— Давайте начнём с главного: состоятся ли переговоры в Стамбуле? Какие препятствия могут возникнуть на этом пути? Недавно Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента России, заявил, что для прекращения огня на Украине необходимы прямые переговоры между Москвой и Киевом. Ожидаете ли вы, что эти переговоры начнутся уже в четверг, или же готовитесь к возможному подвоху?
— Я убеждён, что в текущем положении дел условия для содержательных переговоров — будь то о прекращении огня, перемирии или полноценном мире — ещё не созрели ни для одной из сторон. Исключение составляет фигура Трампа. Он, этот неординарный игрок, стремится положить конец конфликту любой ценой. Ему, по сути, безразличны детали: кто уступит, кто что признает, на чём договорятся. Его задача — как можно скорее завершить эту войну, которую он окрестил «войной Байдена», и переключиться на иные горизонты. Но так просто это не работает. Ни Соединённые Штаты, ни Россия, ни Евросоюз, ни прочие участники глобальной арены не готовы по мановению руки остановить маховик войны. Её можно спровоцировать, да, но прекратить — задача иного порядка. У Трампа нет ни полномочий, ни рычагов, чтобы склонить Путина — ключевую фигуру, — а заодно Евросоюз и Зеленского к своим пожеланиям. Да и пожеланий как таковых у него нет. Он просто заявляет: «Друзья, довольно, мир, перемирие, это не моя история, оставьте меня в стороне». Кто прав, кто виноват — ему неинтересно. «Байден развязал, я завершил» — вот его кредо, и точка.
Теперь взглянем на Евросоюз и Зеленского. Это уже сложившееся сообщество глобалистов, своего рода клуб с мрачной аурой. Трио лидеров — Мерц, Макрон, Стармер — и их младший компаньон, этакий Эпштейн, к которому они устремляются за порцией утех. Их мир — это инфернальная сцена, где они жаждут стратегического разгрома России и одновременно крушения трамповского проекта MAGA. С нами они играют на эскалацию, а Трампа стремятся заманить в свои сети, чтобы затем его уничтожить. Для них перемирие — пустой звук, если только мы не падём к их ногам. Условий для мира у них нет, и поступаться они ничем не намерены.
Перейдём к нам. Мы тоже не на последних ролях в этой драме. Любые переговоры, даже по трамповскому сценарию, потребуют от нас уступок. Но мы не готовы отказаться ни от чего. Более того, мы ещё не приблизились к тем рубежам, которые можно было бы с натяжкой назвать победой. Освобождение Курской области — шаг значимый, но не триумф, а лишь исправление досадной аномалии, которой не должно было быть. Для минимального успеха нам предстоит пройти новые, нелёгкие этапы этой войны. Представим фантастический сценарий: признание Крыма, ДНР, ЛНР в их границах и некий промежуточный статус для Херсона и Запорожья. Для России это не успех, а поражение. Но даже такого никто не предлагает. Мир без последствий — абсурд. Зачем тогда всё начиналось? У нас нет условий для перемирия, как нет их у Запада с Зеленским, для которых война — основа бытия.
Все участники этой игры ведут изощрённый дипломатический танец вокруг Трампа. Мы желаем, чтобы он, движимый своим миролюбием и нежеланием быть втянутым, отступил от конфликта. Запад же и Зеленский, напротив, стремятся его зацепить и не отпустить. Это не о мире и не о перемирии. Это о Трампе — как выключить его из войны или, наоборот, втянуть в неё. Вот суть происходящего.
— Позвольте уточнить. Вы утверждаете, что всё это — игра вокруг Трампа, возможно, сигнал для него или способ выйти из переговоров, о которых мы не раз говорили. Но вот Путин заявляет о готовности к прямым переговорам с Украиной, и ни слова о Трампе или Европе. Они, конечно, присутствуют за кулисами, но в чём конкретная цель Путина? Зачем он в очередной раз подчёркивает свою готовность к диалогу?
— Кому на самом деле предназначена эта декларируемая готовность к диалогу? Исключительно Трампу — не Зеленскому, не Евросоюзу, а именно ему, американскому лидеру. Всё происходящее — изящный, но напряжённый дипломатический танец вокруг фигуры Трампа. И это не случайно: он возглавляет мощнейшую державу, которая ведёт с нами войну, скрытую или явную. Сражаться одновременно с США и всем Западом куда сложнее, чем с одной лишь Европой — вот в чём суть. Украина здесь — лишь повод, ширма для геополитических манёвров.
