Нам упорно подбрасывают версию теракта

Максим Шевченко

Д. Пещикова― Здравствуйте. Это, действительно, программа «Особое мнение», я – Дарья Пещикова, и со своим особым мнением в этой студии журналист Максим Шевченко. Максим Леонардович, здравствуйте.

М. Шевченко― Здравствуйте.

Д. Пещикова― Конечно, сейчас главная тема везде – это крушение самолета российского над Синаем. Высказываются уже какие-то предположения, версии неофициально, официально западным руководством и руководителями. Вы склонны какой-то версии сейчас доверять, хотя бы рассматривать ее как наиболее вероятную?

М. Шевченко― Это не вопрос карточной игры, чтоб доверять или не доверять какой-то версии. Я вижу, что серьезные западные ресурсы – CNN, например, или американские, французские, английские и другие ресурсы – постоянно вбрасывают информацию о том, что это взрыв бомбы на борту самолета. А наши и не подтверждают, и не опровергают это. То есть я делаю вывод, что нам упорно подбрасывают эту версию, создавая формат мирового мнения на этот счет, которому трудно будет что-то опровергнуть.

Что такое, если это взрыв бомбы? Тогда это в каком-то смысле наше 11-е сентября.

Д. Пещикова― А почему сложно опровергнуть? Если будут факты и если будут расшифровки, которые покажут, что всё не так, как сейчас излагается?

М. Шевченко― Ну, пока я так понимаю, что ни англичане, ни американцы, ни французы не занимаются обломками самолета – ими занимаются египтяне и российские специалисты. А сюжет с бомбой на борту вбрасывают именно они, ссылаясь на то ли спутник снял, то ли не снял взрыв, то ли еще что-то такое.

Д. Пещикова― Да там даже не о взрыве шла речь – вспышка была некая. Ну, так писали, то, о чем говорят.

М. Шевченко― То ли была вспышка, то ли не была вспышка. Предоставили они кадры этой вспышки официально российским следователям или не предоставили. Но, конечно, для них это крайне важно, чтобы это был именно теракт, потому что таким образом понятно, что 34 самолета, которые находятся в Сирии, этим не ограничишься, если это был теракт и нападение на российский пассажирский самолет таким образом произошло. То тогда это вынуждает Российскую Федерацию к более полномасштабным военным действиям в Сирии против терроризма.

Д. Пещикова― То есть не наоборот? Не уйти из-за того, что случилось?

М. Шевченко― Да. Вы бы ушли, если б ваш дом взорвали, подожгли и так далее? Нет, конечно. Это война. Надо просто понимать, что это война, и мне даже странно, что многие наши сограждане так легкомысленно относятся к этой ситуации, продолжают, как ни в чем ни бывало, ездить там в Египет, в Тунис, не знаю, в Эмираты. Это война, и террористическая сеть, которая, возможно, нанесла удар по гражданскому российскому самолету (возможно – подчеркну еще раз) с точки зрения западных медиаресурсов и полуофициальных разных утечек…

Д. Пещикова― Ну, там и официальные заявления.

М. Шевченко― …она, собственно говоря, распространена во всех этих странах достаточно широко.

Собственно, в том же Шарм-эль-Шейхе. Вот, у вас тут катаются, смотрят на рыбок, понимаете ли. А в 40 километрах от этого идут бои просто в горах. И я из Шарм-эль-Шейха неоднократно улетал. Но, честно говоря, система безопасности при посадке оставляет желать лучшего, прямо скажем. Я не уверен, что досмотр, не знаю, чемоданов или…

Д. Пещикова― Но тогда получается, что есть, к сожалению, такая вероятность?

М. Шевченко― Ну, просто если это, на самом деле, теракт, то мы находимся в состоянии войны, и надо это ясно понимать. С террористической некоей группировкой, которая нанесла, как бы, террористическую атаку произвела на пассажирский самолет. Или с кем-то еще, кто это сделал и, может быть, ссылается на эту группировку. Мы же не знаем точно.

