он должен быть своеобразным монастырем, когда вокруг монастыря опять строились посады, люди стекались. Сами они не придут туда. Но ведь этот памятник тоже не русский народ поставил — государство поставило. Значит, государство должно к памятнику провести дороги, создать образцовую русскую деревню XXI века среди этой пустоши, этой пустыни. Чтобы Александр Невский, придя на это поле, привел за собой не просто своих чугунных или бронзовых ратников, он привел за собой сегодняшнюю, живую, процветающую многодетную Русь. Это должен быть суперпроект. Потому что без этого он останется одиноким, печальным и голым. Это пустыня.
Я был в Кампучии в свое время во время войны. И меня водили в джунгли, и я видел в джунглях эти огромные каменные монументы, эти Будды, которые заросли лианами, по ним змеи ползали. И там нужно было прорубаться.
Вот точно так может быть с этим памятником. Он может зарасти лесом, вокруг него будет лес.
Е.Бунтман ― Может быть, надо было сначала дорогу провести, а потом памятник?
А.Проханов ― Не важно, что надо сначала провести. Важно, чтобы существовал этот проект, о котором я говорил. В какой последовательности — не важно. Правильно сделали, что там поставили памятник. Он есть, монумент. А к нему все остальное должно прирастать. Если ничего не прирастет, это будет очень печально.
Еще что меня очень огорчает. Повторяю, Александр Невский для русского исторического сознания очень важная фигура, мощнейшая фигура — это целый русский код. Это не просто князь, это определенное русское явление порубежное, стоящее на рубеже русских времен. И Александр Невский, как и Пушкин, является русским кодом.
И вот я смотрел это торжество, прилет туда патриарха владыки, президента. Этому уделили довольно много времени на телевизионном экране. Параллельно два дня по «Первому каналу» идет рассказ о заднице Волочковой, которая вышла из своего дворца НРЗБ под елку и помочилась там.
Е.Бунтман ― Тоже русский код определенный.
А.Проханов ― Это не культурный код, это антикод. Это код, которым бьется этот туз в этой колоде нашей…
Е.Бунтман ― Ну, это вы смотрите про Александра Невского, а все остальные — про Волочкову.
А.Проханов ― Я говорю, Александр Невский создан для чего? Он же создан не для меня. Он создан для того, чтобы народное сознание всколыхнулось, чтобы этот спящий энропийный сегодняшний народ очнулся, проснулся. И после этого ставят эту мерзость, эту отвратительную разлагающую передачу, и народ смотрит, потому что он уже растлен, он уже развращен.
Е.Бунтман ― Но если показывать только Александра Невского и патриарха, никто вообще смотреть не будет телевизор.
А.Проханов ― Я понимаю. А если показывать только Волочкову и после этого — президентские выступления, то это будет огромный фарс. Так и происходит. Народ на протяжение 30 лет развращается, растлевается телевидением. Огромный мусоропровод направлен в народную душу. И народ оскотинился, народ лишен идеалов, народ наполнен мерзостью, ему нравится смотреть гнойные простыни престарелых актрис. Это удивительный срам. И на фоне этого попытка пробить этот кокон мерзости, поставить Александра Невского — это великая попытка, которая осуждена на провал, если по-прежнему будет проходить это растление.
Знаете, что сейчас очень важно? Мои друзья китаисты, философы рассказывают, что Китай подходит к новой фазе своего существования. Они выполнили все заветы, данные еще предшественниками, сейчас они подходят к новой фазе. Они говорят вполнамека, как всегда китайцы говорят, какая-то загадка. Они претендуют на создание нового человечества, нового китайского человека, а через него — нового человечества.
Е.Бунтман ― Звучит тревожно. Обычно ничем… Когда Пол Пот хотел создать новых людей, ничем хорошим не кончилось.