Когда Путин говорит о переговорах, он обращается к Трампу. Тот жаждет мира, и наш президент предлагает: давай обсудим. Зеленский же, загнавший себя в угол законом о запрете переговоров, под давлением европейских кукловодов тоже играет свою роль. Он заявляет о готовности встретиться в Стамбуле — но это слова в пустоту. Для него такой шаг — политическое самоубийство, конец карьеры. И всё же он произносит эти фразы. Для кого? Не для нас — с нами он общается языком ракет, как и мы с ним. Нет, это послание Трампу, и только ему.
Никто не хочет раздражать Трампа. Даже его противники в Европе, считая его характер импульсивным, вынуждены учитывать эту переменную. Все участники — Украина, Евросоюз, Россия — исполняют свои партии в этом танце, стремясь склонить американского президента на свою сторону. Россия желает, чтобы он отступил от конфликта, Запад — чтобы погрузился в него ещё глубже. Каждый играет на своих струнах, но мелодия одна — угодить или перехитрить Трампа.
Если Путин скажет: «Никаких переговоров, только война», — Трамп может вспылить и встать на сторону наших врагов. Запад же, громогласно заявляя о мире, сделает всё, чтобы сорвать любой диалог. Понимаете? Никто не готов принять нынешнее положение дел. Оно категорически неприемлемо для всех сторон. Разве что глобалисты на Западе могли бы мечтать о перемирии — но только на своих условиях, которые для нас равносильны капитуляции.
Если бы Киссинджер был жив, он бы, вероятно, уже расставил свои изощрённые ловушки, замаскированные под доброжелательность. Минские соглашения — его тень, его стиль. Но сегодня Запад ещё более радикален, лишён той хитрости, что отличала эпоху старого мастера. Их предложения мира — это ультиматумы, обставленные такими условиями, которые неприемлемы не только для нас, но и для самого Трампа.
У нас нет предпосылок ни для сделки, ни для перемирия. Открыто это признать нельзя — и, возможно, не нужно. Я, как аналитик, могу говорить прямо, опираясь на геополитику и историю. Бжезинский тоже писал одно, а американские президенты действовали иначе. Наши дипломаты — Песков, Лавров, президент — следуют иному нарративу, выстраивая политику в рамках своих полномочий. Но по большому счёту все здравомыслящие участники понимают: для мирных переговоров нет никаких оснований. Ни у кого.
— Давайте разберём, что думают и пишут наши слушатели. Многие подчёркивают важность этого первого шага — пусть и осторожного, но всё же заметного на фоне того, что происходило в последние годы. Ведь не было ни общения, ни встреч, ни малейшей возможности для диалога. Вы сказали, что вряд ли это приведёт к чему-то значимому, и всё же для многих сам факт такого движения уже имеет вес. Вот, к примеру, мнение Александра из Белгорода: «Скорее всего, переговоров не будет — вероятность 70 %. Западная империя не способна не воевать с нами, а Трамп несамостоятелен. Его риторика — это сплошной обман». Как бы вы прокомментировали такие отклики?
— Западу не то чтобы необходимо вступать с нами в открытую войну. Для Запада, особенно для глобалистов, которые отстаивают проект единого мирового порядка под эгидой мирового правительства, возникновение независимой и суверенной России во главе с Путиным как одного из полюсов многополярного мира представляет собой прямую угрозу их замыслам. Россия не просто восстановила свой суверенитет — она стремится переустроить глобальную систему на принципах многополярности. Это подтверждается такими шагами, как развитие БРИКС и стратегическое сближение с Китаем, Индией, странами исламского мира, а также государствами Азии, Африки и Латинской Америки. Эти действия идут вразрез с их идеологией.
В определённых обстоятельствах Запад мог бы рассмотреть прагматическое сотрудничество с нами, но не сейчас, когда противоречия достигли предельной остроты. Поэтому слушатель из Белгорода совершенно прав: в настоящий момент отношения с Западом не могут завершиться каким-либо перемирием — для этого отсутствуют необходимые предпосылки. Либо мы дойдём до Лондона и возьмём его, создав тем самым условия для мира, либо нас самих не станет (не дай бог, конечно), либо они дойдут до Москвы и захватят её. В любом случае, предпосылки для мира сейчас могут быть созданы только победой одной из сторон. Сохранение текущего статус-кво означало бы поражение для кого-то из нас, а ни одна из сторон к этому не готова.