Д. Пещикова― А кто это может быть? Что, западные спецслужбы?

М. Шевченко― Те, кому выгодно, чтобы Россия втянулась в Сирию полномасштабной сухопутной операцией, чтобы для России Сирия стала подобием афганской войны.

Д. Пещикова― Вы считаете, что то, что вы назвали вбросами, это делается как раз для этого?

М. Шевченко― Я считаю, что это прямое подталкивание России к полномасштабной сухопутной операции.

Д. Пещикова― А если Россия сможет представить по итогам расследования, которое ведется совместно с Египтом, что это техническая ошибка? Это, ведь, всё опровергнет.

М. Шевченко― Я бы тоже… Я вот… То, что я говорю, потому что я всё время добавляю «если». Если-если-если. Если окажется по итогам российско-египетского расследования, что это, все-таки, не теракт, а техническая ошибка, тогда это не война, а просто техническая ошибка. То есть, на самом деле, выбор в данном случае между терактом и не терактом – это выбор между войной и не войной.

Д. Пещикова― Я понимаю, что это довольно цинично, но в любом случае сейчас начинаются рассуждения о том, что, какая версия была бы выгоднее России и Египту. Говорят, что Египту не выгодна версия теракта, потому что они всё равно позиционируют себя как курортный регион.

М. Шевченко― Курортное место, где идут бои, где… Ну, не знаю, странный такой курорт, если честно. Так или иначе, по-моему, от полетов в Египет отказываются веерно авиакомпании европейские и американские.

Д. Пещикова― Но смотрите, о России, ведь, тоже так говорят, что не выгодно нам в любом случае, чтобы это был теракт, потому что получается, что это итог нашего вмешательства, нашего участия в воздушной операции.

М. Шевченко― Ну, я, во-первых, с этим абсолютно не согласен, поскольку террористические акты в российских городах… Я напомню 2 взрыва в метро смертников. Я напомню взрывы домов в 1999 году в Москве. Я напомню атаки смертников на территории Дагестана – в Губдене там семья Раздобудько-Хорошева (по-моему, так их звали). Я напомню о взрыве в аэропорту Домодедово смертника. Я напомню о волгоградских синхронных двух терактах. Это, знаете ли, были без всякой Сирии террористические акты. И те группировки, которые поддерживали террористические атаки в Москве, в том числе атаки смертников, действуют на территории Сирии. Мы же не слышали из уст руководства Джабат Ан-Нусра осуждения этих атак? Более того, Джабат Ан-Нусра полагала себя всегда подразделением, филиалом, одним из крыльев той же организации, которой принадлежал и Имарат Кавказ. А Имарат Кавказ брал на себя ответственность в лице Доку Умарова за атаки смертников. Поэтому я считаю, что это просто продолжение одной и той же войны, по большому счету.

Что касается Исламского государства, ну, оно появилось и так себя назвало. Но они отделились от той же самой Аль-Каиды. Как известно, это был иракский филиал Аль-Каиды, который поссорился с Завахири из-за разных вопросов денежных, подчинения, потом набрал силу и таким образом… Ну, в общем, это в целом одни и те же люди, одни и те же персонажи.

Д. Пещикова― Но тем не менее, мы же не слышали до того, как Россия стала участвовать в воздушной операции, от неких представителей Исламского государства, запрещенной этой организации, других организаций, связанных с Исламским государством, о джихаде против России? Потом пошли эти заявления.

М. Шевченко― Ну, во-первых, мы слышали. Потому что и Аль-Шишани так называемый, и остальные, появляясь по видео, постоянно угрожали, там, размахивая ножами некоторые из них, пистолетами, на фоне казненных людей, что, вот, мы придем на Кавказ, мы придем в Россию, мы будем освобождать и так далее. То есть угрозы – они звучали постоянно.