А.Проханов ― Может быть, это будет ужасно. Но ужасно ведь и то, что все чувствуют, что на мир опускается какое-то облако, новый проект. Одни называет его обнулением, другие называют это зеленой революцией, третьи называют ковидизацией, третьи называют это цифровой эрой, электронным ГУЛАГом и так далее. Вот это начало опускается на мир. И на это нет ответа. Считается, что человечество бессильно что-либо сделать. Китайцы пытаются дать на это ответ. Они создают ответ, который ломает эту мировую энтропию.
Е.Бунтман ― Электронный ГУЛАГ они и создали во многом и развивают его как раз.
А.Проханов ― Я не думаю. В ГУЛАГе не строились небоскребы, не делались новые технологии, не создавались звездолеты…
Е.Бунтман ― ну, это продвинутый такой ГУЛАГ.
А.Проханов ― Тогда давайте в нем жить. Я предпочитаю жить в таком продвинутом ГУЛАГе, чем в демократическом борделе, где каждый день мне показывает задницу Волочкова.
Е.Бунтман ― Когда появляются в метро таблички на других языках — на узбекском или фарси, — Россия от этого теряет или приобретает?
А.Проханов ― Это просто факт информации, чтобы узбеки или таджики не попали под поезд, например, или не перепутали станции. Это нормально. Здесь никакого ущемления.
Е.Бунтман ― И не более того?
А.Проханов ― Я не считаю, что это беда. Бедой является, конечно, уменьшение русского населения, стремительное вымирание русских. Это является бедой.
Вот мои дальневосточные приятели, они связались с Дальним Востоком, сказали, что каждый третий дальневосточник — узбек. Китайцев там нет. Китайцы уехали в Китай, потому что там заработки выше, чем на Дальнем Востоке в полтора-два раза. Там пришли узбеки. И в этом тоже ничего ужасного. Ужасно то, что русских там не остается. Пускай тем пребывают узбеки.
Е.Бунтман ― А русские куда деваются?
А.Проханов ― Они исчезают, они испаряются. Они исчезают как дым. Все попытки увеличить русское население за счет всяких дотаций, материнских выплат не увенчались успехом. Это провал. Как эту тайну открыть? Я не знаю…
Е.Бунтман ― А в чем проблема?
А.Проханов ― Почему люди не рожают? Я не знаю. НРЗБ всякие фантасмагорические версия, но не могу понять, почему. В Кампучии, которая, как говорили, лишилась своего населения — половина населения была убита или погибло в результат войн пол-потовских, они восстановили через три года свое население. Они стали стремительно размножаться. То есть сработал какой-то инстинкт внутринациональный, который сказал: «Нас стало мало, мы не в состоянии скрепить эту землю. Мы должны увеличиться». Это произошло.
Е.Бунтман ― Они, правда, тогда жаловались на засилье вьетнамцев, с другой стороны.
А.Проханов ― Это было уже после Пол Пот, когда вьетнамцев уже о туда выбили, Китай оттуда ушел. И это новая Кампучия после красных кхмеров.
Я не знаю, почему. Это огромная драма. А то, что здесь появляются узбеки или таджики и требуют каких-то опознавательных знаков, это, естественно.
Е.Бунтман ― Поговорим про выборы. «Умное голосование», с которым так сейчас с удивительной ожесточенностью борется власть, это, действительно, так страшно для государства и государственности, что с ним так борются сейчас?
А.Проханов ― Со мной бесполезно говорить о выборах. Я в этом ничего не понимаю. У меня по поводу выборов тихое внутреннее раздражение. Я не слежу за выборной проблематикой. И «Умного голосования» — это все, что связана с Навальным, да?
Е.Бунтман ― Именно так.
А.Проханов ― Вот я не знаю, как это связано с Навальным. Это меня настолько не интересует… Я не человек выборов.
Е.Бунтман ― Не пойдете на выборы?
А.Проханов ― Я никогда не хожу на выборы. Это даже не позиция…
Е.Бунтман ― Вам просто никто не нравится, кто идет на выборы?
А.Проханов ― Я в советское время не ходил на выборы. Я же не специалист. Я хочу, чтобы на выборы меня привел Господь, взял бы за руку и в осиянии привел бы меня на выборы. Я бы бросил туда бюллетень…
Е.Бунтман ― Какой-то знак подать? Знак должен быть?