Что касается Трампа и его самостоятельности, здесь ситуация сложнее. Трамп действительно бросил вызов однополярной гегемонии глобалистов, назвав её «глубинным государством». Он одержал над ним частичную победу в Америке, хотя борьба ещё далека от завершения, и впереди его ждут новые сражения. Его цель — развернуть геополитический курс США хотя бы на 90 градусов, отказавшись от глобалистской повестки в пользу принципа «Америка прежде всего», отмахнувшись от остального мира. Однако он быстро обнаружил, что игнорировать остальной мир не так просто: глобальная система слишком взаимосвязана, и действия исключительно в интересах Америки могут подорвать её собственные основы. С этим парадоксом он и столкнулся.
Своим решительным заявлением о выходе США из глобалистской повестки Трамп разошёлся с Европой. Именно поэтому он стремится к перемирию на Украине, рассматривая этот конфликт как противостояние глобализма и многополярности. В отличие от некоторых своих союзников, таких как Марко Рубио, Трамп не выступает принципиально против многополярного мира и готов признать его при условии, что это будет на его условиях. Однако ему приходится сражаться на нескольких фронтах: внутри страны — против укоренившихся глобалистов, снаружи — против Европейского союза, полностью подчинённого его идейным противникам, а также вести торговые войны с Канадой, Китаем и даже Индией. Последняя, будучи некогда близким союзником, теперь пересматривает свои отношения с США после того, как Америка не оказала ей поддержки в конфликте с Пакистаном. Даже Нетаньяху, формально союзник, выходит из-под контроля, манипулируя американской политикой в своих интересах и игнорируя указания Вашингтона по вопросам Газы и Западного берега реки Иордан. Всё это ускользает из рук Трампа.
В этом хаосе настоящими историческими союзниками Трампа могли бы стать Путин и Си Цзиньпин. Вместе мы могли бы выстроить многополярный мировой порядок. Однако для Трампа признание этого союза пока остаётся слишком смелым шагом. Он сделал несколько осторожных движений в этом направлении, но инерция старой системы велика. Ему необходимо действовать решительно, революционно, но сопротивление только нарастает. Каждое его решение — будь то во внутренней или внешней политике — сталкивается с саботажем: судебная система блокирует инициативы, обрушивает их под градом исков. Глобалисты неустанно атакуют, и положение становится всё более шатким. После 33 месяцев почти триумфального продвижения волна повернулась против него.
Ожидать от Трампа сейчас продуманной, долгосрочной стратегии в отношении Украины или России было бы наивно. Мы же, со своей стороны, воздерживаемся от лишнего давления на него — он и без того окружён саботажем со всех сторон. На каждый его шаг следует ответ: «Хочешь этого? Не получишь. Ищешь компромисса здесь? Отказано». Тем не менее Путин проявляет жест доброй воли, сигнализируя готовность к диалогу. Возможно, он даже отправит кого-то вроде Беседы — чья фамилия, кстати, символично говорит сама за себя, — чтобы начать разговор.
Это не капитуляция, а демонстрация силы и уверенности России. Мы — великая держава, и мы победим в этом противостоянии, чего бы нам это ни стоило. Однако вместо пустых слов мы предпочитаем язык действий, вместо дешёвого пиара — конструктивную позицию. Путин фактически говорит Трампу: «Я рационален, в отличие от того образа, что создали обо мне наши общие враги — глобалисты. Мы с тобой — лидеры суверенных государств, и я готов пойти навстречу». Это язык великих держав, новый нарратив для новой эпохи. Именно это сообщение Путин стремится донести до Трампа, тогда как европейская тройка — Меркель, Макрон, Стармер — остаётся глуха к разумным доводам, как и Байден до них. С Трампом же ещё сохраняется шанс, тонкая нить, которая пока не оборвана. Ставка здесь не только на Украину, но и на будущее российско-американских отношений. Путин готов к новому этапу, даже если для этого придётся отправить Беседу — или кого-то ещё с не менее говорящей фамилией, — чтобы ясно показать наше намерение.