Д. Пещикова― То есть прямой связи нет между тем, что мы теперь делаем в Сирии, и тем, что…

М. Шевченко― Я считаю, что то, что мы делаем в Сирии, это, безусловно, достаточно, ну, драматическая вещь, потому что естественно, когда бомбы рвутся, они в том числе попадают не только по тем, кто держит в руках оружие, но и по гражданским лицам. Но мы не могли этого не сделать – это была ситуация, вынужденного для России, вторжения. Потому что падение законного, который многим не нравится при этом, сирийского режима, который был законным, вот, вследствие той процедуры, которая существовала в Сирии до, как говорится, начала гражданской войны. Это было авторитарное государство, где фактически у власти был там Фронт, который состоял из нескольких партий, куда входили Баас там, Компартия Сирии, еще какие-то левые партии, националистические партии и так далее. Ну, вот, такое было государство – оно кому-то не нравилось так или иначе.

Но если бы этот режим пал и Дамаск был бы взят кем угодно – там, Джейш Аль-Шам, Джабат Ан-Нусра или исламским государством – то я считаю, что России просто на Ближнем Востоке нечего было бы больше делать. У нас бы не было ни одного союзника, ни одного союзного государства, и единственным государством, которое так или иначе каким-то образом мы вынуждены были бы просить о посредничестве, становились США.

Д. Пещикова― И, вот, вы уже упомянули, что многие авиакомпании и некоторые даже страны официально отказались сейчас от полетов в Шарм-эль-Шейх. А мы, вот, нет. Вот, почему мы как-то не спешим?

М. Шевченко― Ну, «мы» — это кто?

Д. Пещикова― Россия.

М. Шевченко― Мне кажется, каждая авиакомпания за себя решает. Почему Россия? мы ж не Северная Корея, у нас, вообще-то, авиакомпании достаточно самостоятельные субъекты бизнеса, понимаете?

Д. Пещикова― Ну, Великобритания, вроде, тоже не Северная Корея, а они отказались официально.

М. Шевченко― Это решает не только авиакомпания, но это решают также и огромные туроператоры, которые этим занимаются. Ну, чего мы должны делать как Великобритания? Мне кажется, мы должны сами принимать решения. Я считаю, что для…

Д. Пещикова― Ну, вот, какое мы решение должны принять?

М. Шевченко― Я считаю, что, по крайней мере, для усиления мер безопасности серьезных, то есть для появления российских представителей на посадке на российские рейсы, по крайней мере, в Шарм-эль-Шейхе и в Хургаде, безусловно, создалась абсолютно очевидная ситуация. Я бы даже сказал, что несколько стран должны быть такие: это Тунис, это, безусловно, Египет и это, безусловно, Арабские Эмираты. И, наверное, в Бейруте тоже меры безопасности какие-то надо будет усилить при посадке. За Турцию я спокоен в большей мере, потому что турки достаточно серьезно относятся к мерам безопасности, они сами сталкивались с терроризмом достаточно высокого уровня. То есть при посадке…

Д. Пещикова― Вы говорите, каждая компания, каждый оператор должны решать?

М. Шевченко― Я считаю, что при посадке российские представители должны дублировать. Да, это затратная вещь, но это вопрос безопасности. Должны дублировать системы досмотра пассажиров и их вещей при посадке на российские самолеты.

Д. Пещикова― Вот, каждая компания должна для себя решить в России?

М. Шевченко― Ну, наверное, безопасностью должно заниматься государство в целом. А компании должны принять… Те компании, которые не примут эти меры безопасности, должны объявить об этом пассажирам: «Наши пассажиры, летая на наших авиакомпаниях с нашими туристическими агентами или компаниями, как говорится, вот, мы отказались от мер безопасности». Ну, мне кажется, что это вопрос крайне важный.

Д. Пещикова― Просто пока не звучит никаких заявлений, ни от каких авиакомпаний, что мы, наверное, все-таки, свернем рейсы. Вот, я не слышала. Вы слышали?