А.Проханов ― Буквально такое чтобы богоявление было, и он провел меня на выборы. Открыли двери — и я бы сразу оказался в Царствии небесном, минуя Эллу Памфилову, через порог.
Е.Бунтман ― А что касается окончательного разгрома оппозиции, — это будет продолжаться до победного конца, пока последний оппозиционер не уедет из России или не сядет за решетку?
А.Проханов ― Я думаю, что это будет продолжаться о тех пор, пока не сформируется новый тип путинского государства, пока не сложится новый централизм путинский, пока не будет создан этот новый поздний путинизм, как я называю.
Е.Бунтман ― Он какой будет, более консервативный?
А.Проханов ― Да, он будет более централистский, более консервативный. Я думаю, что он будет более неподвижный. Мне кажется, что ожидаемые рывки развития, они, к сожалению, не состоялись, я не вижу… Сколько я по этому поводу камлал, умолял, выкликал, оно не произошло. А все, что мы называем либеральной оппозицией — это рудиментарное явление. Это явления, которые достались сегодняшней России с 90-х годов, даже от перестройки.
Е.Бунтман ― А какой должна быть оппозиция — не либеральной?
А.Проханов ― А вообще не должно быть, наверное. В условиях авторитарной или централистской власти не должно быть никакой оппозиции, потому что она тоже декоративная. Она тоже имитационная, она создает иллюзию какого-то демократического процесса. И она рудиментарна, потому что она является отрыжкой того периода, когда либералы были у власти. Они свергли коммунизм в 91-м году. Они были везде — в политической сфере, в информационной, они были в идеологии, в экономике, они победили. Что же они упустили эту власть? Что ж, теперь радеть? Они ее выпустили. Они получили не того преемника, которого хотели — не Немцова, а Путина. Они проиграли исторически. Ну и что? Что кипятиться-то? Сейчас в том виде, в котором они существуют или существовали вчера, они безвредны и не нужны. Это такая слабая орнаментика того, что происходит в сегодняшнему государстве с его идеологией. Вот я это понимаю, и мне оппозицию абсолютно не жалко.
Е.Бунтман ― А почему не сформировалась никакая другая опять — левая оппозиция Путину, правая оппозиция?
А.Проханов ― Потому что коммунистическая оппозиция не могла сформироваться, потому что последняя попытка противодействовать катастрофе 91-го года — это был 93-й год, когда советская оппозиция вышла на баррикады и была расстреляна из танков. И с тех пор она не появилась, она похоронена, погребена. Этой оппозиции не могло быть. А такая, коммунистическая левая оппозиция — вот поэтому ее и нет, нового коммунистического проекта нет. Я вижу только одного Шевченко, который один как трагический воин-одиночка бьется с этими огромными глиняными колоссами сражается, и не дай бог, он падет в этой борьбе. Он один является оппозицией настоящей, левой, коммунистической, марксистской.
А Либеральная оппозиция, повторяю, она вышла из шинели Ельцина. В свое время она хозяйничала на всем пространстве. Был Козырев, был Лифшиц, был Филатов. Но они не справились с задачей, они не удержали власть. Причем они по отношению к своим коллегам поступили по-свински. Они изменили, они ушли прочь, они уклонились, они умыли руки, они отдали власть опять ЧК, отдали власть спецструктурам. Так что ж теперь сетовать? Они сейчас, по существу, их защищают, как такой исторический мусор, как хлам.
Е.Бунтман ― Давайте поговорим про иностранных агентов, потому что иностранные агенты — это непосредственно касается журналистов. И вот как журналист в первую очередь вы можете, например, проявить солидарность с теми журналистами, которые требуют отменить закон о иностранных агентах?
А.Проханов ― Нет, нет.
Е.Бунтман ― Почему?