— Вот вы неоднократно сравнивали происходящее с танцем, и я, как бывшая балерина, смотрю на это с точки зрения искусства движения. В танце, где есть два партнёра, всегда присутствует ведущий и ведомый. Наблюдая за взаимодействием Трампа и Путина, я склонна считать, что ведущую роль здесь играет Владимир Владимирович. Пусть изначально могло показаться, что Трамп занимает ключевую позицию и продолжает быть значимым участником этого дуэта, тем не менее, именно Путин задаёт ритм и направление их политического танца.
— Вы, как человек, понимающий искусство танца, наверняка знаете, что такое танго. Это удивительный танец, где роли ведущего и ведомого непрерывно сменяются, а суть — в том, чтобы не дать понять, кто же на самом деле направляет движение. В этом и заключается мастерство: каждый из партнёров уверен, что ведёт он, тогда как другой лишь догадывается об этом. Итогом такой страстной, напряжённой танцевальной диалектики может стать либо провал — скандал, конфликт, — либо, напротив, гармония и взаимопонимание. Это тончайшая материя, требующая чувства ритма и меры.
Если говорить о геополитике, то Трамп убеждён, что ведущий в этом танце — он, мы же считаем, что инициатива за нами. Но именно в этом и кроется правда: подлинное лидерство скрыто за движением шагов. Важно лишь, чтобы под ногами не путались неуклюжие танцоры, сбивающие ритм. Евросоюз, увы, часто играет такую роль, как и другие мелкие участники, чьи шаги лишь мешают. Пусть этот танец остаётся делом великих держав — настоящим суверенным танго, где каждый жест значим для судеб мира. А всякая мелочь, что пытается отплясывать свой твист, пусть остаётся на задворках истории, не вмешиваясь в главный ритм.
— Давайте побеседуем о минувших майских праздниках. Два дня — 9 и 10 мая — официально были выходными. Для одних это действительно оказались дни отдыха, тогда как для других — весьма насыщенное время, включая наше правительство и президента Владимира Путина. Празднование Дня Победы прошло с размахом, что отмечала даже зарубежная пресса, активно освещая и транслируя события не только в Москве, но и за её пределами. Вместе с тем это был значительный политический саммит, если судить по числу встреч Владимира Путина с лидерами других стран. Приехавшие гости не устрашились: среди них Фицо, Орбан, многие другие, а в центре внимания, безусловно, оказался Си Цзиньпин. Как бы вы оценили происходящее в те два дня?
— Этот вопрос — победил ли Советский Союз Гитлера, Германию, — не застыл в прошлом, не растворился в учебниках истории. Нет, он живёт сейчас, и ответ на него мы даём сегодня, прямо в ходе нашей специальной военной операции. Победа не бывает необратимой. Вспомните Пунические войны: Рим сокрушил Карфаген, но до последнего удара баланс сил колебался. Так и с любой державой, с любой культурой — чтобы удержать истину прошлой победы, нужно одерживать новые. И вот этот парад, этот день 9 мая, на мой взгляд, стал переломным в борьбе за великий триумф 1945 года. Это наша победа — народа, державы, общества и нашего вождя, Иосифа Виссарионовича Сталина. Да, к нему можно относиться по-разному, но мы не стыдимся его роли. Мы гордимся этим. Назови хоть аэропорт в Волгограде его именем — это наша общая Победа!
Если мы сильны, если мы уверены в себе и готовы отстоять эту правду, то другие лидеры мира — которым, честно говоря, немного всё равно — признают наш исторический нарратив. До 1991 года, до конца ялтинского мира, никто и не смел оспаривать нашу победу. Попробуй не признай триумф Советского Союза, который управлял половиной мира! Попробуй только вякни, что тут что-то не так, — и никто даже не заикался. Но стоило нам скатиться в бездну, куда нас столкнули Горбачёв, Ельцин и либералы — эта пятая колонна, вскрывшая нас изнутри, — как всё изменилось. Тогда нам сказали: это не ваша победа, Сталин — тиран, Гитлера победили США и западная коалиция, а вы тут ни при чём. Мол, вы сами преступники, пакт Риббентропа-Молотова тому доказательство. И распад СССР в 91-м стал для Запада продолжением их триумфа над «тоталитаризмом» — над Гитлером и над Сталиным разом. Наши жертвы? Не важны. Цена победы? Нивелирована. И мы молчали. В 90-е мы просто молчали.