М. Шевченко― Ну, сворачивать рейсы или не сворачивать рейсы – это один из методов. Я вам говорю, можно рейсы не сворачивать, но при этом надо ввести дополнительные меры безопасности. В частности, двойной досмотр. А чего? Так делают. Когда американцы воевали в Ираке, «Дельтой» я летал в Америку, в Москве еще дублировала досмотровые какие-то мероприятия, которые в Шереметьево. Компания Эль Аль (я, вот, в Израиль летал тоже) – то же самое.

Д. Пещикова― Там вообще очень серьезные меры безопасности.

М. Шевченко― Ну, я не знаю, серьезные они или нет, но, по крайней мере, с вами явно беседовал психолог и человек из контрразведки перед посадкой в самолет. То есть если вы вели себя неадекватно… Так же и американцы делали. Ну, как-то нервничали или что-то еще. Если у людей возникало сомнение, вас отправляли на более длительное интервью какое-то. И я считаю, время для таких мер безопасности, очевидно, пришло. Потому что война только будет разворачиваться, никаких победоносных там, понимаете ли, Сталинградов и Курских Дуг сирийская армия нам не показывает, несмотря на авиационную поддержку. Ну и, прямо скажем, что не очень большую. В годы Ливанской войны ежедневно израильская авиация делала до 400 вылетов, и то она проиграла Ливанскую войну Хезболле 2006 года. А здесь, как говорится, несколько там десятков вылетов в день. Тоже, конечно, серьезная поддержка, если это точечные там удары какие-то.

Но я не думаю просто, что сирийская армия является тем, чем ее пытаются представить какие-то пропагандисты, сирийские в частности. Там есть несколько боеспособных подразделений. Это республиканская гвардия, прежде всего. Это специальное подразделение. В остальном мобилизация, которая ведется в сирийскую армию, ну, мягко выражаясь, не вызывает энтузиазма на 4-м году бесконечной гражданской войны, разрушившей половину страны, превратившей ее просто в обломки. Достаточно посмотреть видео, которое нам показывают из Халеба или из других городов. Это просто такой вот, как бы, лунный пейзаж на Земле.

Д. Пещикова― А наше участие в кампании не ускорит вот сейчас?

М. Шевченко― Это до нашего участия произошло. Что ускорит? Что?

Д. Пещикова― Ускорит завершение того, что там происходит.

М. Шевченко― Нет. Я думаю, что там вовлечено огромное количество людей. Судя по всему, с обеих сторон фронта воюет не менее 200-300 тысяч человек, участвует в войне, в боевых действиях. Я не думаю, что 34 самолета или 40 самолетов решат исход этой войны.

Д. Пещикова― То есть мы завязли там надолго?

М. Шевченко― Даже если туда будут переброшены иранцы… Допустим, вот, есть такая надежда, которую ряд экспертов выражают. Вот иранцы…

Мы пока не завязли, пока это наша маленькая авиационная группа там работает. Это не является завязыванием ни в какой степени: те самолеты взяли, улетели оттуда и всё.

Вот, завязли – если военная будет операция сухопутная большая, на мой взгляд для которой у России просто нету сил.

Д. Пещикова― А когда она может, кстати, начаться? Когда будут официально объявлены результаты расследования?

М. Шевченко― Она никогда не может начаться, потому что я просто… Я не военный человек, и я просто не понимаю, какое решение может оно принять. На таком расстоянии…

Д. Пещикова― Но вы же только что говорили, надо будет участвовать полноценно.

М. Шевченко― Ну, можно я договорю? Я не говорил, что «надо».

Д. Пещикова― Если это теракт.

М. Шевченко― Я сказал, что это, возможно, будет следующее вынужденное решение, понимаете? Бывает такое понятие «вынужденное решение». Я бы не хотел, чтобы это случилось, потому что я не вижу пока вот… Российская Федерация не имеет опыта ведения боевых действий большими подразделениями на таком удалении от своей территории.