А.Проханов ― Потому что я не симпатизирую им. И не протестую против этого. Это данность. Это то, что я вам сейчас сказал. Формируется новая…
Е.Бунтман ― То есть это в той же парадигме, что и уничтожение оппозиции?
А.Проханов ― Конечно. В свое время оппозиция так называемая, когда либералы были у власти, я был агентом Кремля, я был русским фашистом, между прочим, вы знаете? И я подвергался жуткому преследованию. Мою газету «День» расстреляли из танков. А потом газету «Завтра» так было трудно выпускать. Мы ее выпустили, первый номер газеты «Завтра», в Восточной Сибири, везли ее из Сибири и ночью распространяли. Но я не ропщу. Меня били кастетом по голове в затылок. Это нормально. Значит, так получилось…
Е.Бунтман ― Всю вторую половину 90-х газета «Завтра» достаточно свободно распространялась и висела на стендах в МГУ.
А.Проханов ― Да. Но вы знаете, что газету «День» расстреляли из танков?
Е.Бунтман ― Это я знаю, да. А после этого газета «Завтра» распространялась свободно.
А.Проханов ― Газету завтра, повторяю, нам пришлось печатать в Восточной Сибири. Все боялись прохановской газеты: зачумленная. А потом, конечно, прошли времена. Мы стали формировать новые формы протеста, называлась духовная оппозиция. А потом духовная оппозиция вдруг стала идеологией правящего нового режима, класса — путинизма. Вот так получилось. Не мы приспосабливались, а просто исторические тенденции русские, понимание этих внутренних законов формирования империи после очередного краха, когда одна империя разрушается и мучительно, через драмы, кровь восстанавливается следующий имперский период, и мы его приветствуем, мы в недрах этого периода.
Е.Бунтман ― А никакой другой формы существования кроме империи не может быть?
А.Проханов ― Нет, в России — кроме империи ничего. Россия — это империя изначально. Это множество народов, это множество пространств, это имперский проект. После советского краха империя уменьшилась резко. Но сейчас империя, мы живем в империи.
Е.Бунтман ― Давайте поговорим про Афганистан. Как-то вроде сформировалась реальность в Афганистане. Как сейчас будет жить Афганистан, и долго ли будет жить таким, как он есть сейчас?
А.Проханов ― Я не знаю, сформировался ли он.
Е.Бунтман ― Но талибы, запрещенные в Российской Федерации, террористическая организация, как мы обязаны говорить, захватили всю полноту власти в Афганистане. В этом смысле сформировалась.
А.Проханов ― Те, кто знают Афганистан в целом и сегодняшнюю ситуацию и передают онлайн информацию, они говорят о том, что Панджшер сопротивляется, то есть Северный альянс не сдался, что Северному альянсу, Панджшеру помогает Таджикистан. Потому что это вопрос Рахмона: уцелеет или нет Панджшер? Рахмону помогает российская военная база. И на талибов, которые вели победное наступление на Панджшер, был нанесен бомбово-штурмовой удар самолетами с неизвестными опознавательными знаками.
Сегодняшний Афганистан — это очень пестрый конгломерат народов, явлений, племен, верований. И на границе с Таджикистаном в районе Пянджа сосредоточены больше чем 10 или 15 тысяч игиловцев (организация запрещена в РФ. — ред.), не к ночи будучи помянутых. Эта группировка мощнейшая. Она не считается с этими умеренными талибами, с которыми ведет переговоры Лавров, это талибы которые в Дохе живут.
Там другая совершенно волна. Кроме талибов там есть масса всяких других организаций, экстремистских организаций. И все это может вскипеть одновременно.
Е.Бунтман ― То есть все время ожидать турбулентности.
А.Проханов ― Она уже началась. Никаких иллюзий.
Е.Бунтман ― Россия — друг талибам сейчас?
А.Проханов ― В той степени, в какой Армия и Флот являются друзьями России.
Е.Бунтман ― Неизбежный друг, получается.
А.Проханов ― Я думаю, что талибы, они станут самыми близкими нашими друзьям, оставаясь при этом запрещенной в России террористической организацией.