Возражать начал Путин. Он возразил не только словами, не только новым отношением к 9 мая, но и возвращением России статуса великой державы. Без силы наши архивы, наши аргументы — ничто. Кто владеет настоящим, тот владеет прошлым и будущим. Потому празднование 80-летия Победы стало знаковым. Лидеры Европы, Китая, Юго-Восточной Азии, Африки, Латинской Америки — нового поколения лидеры, значимые для нас, — приехали в Москву. Несмотря на санкции, угрозы, обстрелы и теракты со стороны киевской банды — не государства, а террористической шайки вроде запрещённых ИГИЛ или Аль-Каиды. Они приехали и сказали: «Да, это ваша победа». Они признали: Россия восстанавливает свой суверенитет на мировой арене, а её история требует серьёзного отношения.
Но это не просто память. Мы едва не утратили эту победу в 90-е, когда она выродилась в формальность. Ещё с 80-х, а то и с 70-х, её экзистенциальный нерв стал слабеть — общество разлагалось, уходило в вечный отдых. Путин вернул нам этот день, вернул смысл победы, вернул наш статус в мировой истории. И 80-летие стало переломным: в разгар войны с коллективным Западом, под санкциями и запретами, лидеры мира приехали к нам. Это кредит доверия. Они верят, что мы победим на Украине. Если нет — их визит превратится в поездку к «провальному диктатору». Но мы смотрим на участников СВО как на победителей — сегодня и завтра. Это вера в русский народ, в русскую державу, в Путина. Победа сейчас подкрепит триумф 45-го. И этот праздник, как выборы президента в военных условиях, стал движением русского сердца — моментом, когда мы перестаём проигрывать и начинаем восстанавливать наш великий статус. Мы равняемся на наших отцов, братьев, дедов и прадедов, совершивших тот великий подвиг.
— В этом контексте у меня один вопрос. Как я уже отметила, зарубежные издания признали провал попытки изолировать Россию. Мы это знали и так — политические лидеры не раз говорили, что санкции не сломили нашу экономику, она продолжает работать. Как вы думаете, будут ли по-прежнему говорить об «изоляции» России, особенно после празднования Дня Победы?
— Да, будут.
— То есть всё равно будут…
— Дело в том, что мы имеем дело с системой, которую можно назвать «отцом лжи». Западная модель, опирающаяся на философию постмодернизма и гиперконструктивизма, утверждает: реальность — это то, что мы сами создаём. Но как мы её творим? Не кирпичами, не бетоном, не трудом рабочих рук, а словами, разговорами, дискурсами. Власть, как справедливо заметил Фуко, — это прежде всего власть над знанием, над тем, как мы описываем мир. Тот, кто владеет словом, владеет реальностью.
Возьмём пример: Запад твердит снова и снова — «Россия изолирована, Россия изолирована». Им нет дела до истины, до фактов. Факты вторичны, главное — интерпретация. Чем громче и настойчивее звучит нарратив, тем глубже он проникает в сознание, формируя образ, который становится сильнее любой объективной правды. Нарратив побеждает факты — вот суть, вот закон! Этот приём используют и мошенники, и историки, и философы, и богословы — каждый в своих целях.
С богословской точки зрения: «В начале было Слово». Да, речь о Боге, о Логосе, но принцип универсален. Не материя лежит в основе мироздания, не «фактическое положение дел» — всё начинается со слова. И слово это может быть светлым, истинным, несущим добро, а может быть ложным, тёмным, искажающим. Сила высказывания неизмеримо превосходит силу материи, ибо материя — лишь следствие, а не начало. Полагаться на «социальное» или «объективное» — значит обманывать себя. Власть слова абсолютна, и нам пора это понять.
— Сегодня в политике, в бытовых делах мы часто замечаем: слова — это одно, а дела — совсем другое. Смотри, что человек делает, а не что говорит. Не зря же у нас популизм как понятие появился. Как мы к этому сейчас относимся?
— Популисты, знаете ли, освоили искусство говорить то, что народ хочет слышать, и это принесло им власть. Но слова — одно, а дела — совсем другое, и они частенько расходятся. Это отдельный разговор, конечно. А вот возьмём санкции: нам твердят, что они работают. Но работают ли? Если внимательно читать западную прессу, там признают: «Ну, не так, как мы рассчитывали, но всё же эффект есть». На деле же они просто скрывают свои провалы. У них экономика трещит по швам, а они наводят лоск, прибегают к жульническим трюкам, чтобы оттянуть неизбежное. То же самое с изоляцией России. Приехали лидеры 50 стран — факт. А Запад скажет: «Да, но 100-то не приехали, и Трампа, которого ждали, тоже нет». Один и тот же набор фактов, а интерпретации — как день и ночь. Вот на это и надо смотреть.