Кстати, вот, у кубинцев был такой опыт. Две кубинских, по-моему, бригады были переброшены в Анголу и в Эфиопию когда-то там, в 70-е годы. Я не помню просто, чтобы на такое расстояние перебрасывались, не имея сухопутной границы, советские подразделения.

Вторжение в Афганистан – это наличие большой сухопутной границы там афгано-узбекско-таджикско-туркменской, дороги, коммуникаций, через которые можно было туда грузы отправлять по земле. Там не знаю, Венгрия или Чехословакия – согласен я не согласен с этими операциями (я не согласен с ними, естественно) – это та же самая сухопутная граница.

А там можно вспомнить какие-нибудь войны во Вьетнаме или в Ливане, или в Египте, где участвовали достаточно крупные контингенты российских специалистов, или в той же самой Анголе. Но это, извиняюсь, были небольшие подразделения военных специалистов. Речь не шла о полномасштабной сухопутной операции, поэтому современная сирийская операция – она сравнима, допустим, с тем, что в Сирии было в 1982-83 году, когда тоже были подразделения до уровня там батальона, полка, допустим, спецов советских, да? Или даже меньше какие-то. Ну, достаточно большое количество специалистов, но в общем…

Или, вот, когда в Египте вдоль канала в 1971 году были развернуты системы ПВО С-125 или С-75 (пусть меня простят специалисты), новейшие по тем временам зенитные ракеты, которые временно убрали с воздуха израильскую авиацию. 1971-й или 1972-й год. Но это всё равно были специальные операции.

Если наземная операция (вот то, что делали американцы, то, что делали англичане, когда перебрасывали большие подразделения там численностью до нескольких бригад и нескольких дивизий, допустим) с коммуникациями, с поддержкой постоянного там технического, я считаю, во-первых, это невозможно сделать без сотрудничества с НАТО полноценного или с Турцией, например. Потому что воздушное пространство или Босфор даже для таких больших масс войск – это какие-то специальные решения и какие-то специальные межгосударственные соглашения.

Д. Пещикова― Но если позволите, давайте, все-таки, вернемся к этому вынужденному шагу.

М. Шевченко― Ну, вот, давайте вернемся к вынужденному шагу. То есть, на самом деле…

Д. Пещикова― То есть это будет неизбежно, как вы считаете? Если вдруг, не дай бог, это теракт?

М. Шевченко― Ну, я не знаю. Не мне принимать такое политическое решение. Неизбежного нет ничего.

Д. Пещикова― Но вы считаете, это было бы правильным ответом в такой ситуации?

М. Шевченко― Нет, я не считаю, что было бы правильным ответом, потому что это втянуло бы Россию в вооруженный конфликт с непредсказуемыми последствиями.

Д. Пещикова― Просто вы в самом начале сказали, что это практически, ну, вообще вот нельзя это предотвратить, и это именно так сложится.

М. Шевченко― Даша, вы не поняли, что я сказал. Нас к этому подталкивают, к этому шагу. Но этот шаг может иметь необратимые последствия. Вот, он может реально стать вторым Афганистаном, потому что эта война даже более жестокая, чем афганская война. В Афганистане мы имели дело с местной большой армией, которая в целом контролировала значительную часть территории с наземными коммуникациями, и советская группировка насчитывала огромную численность при наличии не 34 самолетов, поверьте, при наличии и поддержке стратегической авиации там и так далее.

Здесь же мы имеем дело с огромными пространствами, заполненными вооруженными фанатиками, которые имеют линию фронта. В Афганистане не было никакой линии фронта, по большому счету. Там были караваны, и это был такой набор постоянных спецопераций. Там Хост, там не знаю, Пандшер, что-то еще. Здесь же это полноценная война. В такой войне Россия не участвовала, ну, не знаю там, со времен Второй мировой войны.