Нельзя думать, что ложь останется просто словами и не воплотится в реальность. Увы, воплощается, и ещё как. Поэтому нам пора овладевать более тонкими когнитивными стратегиями. Мы любим хвастаться достижениями — и есть чем, сделали немало. Но если этого не показать, не объяснить, не донести — считай, этого и нет. Наши СМИ заблокированы, тех, кто пытается рассказать правду о России, давят репрессиями по всему миру. В итоге люди ничего не знают о наших успехах, а думают, что у нас всё хуже и хуже. Недавно бразильский посол мне говорит: «А вам гречки не прислать? У вас же санкции, диктатура, кошмар какой-то…» При этом он смотрит на Москву — прекрасную, солнечную, полную жизни, ничем не хуже, чем три года назад, а то и краше. Но своему народу он этого не передаст. Почему? Потому что его слова переиначат: журналисты приедут, увидят, а репортаж пройдёт через фильтры — соросовские, цэрэушные, какие угодно. И в итоге скажут: «Да, это только в Москве, а дальше — разруха, нищета, гниль». И предложат гречки подкинуть.
Сила нарратива чудовищна. Если мы не расскажем свою историю, её напишут за нас — и напишут ложь, исказив наш образ даже для друзей. Тот же посол из Бразилии видит всё своими глазами, но донести правду не может — система перекручивает. Это новый мир, где информация решает всё: не показал, не прокомментировал, не интерпретировал — значит, этого нет. И тут нам надо действовать. Свою правду, свой взгляд на мир, на себя, на друзей и врагов — транслировать валом, всеми способами, включая хитрые приёмы вроде мемов. Иначе это место займут враги, и ложь станет реальностью в глазах всего мира.
Мы слишком долго отбиваемся. Они говорят: «Это неправда», а мы доказываем: «Нет, вот правда». Хватит защищаться. Пора нападать. Украинцы, например, постоянно атакуют нас в инфополе, обвиняют во всём подряд, а мы только оправдываемся. Давайте перевернём игру. Продумаем, как вести информационную войну всерьёз — ведь мира и перемирий не будет ещё долго, это ясно. Возьмём хотя бы итальянский брейнрот — мем, который за пару месяцев захватил молодёжь по всему миру. Миллиарды просмотров, примитивные персонажи вроде «бомбардира крокодилова», который «уничтожает детей в Газе и не верит в Бога». Глупо? Да. Работает? Ещё как. Вот и нам надо так же — транслировать русскую правду мощно, отовсюду, не претендуя на универсальность, но делая её громкой. О санкциях, об изоляции, о том, как мы её сломали. Нападать, а не отсиживаться. Иначе нас просто перепишут.
— Коротко о новом папе римском: в первом обращении он упомянул Украину, Газу, Индию и Пакистан, призывая к миру. Но главное, что все отмечают, — он американец. Это ведь ключевое, правда?
— Недавно выяснилось любопытное обстоятельство: у него есть родной брат, ярый сторонник Трампа, настоящий мегатрампист. Согласитесь, брат — это фигура не последняя, и такое родство добавляет интриги. Новый папа, на мой взгляд, весьма примечательная личность. Он явно социально ориентирован, но при этом твёрдо консервативен и традиционалистски настроен, особенно в вопросах, связанных с ЛГБТ и прочими подобными темами. Конечно, это не наша вотчина — мы, православные, стоим в стороне от того, чем занимаются папы и их окружение, и это, в общем, их собственная история. Однако, ради объективности, стоит отметить: он американец, но при этом глубоко консервативен, а его социальная направленность сближает его с Франциском. И это, знаете ли, совсем неплохо. Социальная справедливость — высшая ценность, прекрасная в своей сути, которую на Западе капиталисты и либералы откровенно недолюбливают. Если ему удастся сочетать социальную стратегию с традиционными принципами, это будет достойный результат. Между прочим, именно за это ультраправые либералы его и критикуют — парадоксально, но ожидаемо.
